Дебютантки
Шрифт:
— Только ты можешь жаловаться, что так прекрасно выглядишь!
— Но я еще слишком худая, а ты заставляешь меня обнажаться перед публикой!
— Да, я это делаю, — согласилась Мейв, выбирая для себя длинное платье из коричневой шерсти.
— Ты хоть знаешь, на кого ты похожа в этом платье? — сердито спросила ее Сара.
— Ну, на кого?
— На твою тетушку Мэгги.
— Что это значит?
— Это значит, что ты стараешься спрятать свет под темной накидкой, как всегда. И ты похожа на чью-то тетку, старую деву. В данном случае — на свою тетку.
— Сара, ты переврала библейское изречение. Нужно —
— Слушай, это ты стараешься затащить меня на вечеринку. Тогда разреши мне подобрать для тебя туалет, чтобы ты в нем хорошо выглядела и все поняли, что ты не стараешься специально уродовать себя!
— Согласна.
— Ты наденешь все, что я тебе подберу?
— Да.
Сара сказала, чтобы им принесли вечернее платье из лайки бронзового цвета. Они уже видели его. Юбка была очень узкой с большими разрезами по бокам.
— Не чересчур ли это для меня? — спросила Мейв, она уже жалела, что положилась на вкус Сары.
— Иди и померяй его, — важно ответила та.
Белый «роллс» из клиники «Лютеция» без отличительных знаков привез их к дороге, обсаженной розовыми и белыми петуниями, к самому шале Ноэля Коварда, расположенному, высоко в горах. Шале тоже было розово-белым.
— Мне, кажется, сейчас станет плохо, — сказала Сара.
— Как ты думаешь, как я себя чувствую в этом сумасшедшем наряде, который ты выбрала для меня? — спросила Мейв. Но ей стало жаль Сару, и она сказала: — Тебе совсем не обязательно с кем-то общаться — ты можешь просто сидеть и отвечать только тогда, когда к тебе кто-то обратится.
Мейв быстро осмотрела комнату, заполненную знаменитостями. Ноэль Ковард сидел в лиловой домашней куртке на лиловом диване, откинувшись на вышитые подушки. Несколько его гостей сидели рядом. Там был Дэвид Нивен и еще, кажется… нет, точно! там был Гари Купер.
— Посмотри, Сара. Гари Купер.
— Подумаешь, я хочу сесть!
Мейв нашла диван, стоявший у стены в стороне от скопления гостей.
— На нас, может, и совсем не обратят никакого внимания — здесь так много известных личностей. Конечно, они нам в подметки не годятся в смысле красоты. Но тем не менее они весьма известны! Посмотри, вон Чарли Чаплин болтает с Сомерсетом Моэмом.
— Боже, какой страшный Моэм, да и Чаплина тоже нельзя назвать красавцем.
— Тихо, Сара, умоляю тебя. Сиди и молчи!
— Ты не можешь передвинуть сюда эту пальму, чтобы она была перед самым диваном?
— Если хочешь, я могу поставить кадку с пальмой прямо тебе на колени, и ты будешь ее придерживать рукой! — ответила Мейв.
— Ты — вредная. Доктор Лютеций сказал, что я могу выпить один бокал вина. Ты не можешь подозвать к нам официанта? Боже мой, сюда идет одна дама из семьи Ротшильдов. Ее зовут Мари, я не ошиблась? Что мне ей говорить? — Сара начала паниковать.
— Скажи ей: «Привет, дорогая! Ты прекрасно выглядишь!»
— Сара Голд. Не видела тебя с самого Парижа. Когда был прием в Версале, не так ли? Как ты поживаешь, дорогая? Ты прекрасно выглядишь.
Сара с ужасом смотрела на Мейв.
Мейв протянула руку.
— Привет! Мы, по-моему, раньше не встречались, я не ошиблась? Я Мейв О'Коннор. Великолепный прием, правда? Сара немного простужена, у нее ларингит, поэтому мы стараемся
особенно нос не высовывать. Мы даже еще не ходили на лыжах. Но я слышала, в этом году прекрасная лыжня, по-настоящему гладкая… — Она не была уверена, что выбрала подходящее слово.Наконец миссис Ротшильд отошла от них. Они так и не узнали, как же ее зовут.
— Все так легко, разве я не права? Я никак не могу привлечь внимание официанта. Ты не против, если я схожу за вином и скажу несколько слов хозяину?
— Ты хочешь удрать и оставить меня одну? Почему ты должна говорить с этим тощим куском…
— Сара!
— Извини, но я не вижу, чтобы кто-нибудь обращал на него внимание. Эти его идиотские песенки… Я не понимаю, почему их считают остроумными?
— Я отойду только на минутку, Сара. Посмотри, вон Орсон Уэллс у рояля вместе с Гарри Хартманом.
— Мне наср… на Гарри Хартмана. Что касается Орсона Уэллса, то «мальчик-вундеркинд» уже едет под горку!
— Боже, смотри, кто идет сюда. Твоя подруга Нэнси Константин! Нэнси, дорогая! Как ты, милочка! Ты прекрасно выглядишь!
— Нет, это ты просто красавица, Сара. Правда, Мейв? Ты просто цветешь! Я слышала, что тебе нездоровилось, но по тебе этого не скажешь! Это все, наверно, удивительный воздух Швейцарии! И здесь прекрасные врачи. Я всегда говорила, что самое лучшее место на земле — это Швейцария. Банки, врачи, склоны гор, прекрасная кухня, положение с налогами — что еще нужно человеку? Вы уже выходили? Я имею в виду на лыжню. Говорят, что Ага Хан собирается продать свою здешнюю виллу и поселиться в районе Сент-Морица. Вы что-нибудь слышали об этом? Мне не нравится, что в Сент-Морице все время нужно быть безупречно одетым. Можно подумать, что там Париж, а не лыжный курорт.
— Совершенно согласна, — заговорила Сара. — В Гстааде попроще. Боже мой, тем, кто катается на лыжах, нужно расслабиться после катания, правда ведь? Нельзя же все время быть в напряжении, не так ли?
Мейв потихоньку отошла от них. Она принесет Саре вино и скажет несколько слов хозяину, им нужно познакомиться, ведь это он пригласил их к себе.
Она взяла бокал белого вина с подноса и посмотрела, сильно ли сейчас занят Ноэль Ковард.
— Вы Мейв О'Коннор, я не ошибся?
Мейв повернулась. Это был Гарри Хартман. Она никогда не видела его фильмов. Будучи подростком, она вообще была в кино раза три или четыре, но не знать, кто такой Гарри Хартман, или не узнать его знаменитое лицо не мог ни один американец! Гарри Хартман — не человек, а символ!
Мейв сделала глоток из бокала Сары.
— Я вас узнала, но откуда вы знаете, кто я такая?
— По снимкам в газетах и журналах. Вы тогда были дебютанткой года. Но в том году было две дебютантки года, не так ли?
— У вас прекрасная память, мистер Хартман. — Она села, потому что мистер Хартман был на пару дюймов ниже ее. Он присел рядом. — Все было уже так давно.
Он от души засмеялся:
— Вам сейчас сколько лет — двадцать три? Или двадцать четыре? И все было так давно? Тогда что же сказать мне?
Мейв подумала, что мистеру Хартману где-то около пятидесяти.
— Но если бы я и не запомнил ваше лицо по снимкам из газет, я бы все равно узнал вас по фотографии на обложке «Временного проживания в Париже». Великолепная книга! Нельзя забыть ни ее, ни автора!