Дефолт совести

– Всё. Завёлся Борис Моисеевич, – махнул рукой Бережной. – А ещё меня останавливал.

– ...И вообще, вся тутошняя обстановочка напоминает мне концлагерь. Раньше хотя бы мозги учёных ценили, – несколько поубавил пыл Либерман. – Мой дед работал в «шарашке» у Королёва. Ценили тогда мозги учёных, не то что сейчас. Им даже с жёнами трахаться раз в месяц разрешали. А у нас в этом смысле привилегии только у шефа...

Прозрачный намёк в адрес Фролова не то что уколол его, а просто обидел. Лилия – это святое. И мужики об этом прекрасно осведомлены. Тогда зачем же удары ниже пояса?

Жизнь на вилле «Беата» действительно была не сахар. День и ночь работа, работа, работа. Но не всё же измеряется деньгами?! Ни Блейк, ни Гудвин, который всё и вся контролировал на вилле, этого не понимали. Что вообще можно говорить о ребятах, если он сам практически всего однажды смог заключить Лилию в свои объятия. А ведь казалось, вот она, любимая женщина, совсем рядом. Стоит только руку протянуть, и она окажется в его объятиях. Так нет, нельзя! Это табу было для Павла невыносимой пыткой, которая продолжалась изо дня в день. Фролов общался с Лилией чуть ли ни ежедневно, но, увы, происходило это только в присутствии Корсара и его верного слуги Гудвина. И Либерман ещё позволяет себе его подкалывать?! Засранец...

Но всё-таки однажды, чуть ли не на следующий день после того, как Лилия привезла Павла из Страсбурга , этослучилось. Видно, женщина просто сжалилась над бедным страдальцем-возлюбленным. Проявив в очередной раз свои экстрасенсорные чары, доктор усыпила бдительность вездесущих центурионов Гудвина и сумела тайно проникнуть в скромные апартаменты очередного любовника. В тот момент, когда Лилия неожиданно появилась в дверях жилого блока, Фролов ещё не спал, хотя уже лежал в постели.

Любовное свидание протекало столь же страстно и бурно, сколь и шумно. Откуда было знать находившемуся на вершине блаженства счастливцу, что Боря Либерман и Слава Бережной всю ночь не сомкнули глаз. Обоих терзали сладострастные вопли и стенания Лилии Гордон, доносившиеся из-за стены.

Когда утром Павел спустился к завтраку, друзья с нескрываемым укором и завистью смотрели на него, словно казаки на атамана Разина, предавшего корпоративные интересы. Но на скользкую стезю комментариев по поводу ночного шума и своих эмоций друзья предусмотрительно так и не вступили.

– А сейчас в Академгородке тяпница! – мечтательно воздев вверх глаза, неожиданно произнёс Либерман.

– Что? – не понял Фролов. – Какая ещё тяпница?

– Вижу, совсем ты забыл нашу жизнь. Это ж по-нашему пятница, последний рабочий день недели! Как можно забыть?! Когда, стало быть, имеешь законное право тяпнуть водочки вдоволь да закусить её, родимую, нашими сибирскими пельмешками.

– Боря, умоляю, заткнись. Лучше пойди проведай свою любимицу Кики. Завтра ведь последняя процедура.

Павел имел в виду двадцатилетнюю подопытную самку шимпанзе, которую к ним специально доставили из берлинского зоопарка с диагнозом опухоли головного мозга.

– Ну конечно, тебе Лили, а мне Кики, – в очередной раз позволил себе всё же съязвить Боря и, дабы избежать гневной реакции Павла, быстро покинул террасу. Бережной с видимой неохотой поплёлся за ним. Очаровашку Кики пора было выводить из наркотического состояния.

Оставшись один, Фролов мысленно подвёл итог проделанной на вилле работе. Завтра окончательно станет ясно – он на щите или со щитом. Финальное обследование обезьяны даст окончательный ответ на то, как быть с Корсаром...

Ход его мыслей прервал какой-то непонятный шум со стороны входных ворот. Будто кто-то ломился в них, но встретил достойный отпор со стороны охраны.

Непонятно откуда взявшаяся тревога передалась и Павлу, тем более что в истошном крике он уловил странно знакомые нотки. Вместо того чтобы последовать за коллегами в лабораторию, ноги сами понесли Фролова туда, где слушались возня и крики. Пробежав метров пятьдесят по аллее, он увидел живописную картину: двое местных полицейских пытались запихнуть в фургон мужчину, в котором Павел признал Зоммера. Рядом охранники виллы с нескрываемой досадой на малоинтеллектуальных лицах приводили себя в порядок. У одного, как сразу заметил Фролов, был оторван лацкан пиджака, а другой вытирал с поцарапанного лица кровь. Сомнений не оставалось: адвокат явно пытался пробраться на виллу, но не нашёл понимания у охранников.

– Я тебя вытащу, Курт. Сегодня же! – успел прокричать у захлопнувшихся перед его носом дверей полицейского фургона.

И уже через два часа его обещание с помощью мобилизованного на это Гудвина было выполнено. Залог в пятнадцать тысяч швейцарских франков удовлетворил полицейских, тем более что они тоже разобрались с задержанным и поняли, что тот никак не подпадает под категорию грабителя. Удостоверение адвоката Страсбургского суда лишь подтвердило это.

Затащив всё ещё свирепого Курта в первое попавшееся кафе, Павел, как мог, пытался его успокоить. Но тот уже напал на своего доверителя.

– Ты почему не отвечал на мои звонки?! – кричал он. – Зачем тебе мобильный телефон, если ты его выключаешь? Скажи прямо, что прячешься от меня. Я тебя ненавижу...

Крик не помешал адвокату залпом осушить большую кружку пива и заказать ещё одну. Объяснения Фролова о том, что на вилле нельзя пользоваться телефонами – это входит в условия контракта, его не устраивало.

– Что, не мог позвонить из уличной телефонной будки? – продолжал напирать Курт.

– Так в том-то и дело, что я почти не покидал виллу. А если и покидал, то под конвоем.

– А как же сейчас?

– Успокойся. И сейчас я под конвоем. Видишь того мужчину в кафе напротив? Пьет что-то. Сам Пит Гудвин.

– Тот самый? – поубавил пыл адвокат и более внимательно посмотрел через дорогу.

– Точно. Тот самый. Он внёс залог за тебя пятнадцать тысяч.

– Подумаешь! Я ему верну, – важным тоном сообщил Курт.

Перебивая друг друга, приятели стали рассказывать, что происходило с ними после расставания в Москве. Впрочем, как оказалось, у Павла ничего особенного не произошло: лечение Блейка уже продолжалось с месяц и вот-вот должно выйти на финишную прямую. Адвокат довольно подробно рассказал доверителю, зачем он ездил в Лондон, и о том, что там с ним произошло.

– Так, так... – задумчиво произнёс Павел, выслушав рассказ. – Похоже, что деньги из России начали утекать в неизвестном направлении ещё при Холмове. А вот куда, как и кем они уводились, скорее всего, нам так и не удастся узнать. Хотя, как ты говоришь, кое-какие зацепки имеются.

– Эти «зацепки» на хлеб вместо масла не намажешь. Кажется, так говорят у вас, у русских? Но я тебе ещё не сказал о главном. В Лондоне меня снова пытались...

– Изнасиловать, что ли? – не к месту попытался пошутить Фролов.