Дай мне руку, тьма
Шрифт:
— Лучше быть не может. Расскажите мне о своем отце.
Я сел.
— Рассказывать, собственно, нечего. Думаю, Хардимен просто блефовал, пытаясь огорошить меня подобной туфтой.
— Мне так не показалось, — сказал Болтон, выжав из своего ингалятора небольшую порцию. — Когда он говорил, вы втроем стояли к нему спиной, а я следил за ним на экране. Так вот, когда он говорил о вашем отце, было впечатление, что он сбросил с себя какое-то бремя, которое таил, чтобы нанести точный удар. — Болтон провел рукой по волосам. — У вас что, действительно был в детстве чубчик или вихор?
— Как у большинства ребят.
— Но когда они вырастают, их не требуют к себе серийные убийцы.
Подняв руку, я кивнул.
— У меня был
— Почему?
— Думаю, потому что я был тщеславен. Я мазал волосы всякой дрянью, чтобы они выглядели прилизанными.
Болтон кивнул.
— Он знал вас.
— Не знаю, что вам ответить, агент Болтон. Я никогда раньше его не встречал.
Он снова кивнул.
— Расскажите мне о своем отце. Вы понимаете, что я уже направил людей разузнать о нем.
— Вполне допускаю.
— Кем он был?
— Подонком, который любил причинять боль, Болтон. Я не хочу о нем говорить.
— Прошу прощения, — сказал он, — но ваши личные ощущения в данный момент ничего не значат для меня. Я пытаюсь покончить с Аруйо и прекратить кровопролитие…
— И использовать это дело для стремительного повышения.
Он поднял бровь и энергично кивнул.
— Совершенно верно. Не сомневайтесь. Я не знаю никого из этих жертв, мистер Кензи, и если говорить абстрактно, я не хочу, чтобы люди умирали. Вообще. Но, говоря конкретно, у меня нет никаких чувств к погибшим. И кстати, мне платят не за это. Мне платят за то, чтобы я прижимал к ногтю людей вроде Аруйо, этим я и занимаюсь. И если по ходу дела я еще и делаю карьеру, разве это не идеальный вариант? — Его маленькие глазки широко раскрылись. — А теперь расскажите о своем отце.
— Большую часть своей жизни он прослужил в Бостонском пожарном управлении в чине лейтенанта. Позднее он ударился в региональную политику, стал городским советником. Вскоре заболел раком легких и умер.
— Вы, видно, не очень ладили.
— Именно так. Он был какой-то чумной. Все, кто знал его близко, боялись его, большинство ненавидело. У него не было друзей.
— Однако вы, кажется, его противоположность.
— Что вы имеете в виду?
— Ну, вас все любят. Вы очень нравитесь сержантам Амронклику и Ли, Лиф предпочитает симпатизировать вам на расстоянии, и вообще, судя по тому, что я слышал о вас с тех пор, как взялся за это дело, вы умеете налаживать крепкие связи с людьми самых противоположных взглядов и общественного положения, как, например, обозреватель либеральной газеты и психопат, торговец оружием. У вашего отца не было друзей, зато у вас их с избытком. Ваш отец был жесток, однако за вами неконтролируемых склонностей не замечено.
Да, сказал бы ты это Мариону Сосия, подумал я.
— И вот что мне пришло на ум, мистер Кензи: ведь если Алек Хардимен заставил Джейсона Уоррена платить за грехи его матери, то, вполне возможно, он выбрал вас, чтобы вы заплатили за грехи своего отца.
— Все хорошо, агент Болтон. Но Дайандра непосредственно повлияла на его приговор. Однако между моим отцом и Хардименом никакой связи нет.
— Точнее, она пока не обнаружена. — Он откинулся на спинку кресла. — Взгляните на это моими глазами. Все началось с того, что Кара Райдер, актриса, вошла в контакт с Дайандрой Уоррен, используя псевдоним Мойра Кензи. Это не было простой ошибкой. Это было послание. Можно вполне допустить, что вынудил ее к этому шагу Аруйо. Она намекает на Кевина Херлихи при соучастии Джека Рауза. Вы вступаете в контакт с Джерри Глинном, который в свое время работал с отцом Алека Хардимена. Он, в свою очередь, указывает на самого Хардимена, который совершил убийство Чарльза Рагглстоуна в вашей округе. Мы также допускаем, что он убил Кола Моррисона. Опять же в вашей округе. Далее, если оглянуться назад, в то время, когда вы и Кевин Херлихи были детьми, Джек Рауз содержал бакалейную лавку, Стэн Тимпсон и Дайандра
Уоррен жили в нескольких кварталах от него, мать Кевина Херлихи, Эмма, была домохозяйкой, Джерри Глинн был полицейским, а ваш отец, мистер Кензи, пожарным.Болтон подал мне карту, размером 8x11, на которой были изображены округи Эдвард Эверетт Сквеа, Сейвин Хилл и Коламбия Пойнт. Кто-то очертил карандашом круг, включавший в себя приход Св. Барта, куда опять же входили Эдвард Эверетт Сквеа, Блейк Ярд, вокзал Джей-Эф-Кей/Мэсс, участок Дорчестер авеню, начиная от границы Южного Бостона и заканчивая собором Св. Уильяма в Сейвин Хилл. Внутри круга были отмечены пять маленьких черных квадратиков и два больших синих круга.
— Что означают квадратики? — я взглянул на него.
— Приблизительное местожительство в 1974 году Джека Рауза, Стэна и Дайандры Тимпсон, Эммы Херлихи, Джерри Глинна и Эдгара Кензи. Два синих круга — это места убийств Кола Моррисона и Чарльза Рагглстоуна. Квадратики и точки находятся на расстоянии четверти мили друг от друга.
Я посмотрел на карту. Моя округа. Крошечная, всеми забытая труднодоступная местность, заполненная трехэтажными домами с выцветшими рамами, уютными тавернами и угловыми магазинчиками. Не считая неизбежных скандалов в барах, тут не случалось ничего примечательного. И тем не менее она удостоилась пристального внимания со стороны ФБР.
— То, на что вы смотрите, — сказал Болтон, — не что иное, как зона убийств.
Я позвонил Энджи из пустого конференц-зала. Она ответила после четвертого звонка, задыхаясь.
— Привет, я только что вошла.
— Что делаешь?
— Разговариваю с тобой, дуралей, и открываю почту. Счет, счет, реклама ресторана, счет, счет, счет…
— Как там Мэй?
— Хорошо. Я только что вручила ее Грейс. А как у тебя прошел день?
— Парня с бородкой зовут Эвандро Аруйо. Он был «дружком» Алека Хардимена в тюрьме.
— Ерунда.
— Ничуть. Похоже, он тот, кого мы ищем.
— Но ведь он не знает тебя.
— Верно.
— Тогда зачем ему оставлять твою визитку в руке Кары Райдер?
— Совпадение?
— Ладно. А убийство Джейсона тоже?
— Действительно, большое совпадение.
Энджи вздохнула, и я услышал, как она вскрывает конверт.
— Бессмыслица какая-то.
— Согласен, — сказал я.
— Расскажи мне о Хардимене.
Я так и сделал, затем поведал о проведенном дне, она же продолжала вскрывать конверты и повторяла «да, да» своим обычным рассеянным тоном, который мог бы вывести из себя кого угодно, но не меня, потому что я знал ее слишком хорошо, в том числе ее способность одновременно говорить по телефону, слушать радио, смотреть телевизор, готовить пасту, вести разговор с кем-то в комнате и в то же время слышать каждое слово, произнесенное мной.
Но где-то в середине моего рассказа ее «да» прекратились, и в ответ я слышал только тишину, но в ней не было оттенка восхищения, она была тягостной.
— Энджи.
Молчание.
— Энджи! — повторил я.
— Патрик, — сказала она, и ее голос был настолько слаб, что, казалось, не имел ничего общего с ее телом.
— Что? В чем дело?
— Я получила по почте фотографию.
Я вскочил со стула так быстро, что огни города за окном замелькали у меня перед глазами, закручиваясь в вихрь.
— Чью?
— Мою, — сказала она. Затем добавила: — С Филом.
Глава 25
— И я должен бояться этого парня? — Фил взял одну из фотографий Эвандро, сделанную Энджи.
— Да, — сказал Болтон.
Фил подбросил снимок в руке.
— Но я не боюсь.
— Поверь мне, Фил, — сказал я, — ты должен.
Он посмотрел на всех нас — Болтона, Девина, Оскара, Энджи и меня, набившихся в маленькую кухню Энджи, и покачал головой. Он вытащил из-под пиджака пистолет, нацелил его в пол и проверил заряд.