Де Рибас

Но тут и поползли слухи, что вместо десятимесячного дитяти родителям был возвращен двухгодовалый ребенок да к тому же еще оказавшийся девицей. Объявили следствие. Но такое тайное, что не верилось: как же это наместник вселенских сил, получивший образование в южной части египетской пирамиды, признался, что он подменил ребенка. А на вопрос: «Куда же вы дели останки невинного дитяти?» ответил прямо:

– Я его сжег. Сжег, когда производил опыты полигенезиса – возрождения из очистительного огня. Ребенок возродился, но повзрослевшим и изменившим пол. А уж когда заговорили, что жена Калиостро Лоренца, урожденная княгиня Сан-Кроче, частенько выходит от Григория Потемкина под утро, наступил финал: графа Калиостро, гишпанского полковника, выслали из столицы.

Под предлогом безопасности христианского населения Крыма было поведено вывести с полуострова тридцать две тысячи греков и армян. Их выход из Тавриды отнюдь не напоминал выход евреев из Египта – с насиженных мест силой сгоняли тысячи семей в южные степи и Приазовье. Война в Тавриде казалась неизбежной. Для Рибаса существенным было то, что Потемкин потребовал неукоснительного выполнения рескрипта трехлетней давности: всем государственным поселениям в Новороссии создавать легкоконные и пикенерные полки. Офицеров не хватало, и Рибас подал прошение о переводе в армию.

Но снова непредвиденные обстоятельства возникли на его пути. У дверей фехтовального класса, куда он опять пришел за Алешей, Рибас услыхал беседу Кумачино с учеником, но теперь уж о делах неаполитанских.

– Вчера у императрицы говорили, что граф Разумовский, наконец, приехал в Неаполь, – говорил Алеша.

– А что его задержало в Вене? – спросил Кумачино.

– Любовные похождения, – отвечал ученик.

– Ну, я думаю, что и в Неаполе граф не даст промаха с королевой Каролиной, – засмеялся Кумачино, а потом сказал: – В Неаполе спокойно. Фердинанд объявил о нейтралитете во внешней политике. Интересно, как отреагирует на это Россия.

– Я слыхал, что и мы будем нейтральны.

– Не может быть! – воскликнул учитель фехтования.

– Но об этом много говорили вчера.

Через секунду Кумачино рассмеялся:

– Значит для любовных подвигов графа Разумовского путь открыт! Продолжим занятия. Ан гард!

Рибас обдумывал услышанное.

Но вдруг дверь класса распахнулась, из нее выглянул Кумачино и переменился в лице. Он все понял, через силу улыбнулся и сказал ученику:

– За вами пришел господин подполковник.

Но окончательно сомнения Рибаса рассеялись лишь тогда, когда в этот же день он увидел Кумачино, выходящим из кондитерской «Болонья» в обществе Руджеро. У Сильваны, с которой он заехал проститься, Рибас спросил:

– Часто ли к вам заходит этот итальянец?

– Нет. Но бывает, – отвечала она.

– Он дружен с твоим братом?

– У них коммерческие дела.

Рибас тотчас поехал в корпус, зашел в комнату Кумачино и не застал в ней учителя. Все в комнате говорило о поспешном бегстве. Рибас заторопился в Меньшиковский дворец, в канцелярию, где встретил генерала Пурпура.

– Вы уезжаете, – сказал Андрей Яковлевич, – да еще наш опытный фехтовальщик только что подал прошение об отставке.

– Где он?! – воскликнул Рибас.

– У него в Вологодской губернии заболела невеста, – отвечал Пурпур. – Она там у какого-то помещика гувернанткой, и господин фехтовальщик решил уехать не откладывая.

Конечно же, шпион бежал. «Бог с ним, – подумал Рибас. – Мое прошение о переводе в армию, несмотря на увещевания Бецкого и ссору с женой, удовлетворено. Можно и ехать». Но Пурпур положил перед ним исписанный лист и сказал:

– Читайте.

Это было подметное письмо, в котором Рибас обвинялся хоть и не во всех смертных, но во многих грехах. Оказывается, он не платил карточные долги, непристойными анекдотами развращал кадет, пренебрегал обязанностями, неумеренно пил и даже обложил воспитанников данью взамен хороших отметок.

– Конечно, все это клевета, – сказал Пурпур. – Но ваш поспешный отъезд в армию могут превратно истолковать.

«Вряд ли Кумачино успел приложить руку к этому пасквилю», – подумал Рибас и вспомнил своего недоброжелателя:

– Уверен: это подлость Лехнера! Он восстанавливает против меня воспитанников.

– Доказательств нет. Я советую вам повременить с отъездом.

Тем временем многое менялось в судьбе сослуживцев Рибаса по турецкой компании. Марк Войнович получил назначение командовать Астраханской флотилией. Петр Пален стал полковником Ямбургского полка. Леонтий Бенигсен в киевском легко-конном полку стоял на кордонах у Могилева. Григорио Кушелев из комиссии по описанию войны на Средиземноморье ушел в отставку в чине капитана.

Семнадцатилетний Алексей Бобринский записывал в своем дневнике конца 1779 года:

9 ноября, вторник. Г-жа Рибас со своею девочкою и новою кормилицею приходила навестить мужа. В корпусе была опера.

19 ноября. Рибас сказал мне, что он подал просьбу об отставке, так как видит, что кадеты недовольны им.

11 ноября. Он мне сказал, что мы поедем на волчью охоту.

15 ноября. Ничего не было, кроме того, что по словам Рибаса, князь Орлов сказывал Ея Величеству о том, что я ничего не учусь и что Бецкий очень на то сердится.

17 ноября. Я обедал у Бецкого. Я имел честь видеть Ея Величество в Эрмитаже. Г-жа Рибас очень хвалила Дурова за то, что он так хорошо играет в трагедии. Ея Величество по-видимому в очень хорошем расположении духа. Г-жа Рибас рассказывала Великому князю историю с г. Ж.

19 ноября. Катался в санях. Нынешний день сняли мост. По реке шло много льдин. У нас обедал г-н Росси. Он играл с Рибасом и Ребиндером, и Рибас проиграл 150 рублей.

20 ноября. Росси опять обедал и опять играл, и Рибас проиграл 60 рублей.

3 декабря. Рибас возвратился в бу2 часов утра. Бецкий в первый раз посетил нас в нашем новом помещении. Между прочим он мне сказал, что Ея Величество пожаловала 2000 рублей на мебели и что мы должны отправиться в Эрмитаж, чтобы вместе видеть Ея Величество.

4 декабря. Ничего не было замечательного кроме того, что мы с Рибасом ездили в санях к Бецкому; мы были также у г-жи Рибас. Бецкий назначил по воскресеньям быть собранию родителей.

5 декабря. Была итальянская опера для кадет, где был его превосходительство г-н Пурпур со своею дочерью.

6 декабря. Была репетиция трагедии, которую будут играть в Воскресенье. Рибас мне сказал, что я похож на сатира. Он мне сообщил, что князь Орлов посылал к Бецкому просить, чтобы ему приехать посмотреть нашу новую квартиру в корпусе.

13 декабря. После обеда я был в Эрмитаже, чтобы иметь честь видеть Ея Величество и благодарить ея за подарок, который она изволила мне пожаловать, после чего мы были у девиц Энгельгард, где и оставались, пока не пришло время идти смотреть оперу «Лючину».

15 декабря. Я обедал у Бецкого с Рибасом, и Рибас просил, чтобы я написал следующий примерный счет: 200 аршин шестяной материи – 100 р. Биллиард 100 р. Два зеркала 60 р. Бронзовые ручки 66 р. Разные другие вещи 50 р. Словом, всего на 626 руб. Я позабыл многое из этого счета. Бецкий дал мне 200 руб.

20 декабря. Рибас сказал мне, что Ея Величество изволила мне подарить 1000 руб. и что мне придется получить из этих денег только 800 рубл. Кадеты ходили в Немецкий театр смотреть русскую оперу «Несчастие кареты».

Рибас и Алексей переехали в новые покои в корпусных флигелях, и, после получения подметного письма, господин подполковник ввел строгий учет денежных сумм воспитанника. Столкнувшись с тщедушным Лехнером в длинном кадетском коридоре один на один, Рибас схватил его за лацканы, поднял в воздух и придавил к стене со словами:

– Если пасквили будут еще иметь место, я прошибу вашей головой это препятствие.

Но как удивился господин подполковник, когда узнал, что после его отъезда при Алексее назначен состоять Лехнер! Императрица утвердила его на этом поприще. Рибас спорить не стал: воистину – свято место пусто не бывает, но порой его занимают наши враги.

Больше подметных писем не было. Но кадеты по-прежнему выказывали свое недовольство господином подполковником. Собственно, это происходило из-за бесхарактерности стареющего Бецкого. Он то разрешал бывать родителям воспитанников в корпусе, и вереницы карет подъезжали к дворцу Меньшикова, то запрещал. Тогда их встречал Рибас и объявлял новое распоряжение генерала: свидание отменяется. Естественно, это вызывало негодование и обращено оно было на Рибаса.

Настя, узнав, что муж определен в Мариупольский легкоконный полк, спросила: