Дай-сан

– Когда я был в Шаангсее, – медленно начал он, – это такой большой город на континенте человека, я совершенно случайно наткнулся на одного человека. На него кто-то напал в переулке. Дело близилось к вечеру, там было темно. Я разглядел только, что их было четверо или пятеро. Против одного. Я собирался помочь ему, но не успел. Я прикончил двоих, но они все же его достали. Когда я к нему подошел, он был уже мертв. В руке он сжимал серебряную цепочку с сакурой. Не знаю почему, но я взял ее у него.

Они пошли по направлению к пруду.

– Наверняка он был буджуном, но почему он оказался так далеко от Ама-но-мори, остается тайной.

– Какое отношение это имеет к Моэру?

– Я подобрал ее в Шаангсее. Она пришла в город, больная, голодная, в толпе беженцев с севера. Ее так и оставили бы валяться на улице, если бы я не забрал ее с собой в Тенчо. Потом мы с ней вместе отправились из Шаангсея на поиски Ама-но-мори, и уже на корабле я подарил ей сакуру. Я думал, она погибла… На нас напали странные воины на необычных обсидиановых кораблях, которые плыли над волнами. Понятия не имею, как она сюда попала.

– А почему бы ей здесь и не быть? Ведь она буджунка, – сказал Оками.

Их разделял молчаливый пруд.

– Вы мне не верите?

– Зачем бы ей было покидать Ама-но-мори?

– А зачем было буджуну торчать в Шаангсее?

– Потому что…

Оками стоял спиной к свету, так что его лицо оставалось в тени.

– Ронин, Никуму – вождь сасори.

Лягушка вдруг перестала квакать, услышав приближающиеся шаги. Только цикады стрекотали во тьме.

– Кроме того, он влиятельный человек, пожалуй, самый влиятельный из членов дзеген-сору, совета куншина по важнейшим вопросам политики. Движение сасори возникло у нас недавно. Все они милитаристы – буджуны, недовольные жизнью на Ама-но-мори. Они хотят вторгнуться на континент человека.

– Значит, буджун в Шаангсее был шпионом.

Оками кивнул.

– По предложению Никуму, одобренному дзеген-сору, его заслали туда, чтобы выявить сильные и слабые стороны этого города.

– Но не все буджуны хотят войны.

– Нет, конечно. Только меньшинство. Но за последнее время сасори стали гораздо сильнее. А теперь, когда их возглавляет Никуму…

– А что по этому поводу думает куншин?

Оками только пожал плечами.

– Он ничего не предпринял, чтобы закрыть их движение.

– Оками, вы должны мне поверить. Я знаю Моэру.

– Хорошо. Я допускаю, что и ее тоже могли послать на континент человека.

– Вы не понимаете, друг мой. Что-то здесь не так.

– То есть?

– Она меня не узнала. В ее глазах не было ничего. Ничего.

Шепот бамбука. На поверхность пруда выскочила рыба, мелькнув бледным светящимся пятном.

Оками поднялся.

– Пойдемте.

В доме он приказал собрать еды и подать дорожные плащи.

– Куда мы едем?

– За город. Подальше от Эйдо. На какое-то время.

– Но свиток…

– Никуму будет искать вас, пошлет людей. Мы должны опередить их, уехать раньше.

– Но должны быть и другие…

– В Эйдо он нас найдет, – ровным голосом проговорил Оками.

– Я не стану бежать от него. Я должен вернуть Моэру.

Оками повернулся к нему:

– Вернуть? Она его жена, Ронин.

И снова – приступ отчаяния. К'рин, Мацу, а теперь… Нет! Еще не все потеряно.

– Оками, я ее знаю. Она на себя не похожа.

Оками уже надевал длинный плащ.

– Тогда вы уезжайте, а я останусь.

– Нет, не останетесь. – Глаза у Оками сверкнули, а в голосе появились жесткие, повелительные нотки. – Вы поедете со мной и будете делать все, что я вам скажу.

Он схватил Ронина за руку. Лицо его смягчилось.

– Подумайте, друг мой! Если у вас с Моэру и появится какой-то шанс, то только в том случае, если мы оба сейчас уедем.

Одна из женщин Оками набросила на Ронина плащ. Лягушка в саду опять затянула свою печальную песню.

Они направлялись на юг по широкой дороге Токайдо, гораздо более людной, чем горная Кисокайдо. Вскоре город оказался далеко позади, и его желтый свет отсвечивал туманной зарей над плоским горизонтом.

На западе уже начался дождь; здесь же воздух был влажным, тяжелым и неподвижным. В нем явственно чувствовалось напряжение. Звезды на небе быстро исчезали за пеленой набегающих черных туч. Ронин с Оками поплотнее закутались в дорожные плащи и надвинули ниже плетеные шляпы. Они шли пешком, хотя поначалу Ронин и возражал, но здравый смысл Оками все же взял верх над его нетерпением. Отправься они верхом, их было бы проще приметить. Пешими они выглядели как обычные путники на Токайдо.

Шипящий в ночи косой дождь застиг их как раз в тот момент, когда они вышли из сосновой рощи у подножия крутого холма. Хорошо еще, в этом месте вдоль Токайдо рос высокий бамбук, дававший пусть жалкую, но все же защиту от дождя. Посередине дороги возвышался огромный валун.

– Это Ниссака! – прокричал Оками сквозь шум дождя, когда они миновали камень.

Он наклонился поближе к Ронину. Края их шляп соприкоснулись.

– Говорят, у этого камня один горный разбойник напал на женщину, отвергшую его домогательства. Женщина была беременна. Она погибла, но ребенок остался жив, потому что камень вдруг возопил и призвал добрую богиню Каннон, которая вырастила ребенка.

Перед ними поднимался крутой склон холма. Дорога пошла наверх. Было очень темно, а дождь еще больше ограничивал видимость.

– Когда мальчик вырос, он разыскал разбойника и отомстил за смерть матери.

Во всем мире не было ничего, кроме дождя.

– И вы верите в эти сказки?

– Неважно, насколько правдиво то, о чем рассказывает легенда. Главное – дух предания. Это нечто такое, чем живут все буджуны.

– Вы – народ мстительный, – заметил Ронин, почти не скрывая иронии.

Оками смахнул с лица капли дождя.

– Месть и честь – разные вещи, друг мой. Потеряв честь, нельзя жить дальше.

– В чем же разница?

– В том, как ты умираешь. Нельзя омрачать правду жизни. Никогда.

Подъем был нелегким, особенно в непогоду, и оба они с облегчением вздохнули, наконец дойдя до гребня. Чуть дальше, за поворотом, в ночи показалось пятно желтого света – благословенный маяк в кромешной тьме.

На высоком, крутом склоне холма стоял небольшой постоялый двор, где их радушно приветствовали. Ронин с Оками повесили промокшие плащи сушиться перед очагом, в котором весело потрескивали кленовые поленья. Оками попросил подать им горячего чая – на балкон. Нимало не удивившись и не отпустив никаких замечаний насчет неподходящей погоды, хозяйка лишь поклонилась и повела их через теплое помещение.