Давно закончилась осада…
Шрифт:
— Тогда одно остается, в участок, — с прежней сердитостью рассудил Макарка. — Дядько Куприян решит по закону.
Фрол опять покачал малыша.
— Закон законом, а из Семибаса какая нянька…
— Может отыщет того, чей он по правде, — неуверенно сказал Федюня.
— Жди… — хмыкнул Фрол.
Колю осенило:
— Давайте отнесем к тете Тане! Она знает, что делать с такими маленькими!
В самом деле! Тё-Таня знала выходы из всех затруднительных положений, а уж что касается новорожденных младенцев — тем более!
На том с радостью и порешили.
Фрол бережно и с умением понес найденыша, остальные возбужденно шагали с двух сторон. Малыш
— Вот, велит, чтобы свез орудие в участок, — пожаловался Маркелыч. — Заодно с Семибасом. Тот который раз уже пристал: сдавай мортиру, потому как дома иметь артиллерию не положено… Эй, Фрол, что это у тебя?
— Да вот, Савушка нашел на бахче. Сам вчера наворожил такое, а нынче тятенькой быть не хочет: не умею, мол…
Никто не засмеялся.
— Дай… — Одними губами сказала Настя. Взяла у Фрола сверток, покачала тихонько, осторожно размотала пеленку. — Катенька… — И большущими светлыми глазами глянула на мужа: — Это Господь послал…
Повернулась и, ничего не сказавши больше, пошла с девочкой к дому.
Маркелыч сунул веревку от тележки Фролу.
— Отвезите Куприяну Филиппычу. Да скажите там заодно, что случилось. Все едино, без полиции тут не обойтись.
Настя обернулась издалека:
— Не надо говорить…
— Да не бойся, — осторожно успокоил ее Маркелыч. — Если Бог дал, никто не отберет.
…Никто не отобрал у них Катеньку. Росла она веселая и добрая, всем соседям по нраву. Глазами похожая на мать, а вздернутым носом на отца — георгиевского кавалера и шкипера Николая Тимофеевича Ященко. Тот с первого дня звал дочку «Катёнок». Похоже было на «котёнок». Оно и понятно, такая ласковая…
Находились, конечно, языкастые бабки, что меж собой, а то и с другими людьми любили поболтать: не родная, мол, она им. Дошли наконец слухи и до Катеньки, та кинулась к маменьке. Настасья засмеялась:
— Ты на нос свой погляди. Разве не точно батюшкин?
И не однажды потом случалось такое, но всякий раз отец и мать со смехом успокаивали дочку: чего, мол, слушать всяких сплетниц. Но однажды, когда шел ей шестнадцатый год, расплакалась Катенька всерьез, потому что вновь услыхала где-то ядовитый слух. И снова пристала к матери: откуда же эти разговоры, если ничего не было?
— Да было, было, — не выдержала Анастасия Павловна. — ладно, скажу. Дело-то шутейное. Правды на грош, а разговоров пошло на сто фальшивых рублей… Ты ведь знаешь Савву Иваныча, что живет ниже нас, на Шлюпочной?
Катеньке как не знать — потупилась, чуть зарделась даже.
— Ну и вот, — продолжала мать, — был он еще в ту пору несмышленый, рассказал приятелям, что детей малых находят на бахчах. Другие мальчишки, постарше, решили подшутить. «Давай, — говорят, — Настя, мы с твоим дитём погуляем, пока ты по хозяйству управляешься». Я малость удивилась: не девочки же, чтобы в мамки-няньки играть. Но и обрадовалась. Потому что дел и правда выше головы, а отец в плаванье был. Ничего такого не подумала, мальчишки-то все знакомые, добрые. А они унесли тебя на бахчу, положили в межу да Савушку подослали, чтобы он увидал. И говорят: «Вот, нашел дитё, значит, быть тебе тятенькой». Тот с перепугу в слезы… А Горпищенки прослышали, что на их бахче нашли подмётыша, вот и пустили слух. С той поры бабки и плетут, чего в голову взбредет, каждая добавляет свое… А не
веришь, спроси сама у Саввы.Катенька не утерпела, спросила однажды:
— А правда ли, Савва Иванович, что в малые годы с вами да со мной мальчишки сыграли шутку.
— Ну как же, Катерина Николаевна! Было такое! Нашел я вас, а они говорят: «Ну вот, дочка есть, теперь женись безотлагательно, иначе нельзя». Вы раньше разве не слыхали про это?
— Да я всякое слыхала…. А тогда в меже… я в пеленках была?
— Вся как есть завернутая, — успокоил Савва. Враз понял, как страшно Катеньке представить, будто она оказалась перед ним без всякой одёжки, пускай и кроха совсем. — Один только нос торчал… Я тогда еще у мальчишек пытал: почему это арбузы растут ни во что не закутанные, а человечий ребенок сразу запеленатый? Был с нами Женя Славутский, умный такой мальчонка, из образованных… нынче он живописец, для морского музея картину пишет… вот он и дал разъяснение: пеленки, мол, из листьев образуются, такой закон у земной природы, чтобы маленький не простыл, пока не нашли. Я и поверил… А почему вы, Катерина Николаевна так взволновались из-за давней той истории?
— Да так… Старухи чего только не плетут…
Савва свел густые брови.
— Старух этих, если не смолкнут, я длинными языками в литейный ковш макну, будут знать!…
Савушка, вопреки предсказанию деда (царство ему небесное) не стал матросом. Сделался он мастером в горячем цехе адмиралтейского завода, где лили якоря, причальные кнехты и тяжелые детали для новых судов. Брат его работал там же. Оба слыли знатоками своего дела. Жалованье у мастера было приличное, и свадьба у Савушки и Катеньки получилась не бедная. А сына они назвали Куприяном, в честь бывшего околоточного надзирателя, деда Филиппыча, которого позвали к малышу в крестные отцы…
…Но все это случится в будущие годы, много позже того дня, когда Коля и Саша собрались в Херсонес и к Девичьей бухте, куда Коля недавно отказался наотрез идти с мальчишками.
Он и Саше сейчас сказал на всякий случай:
— Ну, а зачем нам туда, к Девичьей бухте-то? Это разве тоже Херсонес?
— Рядом… Там отыскать можно всякое. Черепок с кентавром я как раз на том берегу нашла… Да ты не бойся, вторник же… — и усмехнулась тихонько.
Коля старательно зашевелил пальцами босых ног.
Саша скользнула глазами по его загоревшим ногам — от побитых коленок, торчавших из-под сморщенных штанов, до пыльных ступней. Будто щекотнула ресницами-крылышками.
— Башмаки завтра надень, а то ноги отобьешь.
— Не отобью! Я привычный!
— Хоть привычный, а дорога не близкая…
Щит вещего Олега
Дорога, однако, была не столь уж дальняя. Херсонесский берег и строящийся на нем собор видны были прямо со склонов Артиллерийской слободки, верстах в двух, за Карантинной бухтой. На ближнем берегу бухты Коля бывал уже не раз. А обойдешь ее — и вот она, древняя земля поселенцев с Эллады.
Вышли незадолго до полудня. Раньше не получалось: тетушка и доктор все никак не уходили в лечебницу, а говорить о своих планах Коле не хотелось. Начнутся опять расспросы, наставления, предостережения, а это могло спугнуть удачу.
Наконец отправились.
Коле, хоть и в башмаках, шагалось легко. Потому что день был хороший. Безоблачный, но без лишнего зноя. От разбитых домов и ракушечных ступеней привычно пахло теплым камнем, а прилетавший с побережья ветерок приносил другие запахи: моря и южных трав (названий которых Коля еще не знал).