Дефо

Как только мы учли поправку па время, возникает впечатление второе: до чего смело! В самом деле, Дефо рассуждает как «гражданин современного мира», уже нам современного.

Тогда третье, с точки зрения «осьмнадцатого столетия»: какие дороги, если ездить не на чем и кони и экипажи немыслимо дороги? И кому и куда ездить, когда каждое графство, каждый город и каждое село ведь еще не вышли из средневековой замкнутости, как государство в государстве, могут жить сами по себе? И овцы свои, и виски свое, и даже табак свой, какая тут может быть торговля? Чтобы табак не сеяли, а покупали импортный, привозной из Америки, приходилось к местным жителям применять меры даже более жестокие, чем к рабам, что трудились на заокеанских плантациях, где рос этот табак. А что касается женского образования, прямо надо сказать, то до него было далековато: ведьм еще по деревням жгли!

Интересно и другое, если угодно, впечатление четвертое, новейших экономистов, которые, читая проекты Дефо, видят, как он, идя впереди своего века, иногда вдруг оказывается и позади него. Как это бывает с людьми мысли смелой, но не специальной, Дефо подчас не знает уже существующего решения тех же вопросов.

Наконец, подобно значительному числу «пророков» и «учителей жизни», Дефо учил тому, что решительно ему самому не удалось. «Опыт о проектах» вышел на пятый год после его финансовой катастрофы. А если верить словам Дефо, который в предисловии подчеркнул, что это сочинение было у него готово пять лет тому назад, то, стало быть, контраст между его идеями и его же практикой получится еще более резким.

«Опыт» – исповедь, только к ней надо подобрать ключ. Система тут, судя по всему, обратная, как наблюдается это в действиях Робинзона по сравнению с опытом самого Дефо. Всему, что хорошо знал Дефо, Робинзон учится долго и тщательно, ценой проб и ошибок. И напротив все, что не получалось у Дефо, Робинзону дается с легкостью. Видимо, и «Опыт о проектах» в плане автобиографическом читать нужно, переставляя плюсы и минусы. Это в своем роде «Опыт о несчастьях», которых можно было избежать, если бы…

«Опыт о проектах» – первая книга Дефо. Не брошюра, не памфлет – полновесная книга. Первая и не забытая до сих пор, хотя пусть уже и нечитаемая. Потому незабытая, конечно, что живая, и не по идеям, очевидным для современного читателя, а благодаря очень живому отношению автора к этим идеям. Предлагает он платить пенсии морякам и ради убедительности вставляет в свою речь морские словечки и выражения, приводит целые морские разговоры, и так непосредственно сводит нас со своими подзащитными, что читатель и теперь, пожалуй, тронутый до глубины души, про себя восклицает: «Дать им пенсии! Дать!» Благо автор и примерные расценки приложил с указанием, что стоит потерянный глаз, оба глаза, нога, обе ноги, руки левая и правая (расцениваются соответственно практическому значению) или же обе вместе, и что положено моряку за пребывание в неволе у турок, и все другие напасти морской жизни расписаны по прейскуранту, так ясно: «Дать пенсии!» Но тут мы спохватываемся, вспоминаем, что вот уже сто лет, как их платят, но, правда, и подождать морякам пришлось не меньше ста лет этих пенсий, с тех пор как выступил со своим проектом Дефо.

В «Опыте о проектах» уже определился стиль Дефо. Свою книгу книг создал он в шестьдесят, но прозой, которую знаем мы по этой книге, овладел к тридцати годам. Опять с самого начала сформировалась его литературная программа, и если выражать ее в двух словах, то надо сказать: «простая речь». Это его собственная формула. Простоту такого свойства не следует путать с примитивностью. Это сложнейшими средствами достигнутый результат, который по видимости не представляет собой ничего мудреного. Читателю предлагается не простоватость сама по себе, а искусно созданное впечатление простоты.

Кроме того, что было очень важно для Дефо, это и нравственная позиция. «Простота языка, – так и говорил он, – всегда была для меня выражением нрава прямого, честного и открытого».

«Гм-гм», – пожалуй, скажет тут читатель, знающий, что этот самый правдолюбец погорел на сомнительных операциях…

Современные исследователи подходят к этим фактам с открытыми глазами, устанавливая во взгляде на все, что происходило, прежде всего подобающий масштаб.

Дефо был человеком своего мира, и его идеал – «честный делец», понятие, как мы это сейчас воспринимаем, в корне противоречивое и ровно наполовину, вторую половину, окрашенное отрицательно. Одновременно простодушен и прозорлив был Дефо в отношении к этому идеалу. Семьдесят кошек, два корабля и водолазный аппарат, который, кажется, и в единственном экземпляре изготовлен не был, – сравнительно мелкая и обычная по тем временам афера, которой только фигура Дефо и придает крупное значение.

ПРОСТЕЙШИЙ СПОСОБ РЕШЕНИЯ САМОГО ПРОСТОГО ВОПРОСА

Если колодки укрепить на шесте сверху, так чтобы можно было просунуть в них руки и голову, то получится позорный столб.

Позорный столб – казнь символическая, однако часто она становилась фактической. Приговоренного отдавали на поругание кому попало. Помимо оскорблений, в него бросали всякий мусор, камни и нередко забивали насмерть.

Враги Дефо еще и подначивали толпу. По городу распространялись листки с призывом: «Кидай!»

К позорному столбу Дефо привел тот самый дар, благодаря которому и закреплено за ним место в мировой литературе. А именно умение беседовать с читателем просто, увлекательно и убедительно, делая правдоподобным все, чего только ни касается его перо. В особенности эта способность говорить тоном бывалого человека и вообще чужим голосом. Так решил Дефо прикинуться своим собственным противником – и перестарался.

До той поры, несмотря на все падения и отклонения, кривая его жизненного пути все-таки шла вверх. Как-никак, а был он приближен ко двору и вызывал доверие у короля, а король нравился Дефо. «Ну просто Густав Адольф», – думал Дефо о Вильяме III. Однако многих Вильям (Вильгельм!) не устраивал. Что это за английский король-чужеземец? Появился стихотворный памфлет «Иностранцы» с намеками весьма прозрачными и дерзкими.

Тогда в защиту короля прозвучал резкий, сильный и убедительный голос.

«Это вы чистые англичане? Вы, чьи титулы подделаны или куплены!» – в таком духе рассуждал автор антипамфлета, который тоже был написан в стихах, не очень поэтичных (напоминавших батлеровские), но зато запоминающихся.

Британец чистокровный – в это верю еле!Насмешка – на словах и фикция – на деле!

Стихи эти были у всех на устах, о чем можно судить по тиражу, достигшему масштабов массовых даже в те времена сравнительно малой грамотности. Одних беспошлинных экземпляров продано было чуть ли не восемьдесят тысяч.

«Каждый народ, – говорил автор, – имеет свои достоинства. Но имеет и недостатки. Возьмите русских, сколько урона им приносит приверженность к необузданным страстям! Немцы… Итальянцы…»

Ну а когда дошло дело до англичан, то с ними автор разделался по-свойски.

При чем тут рыцари? Их нет у англичан!Бесстыдством, золотом здесь куплен пэров сан!

Разделался, и спросил: «Этой породой хотите вы гордиться?»

Старейшая английская знать давно полегла в междоусобных раздорах. С тех пор вакантные места неоднократно заполнялись дворянством «новым». «Новейшие» оказывались, как правило, богатейшими, а это значит, – особенно кичливыми. В наши дни один английский журналист решил провести заочный смотр британской аристократии, и что же он выяснил? Обнаружил он среди благородных семейств одного джентльмена, имеющего возможность позволить себе такую аристократическую роскошь, какой лишен оказался даже шекспировский король Лир, а именно содержать свою личную, только ему подвластную армию, но этот джентльмен далеко не самого древнего происхождения. Нашел журналист и одного работника телефонного узла, который зато оказался герцогом Моубреем. Вот уж когда можно открыть Шекспира, и прошумит это имя! Между тем титул герцога Мальборо, который, кстати, носил Черчилль, не старше эпохи Дефо – возник у него на глазах. Так что же, Мальборо, получивший герцогство вместе с землями и замками, был он заинтересован в том, чтобы ему об этом напоминали? Мальборо, а также Монтегю, или Сесиль и Секвиль подобной заинтересованности не испытывали. Зато было много таких, кто с восторгом повторял смелые строки «Чистопородного англичанина». Это была декларация новизны, голос свежих, вышедших на авансцену истории сил. Автор критиковал все, что веками считалось «достойным», «истинным», но давно уже превратилось в скорлупки без ядра. Привилегии для одпих – бремя для других.

Лишь личной доблестью мы будем величавы!

А в конце поэмы, изничтожив все, что представлялось ему пустым и отжившим, автор менял тон и уже безо всякой иронии взывал к людям достойным и деятельным.

Эти люди и раскупали «Чистопородного англичанина» в десятках тысяч экземпляров. А виновник торжества, автор, не открывая своего имени, стал называться не иначе как Автором «Чистопородного англичанина». Был это, конечно, Дефо.

Буря, поднятая поэмой «Чистопородный англичанин», разыгралась в самом начале года, в январе, а в марте Дефо опять и словом и делом поддержал короля. На этот раз словом прозаическим, но прозвучавшим тоже очень внушительно.