De Paris avec l'amour

В следующую встречу она будет под ним! Она сама будет стонать и умолять, чтобы он взял ее. И он возьмет. Два. Нет, три раза. Нет, не думать об том! Не сейчас. Еще не сейчас, еще не сегодня. Он подождет. Хищник лег в засаду. Ждать. Притаиться и ждать. Одна чертова неделя.

* * *

Она решила максимально усложнить ему задачу. Она решила свести его с ума! Довести до нервного срыва. Или просто — до срыва. На ней снова платье-футляр — наступившее лето способствует. И она ясно представляет, как хороша именно в таком платье. Расцветка в этот раз пестрая, как раз летняя — пальмы, закаты, вперемежку с какими-то геометрическими черно-белыми узорами. Босоножки на высокой платформе делают стройные ноги, тронутые легким загаром, просто бесконечными. Серж опытным глазом приметил длинную, от верха до низа, молнию на спине. Но вряд ли это знание пригодится ему сегодня. Это было скорее способом хоть как-то компенсировать невозможность закинуть эти дивные ножки себе на плечи уже сегодня.

* * *

Софья ни разу в жизни не была в таком раздрае. И это просто бесило, выводило из себя. Лишало уверенности в себе и пугало — вся эта противоречивость собственных желаний. В некоторые моменты ей остро хотелось, чтобы он наплевал на все: на их уговор (нелепый — теперь она не могла уже это отрицать), на ее сопротивление — и… И — что? Взял бы ее прямо в машине? Она сама не знала, чего хочет. А иногда голова прояснялась, и она страстно желала отделаться от него. Ну, или, если быть честной — отодвинуть его от себя. Но чтобы он был рядом — только на безопасном расстоянии. Хотелось быть холодной стервой, дразнить, соблазнять и не даваться в руки. Мучить хотелось его. А он мучился, это видно. Он хорошо умел скрывать собственное раздражение, но оно прорывалось. И жидким медом текло на ее израненное эго.

Вот и сегодня. Она оделась провокационно — специально, чтобы достать его. Но в беседе предпочла держать дистанцию. И поэтому, когда изучала меню под внимательным взглядом Сержа, который он и не думал скрывать, продекламировала, не поднимая взгляда от листов:

Французской кухни лучший цвет,

И Страсбурга пирог нетленный.

Меж сыром лимбургским живым

И ананасом золотым.

Цитата вышла на русском — потому что Софья не читала своего великого соотечественника в переводе. Бетанкур наморщил лоб.

— Объясни мне, Софи… Как пирог может быть… нетленным? Он же не живой в принципе.

— Это аллегория, Серж. Нельзя воспринимать поэзию буквально.

— Ну, если только так, — хмыкнул Серж. — А кто автор нетленного пирога?

Софья демонстративно прижала руки к груди. Да, она знала, что он туда посмотрит. Смотри, смотри. Смотри и мучайся!

— Я не верю, что ты не узнал цитату!

— А должен был?

— Это же Пушкин! Ты, что, не читал Пушкина?! Это из «Евгения Онегина».

Серж пожал плечами.

— Так, все, Бетанкур! Полный разрыв дипломатических отношений! Знать тебя не знаю и знать не хочу! Я не могу лечь в постель с человеком, который не читал «Евгения Онегина».

Серж сначала просто смотрел на нее. А потом губы его дрогнули, он явно пытался сдержать улыбку. Ничего не вышло, и он громко расхохотался.

— Софи, час от часу не легче! Какой еще «Евгений Онегин»? Так, стоп. В договоре никакого «Онегина» не было!

— Ну… — она задумчиво крутит в руках вилку. Даже не знает, к чему она это ляпнула.

— А, впрочем… — Серж перестает даже улыбаться. — Если это повлияет на сроки… Это большое произведение?

— Роман в стихах.

— Ничего, думаю, за неделю осилю, — самонадеянно заявляет Серж. — Так что через неделю я буду готов, Софи… к переводу дипломатических отношений… в иную плоскость.

Софье хочется стонать. Она сама виновата. Она сама направила разговор в эту сторону, и Серж ее переигрывает!

— Не думай, что все так просто, — она поводит плечами, с удовольствием замечая, как меняется его взгляд. — Я устрою тебе экзамен по прочитанному. И имей в виду — у меня сестра по «Евгению Онегину» большой специалист.

— Это как?

— Любаша у нас в литературном училась. Так что считай и меня экспертом заодно в этом вопросе. Хочешь поговорить о поэзии?

Он какое-то время смотрит молча на нее. А потом кивает, принимая ее предложение сменить скользкую тему.

— Давай о поэзии. Почему бы и нет. Только сначала заказ сделай. Правда, я не уверен, что в меню есть этот… пирог нетленный.

* * *

А разговор пошел о семье.

— Значит, одна из твоих сестер… как это называется… литературовед?

— Да.

— А другая?

— Юрист.

— А их мужья?

Интересно, что стоит за этим допросом? Но Соня решает ответить — никаких страшных тайн в ее семье нет.

— У одной сестры муж — врач, детский хирург. У другой — программист. Только не спрашивай меня про его специализацию — я в этом совершенно не разбираюсь, что-то, связанное с поисковыми системами. В общем, самые обыкновенные обыватели мы все.

— Вполне достойные и уважаемые профессии, — не соглашается Серж. — А родители? Чем занимаются твои родители?

— Мама — писатель. Она пишет детские книги.

— Известные?

— Вряд ли ты найдешь ее книги во Франции, — смеется Соня. — По-моему, на французский последние мамины книги не переводили. А вот у папы пару лет назад как раз в Париже была выставка.

— Выставка? Он… художник?

— Фотограф. Сейчас покажу, — Соня достает из сумочки телефон, пальцы скользят по экрану. — Смотри. Там несколько его работ, моих любимых. Полистай.

Серж берет в руки ее телефон. И ловит себя на мысли, что он бы с удовольствием поковырялся в этом аппарате — в отсутствии Софи. И плевать на тайну личной жизни — ему очень интересно, что за имена есть в ее списке контактов, какими она обменивается сообщениями, и что за фотографии, кроме тех, что ему демонстрируют, есть в ее альбоме. Но вместо этого послушно листает фотографии, сделанные отцом Софи. Неплохо. Очень даже. Нет, отлично даже. О, а это что такое?!

— Это работа твоего отца?!