Даже если ты меня ненавидишь
Шрифт:
Давлю чуть сильнее на горло её брата. Он хрипит и дышит отрывисто. Воздуха не хватает, скоро начнёт отрубаться. Вика косится на мяч, на меня, на брата. По щеке стекает первая слеза.
– Страшно, когда никто не может тебя защитить? – ухмыляюсь я.
– Отпусти его, пожалуйста, – просит перепуганная девчонка. – Он же сознание теряет! Мамочки! Помогите! – снова визжит.
– И ты ничего не можешь с этим сделать, потому что я сильнее, – давлю на неё, ослабляя захват, чтобы парень всё же не отключился. – Маленькая рыжая девочка тоже не может, потому что с толпой ты сильнее.
–
– Да я тоже сейчас шучу, – скалюсь в ответ. – Если я начну бить серьёзно, ему уже ничего не поможет. Предлагаю закончить с таким «юмором», чтобы у меня не было соблазна вернуться сюда.
– Я пойду в полицию, – от бессилия угрожает она.
– Смешно, – улыбаюсь шире. – Ещё раз кто-то обидит Ами, я приду сюда и спрошу с тебя, – отпускаю её брата. Его штормит к кирпичной стене, нагретой весенним солнцем. Прислоняется к ней и сползает вниз, приземлив задницу на асфальт.
– Да какого хрена? А если кто-то левый полезет? – паникует Вика, но очень старается это скрывать.
– Я всё равно приду сюда. И да, Амалия не должна знать о нашем разговоре. Ты вряд ли захочешь, чтобы весь колледж узнал о твоём позоре. Борзая девочка Вика оказалась обычной слабачкой и трусихой.
Подбираю мяч, раскручиваю его и снова кидаю в стену чуть выше головы её брата. Парень дёргается, Вика визжит, и никто не спешит выйти, чтобы за них заступиться.
Поигрывая брелоком с ключами от тачки, ухожу, не оглядываясь на ту, кто чудесным образом из буллера превратится едва ли не в телохранителя, потому что на самом деле она слабая и перед реальной силой тут же сдувается.
Вот так, Огонёк, я буду рядом. Как умею…
Заезжаю в универ, дико опаздывая на лекцию по языкам программирования. Преподаватель стучит по исписанной доске. Благодарно киваю, перекатывая в тетрадь то, что там написано. Придётся разбирать дома.
Дальше у нас математический анализ и английский. Гуманитарку я не особо люблю, но без неё специальность мне не светит. Не сложно, просто скучно.
Освобождаюсь только к пяти вечера. Выхожу из учебного корпуса. Мимо мчит Серёга с очередной доставкой. Поднимаю руку вверх, здороваясь с ним. Ускоряется, гадёныш. Поржав, иду к бэхе и еду прямиком в интернат, где сам жил какое-то время.
На проходной меня знают. Без проблем попадаю на территорию. Ни хрена тут не поменялось с тех пор, как я выпустился. Те же беседки, песочница для младшей группы, турники и горизонтальная лестница, на которой мы зависали с местными пацанами.
В помещении специфический запах приближающегося ужина. У меня волосы на руках встают дыбом от него, от шума голосов. Так себе детские ассоциации. Ну да хрен с ним. На самом деле, всё могло быть куда хуже, если бы я остался тогда в семье. Ребёнку это объяснить трудно. Я вроде взрослый, но всё равно не могу ничего утверждать на этот счёт. Может быть, было бы, а может, и нет…
Пару раз стукнув по двери, заглядываю в кабинет директора.
– Даня? – удивляется она.
– Добрый вечер, Нина Антоновна, – шагнув внутрь, плотно прикрываю за собой дверь.
– С ума сойти, – поднявшись из-за стола, идёт ко
мне, проводит ладонями по рукам, крепко сжимая их в некоторых местах. Смотрит снизу вверх. – Ещё здоровее стал. Что же ты делаешь с собой?– Вверх вырос, теперь расту в стороны, – улыбаюсь. Хорошая она, строгая, но тут иначе нельзя, будет беспредел.
– Татуировок с нашей последней встречи тоже стало больше, – ворчит Нина Антоновна, – коснувшись той, что набита на тыльной стороне ладони. – Что-то случилось у тебя, Дань? – заглядывает в глаза. С её опытом работы с детьми, хер чего скроешь. Сканер, мать её!
– Я насчёт Ромки и Мишки хотел поговорить. Есть у вас пара минут для меня?
– Чай будешь, Дань? – Нина Антоновна отходит к шкафчику, где всегда есть пачка заварки, её любимый рафинад и печенье.
– Можно, – пожимаю плечами.
В детстве этот кабинет казался мне больше, а сейчас пара шагов, и я уже у её стола. Выдвигаю стул, сажусь, устраивая руки на столешнице.
– Рассказывай, – Нина Антоновна ставит передо мной чашку с кипятком.
– Заберите пацанов из семьи, – прошу её.
– А сам сбегал постоянно, – смеётся она.
– Они не будут, я обещаю. Заберите их оттуда. Я могу какие-то деньги переводить за них. Пока немного, но чуть позже будет больше. Они на секцию по боксу ходят, спортивные, медальки будут приносить. Нина Антоновна…
– Даниил, это же не я решаю. Ты понимаешь? – киваю. – Насколько я помню, опека была в вашей семье. Никаких постановлений на изъятие мальчишек не выносилось.
– Но можно же инициировать новую. Там же пиздец! – завожусь я.
– Тимирязев, потише! – делает замечание Нина Антоновна.
– Извините. Но там реально пи… – сглатываю мат под её строгим взглядом. – Дышать нечем, всё бухлом и сигаретами провоняло. Пацанов в школе обзывают. У Мишки синяки от пальцев.
– Ты, надеюсь, глупостей не наделал? – хмурит брови директор интерната. – Если тебя посадят, у пацанов никого не останется.
– Может, тогда их заберут? – исподлобья смотрю на неё.
– Ерунду не говори, Дань! – осаживает она.
– Да заеб… Достало всё, – отодвинув чашку, опускаюсь лбом на столешницу. – Мне туда каждый раз ехать страшно. Посмотрите на меня. Мне на ринг выходить не так стрёмно, как попадать в квартиру этих… – снова глотаю всё, что крутится на языке. – Мать ещё рожать собралась. Нина Антоновна, вы же с опекой тесно работаете. Помогите мне.
– А школа что?
– Да ничего. Всем по хер! Ромка старается, учится, чтобы на бокс ходить. Мы с ним так договорились. Мишка в садике, Ромыч водит, когда успевает. Вопросов ни у кого нет. Заберите их, Нина Антоновна.
– Давай так, – вздыхает она. – Я попробую поговорить, но ничего не обещаю. Даже если соберут комиссию, Дань, решение будет за ними.
Беру листочек. Пишу на нём свой номер и прошу позвонить, как только будет хоть какая-то информация. Допиваю чай, коротко отвечая на вопросы Нины Антоновны. Мне особо нечего ей рассказывать. О моей жизни после интерната она знает поверхностно. Пусть так и останется.
– Дань, – улыбается директор, – поужинать со всеми не желаешь?
– Нет, спасибо. Мне ехать пора.