Дай! Дай! Дай!

– Вот как? А почему? Или это тоже секрет?

– Нет. Никакой это не секрет. Девочки были очень истощены физически, сразу было видно, что питались они редко. К тому же обе были в синяках. И старшая пояснила, что это их наказывают папа и мама. Одеты девочки тоже были в какие-то старые и, самое главное, очень грязные обноски. Конечно, в те годы люди жили куда скромней. Импортные вещи были дефицитом. В подавляющем большинстве все носили одно и то же. И я сам помню, как мама одевала на мою сестру штопаные-перештопаные колготочки. А сарафанчик у нее был вовсе сшит из разноцветных лоскутков. Но и колготки, и прочая одежда у моей сестры были всегда безупречно чистыми. И вшей у нее в голове не было, а были косички и бантики!

– А у девочек Паршавиных были вши?

– Были. И еще глисты и другие паразиты. Одним словом, я считаю, что девочкам крупно повезло, что их родители погибли. Может быть, это и чудовищно прозвучит, но в своей родной семье к ним относились, как к чужим, ненужным и нелюбимым. Девочки не были там ни счастливы, ни сыты, ни прилично одеты. Старшая очень удивилась, когда осенью мы дали ей демисезонные ботиночки. По ее словам, она либо до самого снега шлепала в сандалиях, либо сидела дома и ждала возможности выйти из дома в бабушкиных валенках.

Эти подробности жизни сестер Паршавиных Мариша слышала впервые. Но, впрочем, чему она удивлялась? Конечно, дети должны были находиться там в ужасных условиях. Ведь их мать пила и шлялась с мужиками, а отец проигрывал все до копейки и не стеснялся тащить из дома последнее. Бабушка же, несмотря на всю ее доброту, была редкой грязнулей. На детей обоим их родителям было совершенно наплевать. Так что вполне возможно, что девочкам действительно повезло, когда их удочерили чужие люди.

– Но вы уверены, что у приемных родителей сестрам жилось лучше? Их не били, не унижали, не подвергали сексуальному насилию?

– В последнем вам никто не даст стопроцентной гарантии. Точно так же, как и когда дети живут в родных семьях. Но в том, что девочки были сыты, одеты и довольны своей жизнью у новых родителей, я могу вам поклясться.

– И все-таки нам нужен адрес! – твердо произнесла Мариша. – Никто не знает, что делается за чужими дверьми. Если кто-то из органов опеки и ходил в ту семью с проверкой, наверняка об этом сообщалось заранее. И у приемных родителей девочек было время, чтобы хорошенько подготовиться и замаскировать следы неладного, если они все же были.

– Я не имею права разглашать тайну усыновления.

– Да бросьте вы!

– Нет, в самом деле не могу!

– Ну, давайте я сама посмотрю.

– Сами? Как это сами? – даже растерялся от такой наглости директор.

– Наверняка дела ваших воспитанниц до сих пор находятся где-нибудь здесь. В архиве или в одном из компьютеров. Вы только подскажите мне, где мне искать, и отвернитесь на минутку. А найду я уж все сама. Вы не будете иметь к этому никакого отношения.

– Это невозможно! – решительно отверг ее идею директор.

– Но подумайте сами, девочки давно выросли. Нам просто нужно найти и выяснить, знали ли они о том, что их удочерили, или нет.

Но директор твердо стоял на своем. Нет, нет и еще раз нет. Усыновленные дети становятся родными тем людям, которые их усыновили или удочерили. И только их родители могут решать, сообщать своим приемным детям всю правду об их происхождении или скрывать ее от них. Такие внезапные и запоздавшие откровения могут привести к целой серии несчастий. К стрессу! К драме!

– Но вам все равно придется сказать правду! Если сюда придет следователь, вы будете обязаны это сделать!

– Вот и пусть он придет.

– Он придет уже завтра. Но мы с вами потеряем целый день. И, возможно, дадим преступнику возможность сбежать.

– Пусть придет следователь, – упрямо повторил директор. – С вами я разговаривать не буду.

Выходя из кабинета директора, Мариша была так зла, что даже подумала о том, что некоторых людей жизнь ничему не учит! Не напрасно судьба отняла у этого упрямца жену. Но никаких выводов из этого несчастья директор, похоже, не сделал.

Оказавшись на улице, Мариша огляделась. Так. Где тут ее муж и Ритка? Куда они ушли? Но в этот момент Мариша услышала веселый голос Ритки, доносящийся из-за угла корпуса.

– Просто потрясно выглядишь! Вот что значит жизнь на свежем воздухе! Ты просто расцвела!

Обежав корпус, Мариша увидела мужа и Ритку, которые разговаривали с невысокой бледненькой девушкой. Страшно себе представить, как эта бедняжка выглядела раньше, если сейчас Ритка утверждала, что это заморенное создание расцвело!

– Вот ведь как тесен мир! – продолжала радоваться Ритка. – А вот и ты, Мариша! Познакомься! Это Люда. Мы с ней вместе учились в одной школе.

Мариша молча кивнула, пытаясь понять, чего это Ритка так старается. Впрочем, стоп! Люда наверняка работает в этом детском доме. Иначе что бы она стала тут делать в разгар рабочего дня и в служебной униформе? А раз так, значит, она вхожа во многие служебные помещения. И даже в те, где стоят компьютеры со списками бывших воспитанников, удочеренных или усыновленных. Ай да Ритка! Молодец Ритка!

А Ритка старалась изо всех сил. Как поняла Мариша, в школе эти двое не очень дружили. Но все же кое-какие приятные общие воспоминания у них имелись. И Ритке удалось вытащить их на свет божий. И теперь она усиленно размахивала ими перед носом оторопевшей Люды.

– А ты сюда как устроилась? Вроде бы и от дома далеко, и вообще тебе не по профессии. Ты же фармацевт?

Услышав это, Люда мучительно покраснела и прошептала:

– Тс-с-с! Умоляю тебя, тише! Александр Владимирович не должен знать об этом.

– Александр Владимирович – это ваш директор?

– Да. И он очень строгий. Любит, чтобы все было четко и по правилам. А ведь в жизни не всегда так получается, верно?

– Конечно.

– Вот и я так думаю. Но все-таки Александр Владимирович – это очень хорошая партия. Правда?

Этот вопрос прозвучал так неожиданно, что друзья даже сначала не поняли, о чем говорит Люда. Но Люда повторила:

– Правда?

И по глазам ее было видно, что отрицательного ответа она не приемлет.