Дайте место гневу Божию (Грань)
Шрифт:
Девочка отвела, как я и рассчитывала, к бабушке. А дальнейшее было делом техники – входя в квартиру, я неудачно ступила и подвернула ногу. Однажды со мной это случилось на самом деле – и теперь я могу сыграть именно такую травму лучше всякого Станиславского.
Меня усадили на кухне и даже поставили тазик с ледяной водой. Мало приятного, конечно, и я решила вписать это в счет, который предъявлю Нартову. Кстати, в моем родном городе о тазике для незнакомой тетки не могло быть и речи.
Оказалось, уже дня три ни Юрку во дворе не видели, ни его маму вечером в магазине.
– Какая же я дура! – возмутилась я. – Светка же хотела мне дать телефон Таниной сестры! А я не взяла –
– Не собирались, – подтвердила бабушка. – Они недавно в Москву ездили, Танюшку каждый месяц с работы отпускать не станут.
Она довольно много рассказала мне про Нартовых – и я ей тоже, чтобы ей было ясно – я с семьей знакома. В результате я получила несколько важных адресов, в том числе и детсадовский – чуть ли не на другом конце города, кстати. Потом я оставила коробку с непроизносимыми ампулами, самую дешевую из тех, что нашла в аптеке, и похромала в детский садик – искать Ирину Петровну.
Там и выяснилось, что я была права – Нартов опять ввязался в какие-то подвиги. Пока Ирина Петровна мне заговаривала зубы, ее коллега вызвала человека из угрозыска. Меня отвезли в городское управление милиции на очередной допрос!
Следователя интересовало – зачем мне понадобился ребенок Нартова. И не собираю ли я таким образом информацию о семье. И не пытаюсь ли я выяснить, была милиция в детском саду или не была.
Очень мне все это дело не понравилось. Пришлось открыть карты – я рассказала, как два года назад Татьяна Нартова с Юрой жили у меня, а потом забралась еще глубже в собственную биографию и припомнила обстоятельства своего знакомства с Нартовым. Когда следователю стало ясно, что я помогла бригаде выйти на чей-то там след, он позвонил коллеге, тот явился, с большим недоумением меня опознал – и тут допрос стал куда любопытнее.
Я утверждала, что Нартов пригласил меня в гости – вот я и прибыла с дарами и подношениями. Он заявлял, что Нартов в эти дни ну никак не мог меня пригласить. Сошлись на том, что произошло недоразумение, и мне лучше всего вечерним поездом вернуться туда, откуда я притащилась. Татьяна с сыном уже неделю живут у родственников, Нартов – на задании, а больше мне знать незачем.
Так-то так, но я уже знала точный день, когда Татьяна с Юркой исчезли из дома. Это было всего три дня назад. И я знала, что никакие родственники не нужны были Нартову – если он решил отправить семью ко мне, значит, другого выхода не имел.
Но спорить с милицией я не желала. С милицией нужно соглашаться – всегда и во всем. Чтобы она поскорее отвязалась.
Этот коллега, которого звали Виктором Кутеховым, что-то все же учуял. Потом я сообразила – он же знал, что Нартов ночевал у меня. И он предположил, что у нас завязался роман – из тех романов, когда встречаются три-четыре раза в год на нейтральной территории. Это объясняло мой странный приезд – и это диктовало необходимость избавиться от меня как можно скорее.
Одним словом, он самолично посадил меня на поезд и убедился, что я не выскочила на ходу.
Насилие хорошо по отношению к нищему человеку. Там оно срабатывает. А если человек не бухнул на билет последние три сотни, то насилие уступает перед силой и мощью кошелька.
Деньги у меня были, есть и будут. Просто я не люблю их тратить на ерунду. В разряд ерунды попадают иногда вещи неожиданные – от туфель на каблуке до большого телевизора. Обувь мне нужна, чтобы ходить, а не сидеть, и мой дом оборудован для работы, а не для тупого таращенья в пестрый экран. А вот компьютер я купила с самыми бешеными наворотами.
И я проехала на поезде ровно одну станцию.
Когда я вернулась в приморский
город, было уже темно. Я не боюсь ночи – тем более, что в любую минуту могу податься в гостиницу, а там десятка зеленых откроет все двери. В мои планы входило нанять таксиста, заставить его раздобыть телефонную книгу, обзвонить родню Нартовых, а также дойти наконец до сорок восьмой квартиры и оставить в дверях записку.Но меня ждал облом – оказалось, таксеры дежурят у вокзала только с утра, когда приходят поезда дальнего следования. Вечером им тут ловить нечего.
Я пошла пешком, рассудив, что Нартовы живут недалеко от вокзала, и кто мне мешает сперва оставить записку, а потом уламывать ночного таксера?
Я шла пустыми улицами, удивляясь, почему не шастает молодежь с пивными банками, но за очередным поворотом все поняла. Город имел не то что улицу со злачными заведениями – а просто злачную улицу. Кафе под открытым небом перетекали одно в другое, музыка звучала не слишком громко, и все взрослое население, способное держать кружку, рюмку и банку, сбрелось сюда порадоваться летней ночи.
Конечно же, я уже приходила по этой улице днем – но тогда вроде бы эти кафе не так бросались в глаза…
Мне даже не стало грустно. Выражение «мы чужие на этом празднике жизни» ко мне неприменимо. Просто у меня есть и другая жизнь, и другие праздники, более содержательные, чем четыре часа сидения в уличном кафе.
Я проскочила мимо и опять оказалась в пустоте.
Очевидно, не только все, способные пить пиво, но и все, способные целоваться, подались сейчас на злачную улицу. Двор Нартовых был пуст, никто не шуршал гравием на дорожках, голоса доносились только сверху, из открытых окон, и это даже были не человеческие голоса, а телевизионные. Если отвлечься – тишина стояла безупречная и даже неживая…
Я села на ту же лавочку у песочницы и стала искать в рюкзачке блокнот и авторучку. Свет из окна второго этажа позволял кое-как накарябать письмецо. Еще была луна – большая и желтая, она понемногу выкатывалась из-за черной листвы надо мной, и катился вместе с ней светлый круг… Cerco tiene la luna, mi amor ha muerto…
Мой испанский, бывший в конце восьмидесятых нелепым хобби странной старшеклассницы, сейчас приносил неплохие доходы. Я стала единственным в городе переводчиком, способным не только перевести на русский запутанный контракт, но и составить не менее официальный документ для Аргентины или Бразилии. И я не стеснялась брать за свой труд хорошие деньги. Турфирмы во мне души не чаяли – я им переводила буклеты и проспекты со скоростью пять минут на страницу. Еще ни один испанец, кого по делам заносило в наш город, не миновал меня – за двухчасовую экскурсию я брала сотню зеленых и собиралась повысить расценки.
Светлый круг, блеклая призрачная радуга никогда не оставляли меня равнодушной, я любила этот ветротекущий небесный пейзаж, с его лаконизмом и иллюзией круговращения, с его вечным и незавершенным перетеканием в невозможное – то ли луна движется, то ли неподвижна, а весь мир закручен вокруг нее. И он меня любил – он сопровождал ненавязчиво по жизни, причем русского языка не признавал – он вызывал в памяти только испанские строки с их неожиданной и возвышенной скорбью.
Заглядевшись на луну, я перестала слышать голоса. Может статься, людям наконец надоели их телевизоры. И собственное тело я перестала ощущать, и собственные мысли. Все можно было перенести на другое время – только не эту луну и не мое ощущение повторяемости мгновений – как будто я уже смотрела вот так, забравшись непонятно куда, на ночное светило, и все соответствовало – теплая летняя ночь, запах неизвестных мне здешних цветов, еще какие-то мелочи, но вот луна была другая…