Даже для Зигги слишком дико

Ли-Энн смеется. Джо-Боб, принеся нам по кружке пива и нежно мазнув Ли-Энн рукой по щеке, удаляется на высокий стул у стойки.

— Рядом с Джо-Бобом ты снова ощущаешь себя ребенком? — спрашиваю я.

Дурацкий вопрос. Но что умней придумаешь, когда вся твоя кровь ушла из головы в гениталии!

— Только этого не хватало! — восклицает Ли-Энн. — Снова ребенком — мне это недавно приснилось. Я в нашем старом доме, в одной спальне с шестью сестрами, с родителями за стеной… Проснулась в холодном поту! Это кошмар номер один в списке моих ночных хитов. Еще в десятке: что я в одной постели со своим первым, вторым, четвертым или пятым мужем (сны про Ли Стармаунтина скорее приятны — я до сих пор неровно к нему дышу). Другие ужасы, после которых я просыпаюсь сама не своя: что я работаю официанткой; что Бог действительносуществует; что я сошла с ума; что у меня выпали зубы или отсохли груди… Вообще мне часто показывают страшилки по ночам.

В родной городок она слетала на похороны матери — и зареклась там бывать.

— Да, забавная была поездочка, — с сухим смешком говорит Ли-Энн. И понятно, что в той «поездочке» не было ничего забавного. — Моя родительница преставилась… Январь, лютый холод. Отец больной и невменяемый. Сестры давно разлетелись по стране — похоже, все мы постарались осесть как можно дальше от дома. И вот моя младшая сестра, живущая в Сан-Диего, предложила забрать отца к себе — в теплые края. Мать, конечно, на дыбы: в ее представлении южная Калифорния — Содом и Гоморра, игралище дьявола. Но моя сестра настояла на своем, прилетела и забрала отца. Сам он — наполовину овощ, уже не может протестовать или соглашаться.

Ну так вот, как я сказала, зима выдалась жестокая. Было так холодно, что мать однажды среди ночи встала и стащила со шкафа чемодан, где с прошлой весны хранилось электрическое одеяло. Подложила электрическое одеяло под простыню и нырнула снова под перину. От суеты у нее, очевидно, поднялось давление. Она потянулась к таблеткам на столе… и тут ее хватил удар. Парализовало мгновенно. Ни таблетки принять, ни одеяло отключить. А одеяло было старой модели, без термостата, накаляется без ограничений… Так мать и варилась целую неделю, пока соседи не заподозрили неладное и не вызвали полицию.

Мне не верилось, что она умерла, пока я сама не увидела ее в гробу. Хорошо прожаренный кусок никогда толком не жившей плоти. Сестры плакали и целовали покойную. А у меня слезы не шли. И прикоснуться к ней было жутко. Словом, рванула я вдруг оттуда, не дождавшись похорон. А прилетела домой — сразу в бар: наболтайте-ка мне в самый большой стакан чего позабористей из всех бутылок сразу!

К нашему столику подходит ее менеджер — молоденький холеный хлыщ, горожанин до кончика ногтей, навоза и не нюхал. На кантри ему наплевать, зато у него везде всё схвачено и лучше менеджера не найти. Судя по тому, как он поглядывает на аппетитную попку Джо-Боба у стойки бара, Ли-Энн его тоже не интересует.

— Ну, беседуем? — заботливо осведомляется менеджер. Опытная журналистка, я слышу за этим: «Пора вам закругляться». К тому же народу в пабе прибавляется и прибавляется, и все пялятся на нас. До начала концерта меньше часа.

— Ах, черт, совсем про время забыла! — говорит Ли-Энн с преувеличенным ужасом. — Мне пора. Надеюсь, ты получила достаточно материала.

Джо-Боб подходит к столику и как истинный джентльмен с Юга помогает Ли-Энн встать. И опять его готовое к труду хозяйство пузырится на уровне моих глаз. В низу живота у меня всё играет и кувыркается. Ощущение — втрескиваюсь всерьез.

— А ты когда-нибудь любила? — спрашивает Ли-Энн. Очевидно, я густо краснею, потому что Ли-Энн с улыбкой добродушно треплет меня по руке. — Ну, ну, милочка, отвечать не обязательно. Я спросила так, забавы ради. Не всё же мне на вопросы отвечать. Иногда и спросить любопытно. Давненько я не беседовала с журналистками. Всё сплошь мужчины. Нам, женщинам, надо держаться друг за друга. Многие женщины, кстати, говорят — мои песни словно про них написаны. Совершенно согласна. Это про меня — а значит, и про них. Хорошая песня вообще как подслушанный интимный разговор… Ну да ладно, было приятно с тобой пообщаться… прости, забыла, как тебя зовут?

Вылитый портрет

Перри Кэй был популярнейшим из популярных.

Принцесса Диана обожала его — в прессе долго спорили, насколько платонически.

У него налитые, красиво очерченные губы — в меру массивные, чтобы не выглядеть слишком агрессивными. На подбородке едва заметная бородка. Короткие волнистые волосы зачесаны назад.

Он недавно поблистал в паршивенькой «мыльной опере» и смягчил своим присутствием провал единственного неудачного мюзикла Эндрю Ллойда Веббера. Несколько его синглов бродили по верхним строчкам хит-парадов. Только что вышла его автобиография в двух частях: «Не сиди сиднем (Делай что-нибудь со своей жизнью)!» и «Ты можешь (если захочешь)». Первая часть до сих пор возглавляла список бестселлеров журнала «Таймс».

Лицо Перри мелькало в каждом воскресном выпуске таблоидов, а его знаменитая попка была всегда — в любую погоду и на любом мероприятии — обтянута минимальными шортиками. Эта подвижная изящная выразительная попка вспоминалась первой, когда думалось о Перри Кэе. Она была таким же фирменным знаком, как классические извивы губ Элвиса Пресли. Поэтому, когда программа Независимого телевидения «Вылитый портрет» взялась за изготовление куклы Кэя, начали, естественно, с его знаменитого седалища.

Сперва был тайный план просто немного переделать куклу Эндрю Риджели из группы «Уам!» — эта марионетка годами где-то пылилась после первых выпусков программы в 1984 году. Однако сэкономить не удалось — ни в одном шкафу Эндрю не нашелся. Зато из кладовки, похожей на поле битвы с разорванными на аккуратные части трупами, извлекли всеми забытые начиненные электроникой говорящие и танцующие резиновые груди Саманты Фокс — каждый губастыйсосок жил самостоятельной жизнью. Долго хохотали, потом хлопнули себя по лбу. Пародия выйдет супер. Хотя, скажите по совести, кто способен переплюнуть ходячих рок-пародий на самих себя?

Далеко не все знаменитости любят свой «вылитый портрет», но Перри наслаждался им от чистого сердца. О, эти грандиозные алые губищи, похожие на двухэтажные лондонские автобусы! Когда эти автобусы раздвигались в улыбку, другие куклы в панике закрывали руками глаза — чтобы не ослепнуть от сияния жемчужных зубов. Особенно он любил тот скетч, где его кукла сидела за столом и, жуя кончик карандаша, сочиняла названия песен, в которых рябило от количества скобок внутри скобок внутри скобок. А сладкоглазая принцесса Диана играла на его физиономии в «Заполните многоточия» — вписывала шариковой ручкой текст между щетинками на его подбородке. Нравился ему и скетч про Джорджа Майкла, сгорающего от стыда в приемной проктолога (сгорающего медленно и буквально): сидящие там стареющие поп-звезды поочередно исповедовались в грешных приключениях своих анусов. Кукольный Перри — с видом «я тут по другим делам» — стоял поодаль у окна и раздельно поигрывал ягодицами в шортиках: каждая половинка корчила собственные веселые рожицы.

Все передачи с участием своей куклы Перри записал на видео и каждую просмотрел десяток раз. Он считал, что его марионетка — лучшая за всю историю «Вылитого портрета». Он решил ее выкупить.

Со студийным начальством беседовал по телефону Клайв Макфи, менеджер Перри. Сперва он хотел получить куклу даром — обещая хорошую рекламную шумиху. Его высмеяли и сказали: кукла не продается. После долгих мучительных переговоров сошлись на сумме, лишь самую малость превышающей годовой бюджет небольшой страны третьего мира.

В ожидании куклы Перри перестроил Святилище в своем доме.

В Святилище были собраны его золотые и платиновые диски. Там обычно стояла его статуя работы Джеффа Кунса, ныне временно выставленная в нью-йоркском музее Уитни, и висели в изысканных рамках его фотографии в обнимку или рядом с Дональдом Трампом, Мадонной, Майклом Джексоном, великим бейсболистом Ферджи, Папой Римским, принцессами Дианой и Стефани, а также политиками всех толков и направлений.

Чтобы стать достойным жилищем для его марионетки, Святилище должно было обновиться.