Декабристы. Перезагрузка. Книга первая
Шрифт:
Не знаю как меня примет Россия–мать, но плыть в обратном направлении через моря и Атлантический океан, особенно после всего перенесённого, даже чисто теоретически перестало входить в мои планы. По крайней мере, если мне откажут в ПМЖ или ещё каким способом вынудят покинуть империю, осяду на несколько лет где–нибудь в Европе, чтобы морально подготовиться к обратному турне в штаты.
На рассвете наш корабль бросил якорь у причалов острова Котлин. Перед Кронштадтской крепостью у гранитной набережной высился лес мачт торговых и даже военных парусников. Вскоре на борт английского судна поднялись таможенные смотрители вместе с полицмейстерами, сразу же по–хозяйски разместившись в кают–компании. Вначале чиновники больше часа «пытали» капитана судна, тщательно
Долго беседовал с полицмейстером, облаченным в голубой мундир, восседающим напротив меня за столом.
– С какой целью вы прибыли в Российскую империю?
– Намерен и дальше посвятить себя писательскому труду. Также думаю, если мне представится такая возможность, заняться издательским бизнесом.
– Издательским бизнесом?
– Да, думаю начать издавать газету, журнал или печатать книги. В Америке я работал со многими газетами, журналами и издательствами, поэтому эта тема мне близка.
Полицмейстер поинтересовался написанными мною книгами. Все мои ответы чиновник перетолмачивал на свой канцелярский лад и диктовал их писарю. Писарь, скрепя пером, регулярно макая его в чернильницу, быстро строчил в своих бумагах. От этого зрелища непроизвольно сморщился. Пером при письме я практически не пользовался, предпочитая ему карандаши.
– Говорите ли вы сударь по-русски? – полицмейстер перешел на «великий и могучий» – Имеются ли у вас в столице или еще где в России родственники, друзья?
– У меня русские корни, мой дед помор из Архангельска покинул Российскую империю еще во времена царствования Екатерины Великой. Это все, что я о нем могу сказать, отца – уже гражданина САСШ я тоже плохо помню, потому, как рано осиротел. На севере России, возможно у меня и есть какие-то родственники, но я о них совершенно ничего не знаю. Русских друзей нет.
– Правильно ли я понимаю, что и рекомендательных писем от российских подданных у вас тоже нет?
– Совершенно верно.
– Сколько времени намереваетесь провести в России?
– Не знаю, как пойдут дела, возможно, что и навсегда здесь останусь.
– Есть ли у вас дипломатические поручения? Поручения от торговых компаний?
– Нет.
– Тайные цели?
– Нет.
– Вы посланы вашим правительством для изучения нашей страны?
– К американскому, прочим иностранным правительствам и властям никакого отношения не имею.
– Научные планы?
– Трудно сказать. Ставлю в свободное время кое-какие опыты в области химии, но пока никаких изобретений не добился.
Дело в том, что в последние пару лет я действительно занимался изучением доступных мне материалов по фотографическому делу и уже получил первые результаты. Светить их до поры до времени я не собирался, тайно ввезя в Россию химоборудование и реактивы, задекларированные как типографские.
Что касается практической стороны вопроса, то мне удалось получить так называемые «дагеротипы». Сам «фотоаппарат» представлял собой зачерненный изнутри ящик («камера обскура»). В передней его стенке было отверстие для получения более резкого изображения, в которое вставлялась линза, в заднюю часть вставлялся лист бумаги покрытой солями серебра. Эти две отдельные части ящика можно было раздвигать – и тогда линза удалялась от плоскости изображения, или сдвигать, приближая линзу к плоскости изображения. Тем самым производилась наводка на резкость. С точки зрения механики все было относительно просто, а вот с химическими реагентами пришлось повозиться, благо, что открытый Дагером процесс в моем времени тайной не являлся. В соответствии с ним посеребренная пластинка подвергалась действию паров йода, после чего на зеркальной поверхности образовывалась пленка йодистого серебра. В результате засвечивания в камере обскуре в течение 3–4 часов на пластинке появлялось едва заметное изображение. При проявлении применялись пары ртути. Для фиксирования изображения Дагер сначала использовал горячий раствор поваренной соли, а затем перешел на тиосульфат натрия (применение
тиосульфата для создания растворимой соли серебра открыл Гершель в 1819 г.). Дагеротипия позволяла получать высококачественные фотографические изображения. Когда дагеротипы рассматривали под определенным углом, они выглядели как позитивное изображение. Недостатком дагеротипов была невозможность их размножения. Также дагеротипия была неприменима и в полиграфической технологии, потому что для изготовления печатных форм нужны фотоформы – изображения на прозрачной основе.– Ваши химические опыты связаны как-то с взрывчатыми веществами? Может быть они излишне пожароопасные? В чем их суть?
– Изучаю способность некоторых веществ, например, солей серебра, изменять свои свойства (цвет, растворимость и т.д.) под действием света в «камере обскура».
– Хм … ладно, так и запишем …
Допрос продолжался еще минут десять.
Мой американский паспорт у меня изъяли, взамен выдали карточку.
– По прибытию в столицу вам следует с этой карточкой в обязательном порядке явиться к Петербургскому обер–полицмейстеру в губернское правление.
– Хорошо.
Оспаривать бюрократические процедуры было бы бесполезно, оставалось лишь смиренно соглашаться. Следом за мной в куда более быстром темпе допросили моих слуг, и также изъяли их паспорта.
На следующий день, в Кронштадте, к борту нашего корабля причалила лодка с лоцманом, судно по указанному им курсу легло на ветер и уже к обеду, столпившиеся на палубе пассажиры, с любопытством рассматривали черепичные крыши зданий, протыкающие небо шпили, позолоченные купола и колокольни храмов русской столицы. Вдоль гранитной набережной медленно проплывали здание Биржи с великолепным портиком и монументальными маяками, белые колоннады образовательных учреждений, жилых особняков, казарм и дворцов. Некоторые известные мне здания и сооружения Северной Пальмиры еще только строились. Тот же Исаакиевский собор с Невы совсем не просматривался, ну так его и начали строить совсем недавно, только четыре года назад.
Наконец корабль добрался до Английской набережной и бросил якорь напротив здания таможни. Здесь мне пришлось долго общаться с сотрудниками Таможенной пограничной стражи, декларируя ввозимые в Россию грузы и выплачивая ввозные пошлины. Таможенники долго и придирчиво рассматривали багаж и груз, расспрашивали об оборудовании, листали книги и бумаги. Какой-то особой цензуры сейчас в России не было, а всех иностранцев априори не записывали в шпионы, эти веяния распространятся только при Николае Палкине.
Типографское оборудование оставил храниться на таможенном складе, а сам вместе с прислугой и ручным багажом вышел на улицу. У здания таможни дежурили извозчики. Наняли четырёхместный экипаж и покатили в местную гостиницу, по пути созерцая архитектурные красоты русской столицы.
Ночь в гостинице прошла кошмарно, донимали клопы. Злой и не выспавшейся послал Стаха с Ником в ближайшую аптеку за покупкой скипидара или уксуса, приказав Дженни по возвращении ирландцев обработать ими наши комнаты. А сам, облачившись в английский редингот (riding-coat – костюм для верховой езды), наняв дежуривший у гостиницы экипаж, отправился на прием к обер-полицмейстеру Гладкову.
Путешествуя на дрожках, чем-то неуловимо напоминающих мне азиатские велорикши, созерцал в пути не столько красоты Петербурга, сколько спину извозчика, заодно вдыхая источаемые ароматы трусившего впереди коня. Хотя, честно говоря, было не до красот. Неимоверно огромная и полноводная Нева, смотрящаяся особенно грозно на фоне низких своих берегов, навевала на меня какое-то чувство тревоги, особенно актуального на фоне недавнего моего морского путешествия.
Миновав по каменному мосту Екатерининский канал, экипаж выехал на Садовую улицу, прямо к Управе благочиния. Соскакивая с дрожек, сунул в руку извозчика ассигнацию, на что услышал обиженное «Маловато будет …». Еще на выходе, проходя ресепшен гостиницы, я узнал примерный диапазон цен на услуги извозчиков, а потому переплачивать не собирался.