Дебютные рассказы

– Я-то? Н-не знаю...

– Наверное, предаетесь излишествам юности?

– Чего?
– спросил Джеймсон.

– Ну, носитесь, резвитесь - студенческая жизнь.

– Не-а. Ну, то есть, это самое, я не знаю. Не особенно.

– Между прочим, интересно, - сказала Эдна вдруг.
– Вы очень напоминаете мне одного человека, с которым я была близка прошлым летом. То есть, с виду, конечно. И сложением Барри был почти совершенно как вы. Жилистый такой.

– Да-а?

– Умгу. Он был художник. О господи!

– Вы чего?

– Ничего. Просто я никогда не забуду, как он тогда непременно хотел написать мой портрет. Он всегда говорил мне - и совершенно серьезно, заметьте: "Эдди, ты некрасива, если судить по обычным меркам, но в твоем лице есть что-то, что мне хочется уловить". И он говорил это совершенно серьезно, уверяю вас. Увы. Я позировала ему только однажды.

– А-а, - сказал Джеймсон.
– Знаете что? Я могу сходить принести пару стаканов из комнат.

– Нет, - сказала Эдна.
– Давайте просто выкурим по сигарете. Здесь так великолепно. Влюбленный шепот и все такое. Верно ведь?

– У меня вроде нет при себе сигарет. Они там в комнатах остались.

– Не беспокойтесь, - сказала Эдна.
– У меня есть с собой сигареты.

Она щелкнула замком своей нарядной сумочки, вынула оттуда черный изукрашенный блестками портсигар, открыла и предложила Джеймсону одну из трех оставшихся там сигарет. Сигарету Джеймсон взял и снова заметил, сто ему вообще-то уже пора, ведь он уже говорил ей об этом сочинении к понедельнику. Наконец он нашарил коробок и чиркнул спичкой.

– О, - произнесла Эдна, раскуривая сигарету.
– Тут уже скоро все начнут расходиться. А вы, между прочим, заметили Дорис Легет?

– Это которая?

– Ну, такая коротышечка, довольно белокурая. Еще за ней ухаживал раньше Пит Айлзнер. Да вы, конечно, видели ее. Она там на полу, по своему обыкновению, уселась и смеется во всю глотку.

– А-а, эта? Знакомая ваша?
– сказал Джеймсон.

– Ну, до некоторой степени, - ответила Эдна.
– Особенно мы сней никогда не дружили. В основном я ее знаю со слов Пита Фйлзнера, он мне о ней

рассказывал.

– Кто?

– Да Пит Айлзнер. Неужели вы не знаете Питера? Отличный парень. Он раньше немного ухаживал за Дорис Легет. И на мой взгляд, она поступила с ним не слишком порядочно. Просто по-свински, я так считаю.

– А что?
– спросил Джеймсон.

– Ах, оставим это. Я знаете как: никогда не стану подписывать свое имя, если у меня нет полной уверенности. Нет уж, хватит с меня. Только я не думаю, чтобы Питер врал мне. Уж кому-кому, но не мне.

– Она ничего, - сказал Джеймсон.
– Дорис Лигет?

– Легет. Д-да, Дорис, вероятно, привлекательна на мужской взгляд. Но мне лично она нравилась больше - то есть, с виду, понятно, - когда у нее волосы

были естественного цвета. Крашенные волосы - во всяком случае, на мой вкус, - выглядят искусственно, если, скажем, взглянуть при свете. Не знаю, конечно. Может быть, я ошибаюсь. Все красятся. Господи! Как подумаю, отец просто убил бы меня, если бы я явилась домой с подкрашенными, ну хоть бы даже самую малость подсветленными волосами. Он ужасно старомодный. По совести, не думаю, чтобы я стала краситься, если уж говорить всерьез. Но знаете, как бывает. Иной раз сделаешь такую глупость, что Господи! И не только отец. Я думаю, Барри тоже убил бы меня за это.

– Это кто?
– спросил Джеймсон.

– Барри. Молодой человек, о котором я вам рассказывала.

– Он здесь сегодня?

– Барри? Господи, конечно нет! Могу себе представить Барри на такой вечеринке!

– Учится в колледже?

– Барри? Учился. В Принстоне. Если не ошибаюсь, он окончил в тридцать четвертом. Точно не знаю. В сущности, мы не встречались с прошлого лета. Не разговаривали, по крайней мере. Конечно, вечеринки всякие, никуда не денешься. Но я всегда успевала поглядеть в другую сторону, когда он смотрел на меня. Или просто убегала, например, в уборную.

– А я думал, он вам нравится, этот парень, - сказал Джеймсон.

– Умгу. До известного предела.

– Чего?

– Не важно. Я предпочитаю не говорить об этом. Просто он слишком многого от меня требовал, вот и все.

– А-а, - сказал Джеймсон.

– Я не чистоплюйка. Впрочем, не знаю. Может быть, я как раз чистоплюйка. Во всяком случае, у меня есть какие-то правила. И я на свой, пусть скромный, лад и придерживаюсь. Как могу, конечно.

– Знаете что?
– сказал Джеймсон.
– Эти перила, они какие-то шатучие...

– Конечно, я понимаю, когда молодой человек встречается с вами целое лето, тратит деньги, которые вовсе не должен тратить, на билеты в театры, на ночные кафе и всякое такое, конечно, я понимаю его чувства. Он считает, что вы ему обязаны. Но я просто не так устроена. Для меня все может быть только по-настоящему. А уж потом... Настоящая любовь...

– Ага. Знаете, мне, это самое, пора. Сочинение к понедельнику... Ей-богу, давно бы уже надо было смотаться. Я, пожалуй, пойду выпью чего-нибудь, и домой.

– Да, - сказала Эдна.
– Идите.

– А вы не пойдете?

– Чуть погодя. Идите вперед.

– Ага, ладно. Пока, - сказал Джеймсон.

Эдна облокотилась о перила другой рукой и закурила последнюю сигарету из своего портсигара. В комнатах кто-то вдруг включил радио или просто повернул на полную громкость. Сипловатый женский голос опять выводил популярный припевчик из этого нового обозрения - его даже мальчишки-рассыльные теперь насвистывают.

Никакие двери так не грохочут, как решетчатые.

– Эдна!
– на террасе появилась Люсиль Хендерсон.

– А, это ты, - сказала Эдна.
– Привет, Гарри.

– Взаимно.

– Билл в гостиной, - сказала Люсиль Хендерсон.
– Будь добр, Гарри, принеси мне что-нибудь выпить.

– Есть.

– Что произошло?
– поинтересовалась Люсиль.
– У тебя с Биллом не пошло дело на лад? Кто это там, Фрэнсис и Эдди?

– Не знаю. Ему надо было уходить. У него большое задание на понедельник.

– Ну, сейчас он сидит там на полу с Дотти Легет. Делрой сует ей за шиворот орехи. Так и есть: это Фрэнсис и Эдди.

– Твой малютка Билл хорош гусь.

– Да? То есть как это?

Эдна растянула рот и стряхнула пепел с сигареты.

– Ну, как бы сказать? Довольно темпераментный.

– Это Билл Джеймсон темпераментный?

– Ну во всяком случае, я осталась жива, - сказала Эдна.
– Только, пожалуйста, в другой раз держи его от меня подальше.

– Хм. Вот век живи, - сказала Люсиль Хендерсон.
– Куда запропастился этот придурок Гарри? Ну, пока, Эд.

Эдна, докурив сигарету, тоже пошла в дом. Она быстро и решительно прошла через гостиную и поднялась по лестнице в ту половину квартиры, которую мать Люсиль Хендерсон считала нужным оградить от молодых гостей с горящими сигаретами и мокрыми стаканами в руках. Она пробыла там минут двадцать. Спустившись, она снова прошла в гостиную. Уильям Джеймсон-младший, держа в правой руке стакан, а пальцы левой - у рта, сидел на полу, отделенный несколькими спинами от маленькой блондинки. Эдна опустилась в большое кресло - оно так и стояло незанятое. Она щелкнула замком своей вечерней сумочки и, открыв черный, в блестках портсигарчик, выбрала одну из десятка лежавших в нем сигарет.