Декамерон в стиле спа

Глава 17 ИСТОРИЯ СТОРОННИЦЫ ТЕОРИИ ЗАГОВОРА

Мы, преуспевающие дамы (во всяком случае, так нас назвали в фирменном буклете «Касл-спа»), рассевшись в кружок в мраморном джакузи, слушали рассказ Сторонницы Теории Заговора. Ее манера говорить изобиловала интонациями, принятыми в буржуазной среде, как это вообще свойственно людям радикальных убеждений.

— Мне уже перевалило за сорок, то есть я достаточно пожила, чтобы понять — мир катится под откос. Те, кому нет езде сорока, видят все в розовом свете, но я твердо убеждена, что им промыли мозги планом Грамши. Сама я смутно помню, каков был мир прежде, когда мы имели надежные институты, национальные границы, национальное самосознание, когда не было кредитных карт, а главное, долгов, при помощи которых наши правители держат нас на крючке. Когда я родилась, мир являлся куда счастливее, поверьте мне. Не было тогда пресловутой политкорректности, и все мы тихо-мирно терлись бок о бок. Благодаря этому плану для тех, кому нет сейчас сорока, истории вообще не существует — жизнь началась вчера и сразу такой, какова сегодня.

Маникюрша зевнула.

— Вам сколько лет? — спросила ее Сторонница Теории Заговора, по-видимому, слегка задетая.

— Двадцать два, — ответила Маникюрша. — Только вам-то какая, на хрен, разница? — Она матюгалась беззлобно, легко вворачивая одно-другое непечатное словечко, и в ее устах это звучало даже как-то элегантно.

— Вот об этом я и говорю, — сказала Сторонница Теории Заговора. — Вы еще очень юное создание, и ваш юношеский антагонизм по отношению к старшим вполне объясним. Да и как же иначе? Еще совсем недавно вам казалось, что учителя придираются, отцы несправедливы, а матерям нет до вас дела.

— Ну, блин, точно! — обрадовалась Маникюрша. — Только меня это больше не колышет.

— Чем моложе человек, тем счастливее ему живется в этом мире, — продолжала наша рассказчица. — Вот вы послушаете меня и поймете, что тут совершенно не с чем поспорить. План Грамши жив и поныне, а создан он в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году — когда мир перевернулся с ног на голову, а марксизм и его всевозможные ответвления взялись за создание новой Европы и нового мирового порядка. Это была атака двузубцем, имевшая целью, с одной стороны, ускорить кончину капитализма, расшатав его устои (институты брака, семьи, церкви, классового общества), и, с другой, — создать новый тип послушного гражданина, подходящего для идеального общества. План оказался успешным. И как же иначе? Ведь там все изложено гладким, сладким языком, выдвигаются принципы, ставятся цели, подо все подведена база. Он таит в себе громадную силу убеждения, обнадеживает, предлагает нам безграничный выбор товаров. У всех у нас уже есть ай-поды, плазменные телевизоры и сотовые телефоны. Разве нет? И разве мы не проводим жизнь в бесконечных развлечениях? Грамши знал, что делал. В тысяча девятьсот двадцать восьмом году он писал другу: «Революция предполагает формирование новых жизненных стандартов, новой психологии, нового образа мышления, новых чувств и нового отношения к жизни». Все это было достигнуто.

Она умолкла, чтобы перевести дыхание. Мы были этому несказанно рады.

— У революции есть свои издержки — большое число жертв, грозящее поглотить всех нас. Эти жертвы мы видим повсюду. Это наши наркоманы-неудачники и вечно пьяные девки, выращенные матерями-одиночками, измотанными работой. Неприкаянные, бездетные, потерянные, они живут одним днем, плевать хотели на понятие семьи, и благодаря им любовь постепенно выходит из моды. Те, кому нет сорока, считают, будто так было всегда, соглашаются с этим или в лучшем случае признают, что «кое-что нужно поправить». Все это как раз и есть главные принципы плана Грамши, имевшего целью переустроить мир по новому образцу.

— А кто этот Грамши? — спросила Брокерша, — Почему я о нем не слышала?

— Потому что он был таинственной фигурой. Итальянец-горбун с красивыми глазами и хорошо подвешенным языком, которого Муссолини в тысяча девятьсот двадцать шестом году засадил в тюрьму как коммуниста, представляющего опасность для фашистского режима. «Мы должны упрятать эту умную голову подальше на двадцать лет», — сказал на суде обвинитель. Но тюрьма не обломала Грамши. Он тайком распространял свои трактаты из тюрьмы, где умер в тридцать седьмом году. В наши дни его имя редко упоминается, но мысли и принципы сквозят в каждом решении, принимаемом политическими и культурными элитами Запада.

— Как романтично все это звучит, — заметил кто-то из нас.

— А как же? Конечно, романтично, — мрачно согласилась Сторонница Теории Заговора. — Все эти байки, которыми обрастает фигура, только способствуют разжиганию интереса, и тюремное заключение тоже. Достаточно вспомнить историю святого Павла, распространявшего христианство. Идеи Грамши разносила Франкфуртская школа — коммунистический вариант святого Павла.

Тут мне повезло больше других. Я хорошо знаю, что такое Франкфуртская школа, — мой прославленный дядюшка Зигмунд Левенштайн был одним из ее представителей. Но остальные почти не слушали рассказчицу. Кто-то самозабвенно потягивал кофе, кто-то вообще убежал на поиски шампанского. История не казалась захватывающей даже оставшимся слушательницам. Я же до сих пор прилежно внимала речам Сторонницы Теории Заговора, уже успевшей утомить ими всех.

Мой дальний родственник Зигмунд был германским евреем. Философ, социолог, публицист, он работал в Институте социологических исследований при Франкфуртском университете. Так что тема не была для меня закрытой. Может, мне стоило об этом заикнуться? Эти кружки, состоявшие из представителей среднего класса и хорошо подкованных неомарксистов-интеллектуалов, по большей части ассимилированных евреев, расплодились и процветали во Франкфурте в начале тридцатых. Не просто марксистов, а нео — поскольку к тому времени стало очевидно, что марксизм в своем первоначальном варианте уже потерял былую привлекательность. Предсказанная им всемирная революция рабочего класса так и не произошла, зато поднимал голову нацизм. В Советском Союзе Сталин уничтожил миллионы соотечественников, лишь бы доказать, что шоу продолжается. Так что теория требовала пересмотра. Всемирную революцию отложили на неопределенный срок, но еще можно было что-то сделать в ее пользу. Для этого по-прежнему требовалось разрушить существующий порядок. Вопрос — как ускорить дело? К процессу подключили новые открытия в области психоанализа. Тут весьма кстати пришелся Фрейд со своим «принципом удовольствия», выражавшим следующую мысль — растущий ребенок (а в отношении общества можно применить те же категории, что и в отношении личности, разве нет?) превращается во взрослого под воздействием разрушительной силы всеохватывающего эротизма. Но если оставить такое общество в состоянии вечного поиска удовольствий, то оно, несомненно, разрушит себя в довольно быстрые сроки.

И вот этих евреев пришедший к власти Гитлер выдворил из страны, которую они считали родной. Кто-то подался в Нью-Йорк, кто-то в Голливуд. Зигмунд писал своей дочери Анне, которая предпочла остаться в Германии и в сорок третьем году умерла в Аушвице:

«Умоляю тебя, подумай еще раз хорошенько и приезжай ко мне, как только сможешь. По дороге сюда я слышал речь Гитлера. Его слово долетает до самых отдаленных уголков планеты. Он говорит о мире, но подразумевает войну. Сейчас я, как никогда остро, чувствую, что это даже не слово, а просто какая-то природная сила. Мне страшно за тебя. Я бы остался с тобой, если бы не работа, которую нужно завершить до того, как гитлеровский национал-социализм, не имеющий отношения к истинному социализму, захлестнет все вокруг. Это мой долг, и рядом с ним все мои личные пожелания — ничто».

Бедный Зигмунд. Он ненавидел Америку. Считал эту страну безнадежно вульгарной и умер в Нью-Йорке в сорок втором году. Его соратники-эмигранты — Маркузе, имевший солидное влияние в университетских кругах, как Адорно в среде искусства, а Фромм в области психоанализа, — прекрасно прижились и процветали в чужой стране. Потом, в сорок шестом году, вышли в свет «Тюремные письма» Грамши, и за этим последовал новый взрыв энергии, официальное провозглашение конечных целей этой секты неомарксистов. Грамши был их мучеником. «Принцип удовольствия» слился с идеей создания нового гражданина, готового принять то, что теперь называют политкорректностью. Этот термин стал неотъемлемым понятием скатывающейся к инфантильности культуры, в которой позволительно открыто выражать только общепринятые расхожие мысли. Кстати сказать, именно Маркузе изобрел знаменитый девиз «Занимайся любовью, а не войной!». Потом наступил настоящий расцвет любви. Он, в сущности, так и не прекратился, только любовь измельчала и приобрела дурной уклон.

Всем этим я не стала делиться с дамами, собравшимися в джакузи. Во-первых, побоялась выглядеть занудой, а во-вторых, Сторонница Теории Заговора уже продолжила свой рассказ:

— Никогда не признавай поражения, а только меняй тактику. Марксу это не удалось, но крах капитализма, с точки зрения Грамши, был по-прежнему неизбежен — его лишь требовалось ускорить. Контрреволюцию надлежало победить. Буржуазная история становится помехой. Лучше, чтобы мир начинался со вчерашнего дня. Известные революционные примеры — такое в буквальном смысле произошло во Франции в тысяча семьсот восемьдесят девятом году, в Камбодже в тысяча девятьсот семьдесят пятом году, когда с нулевого года начались новые эры. Эта мысль просочилась в культуру и наших дней. Начать все заново! Психотерапевт заставляет пациента разорвать старые связи, не давать детям общаться с дедушками и бабушками, ничего не строить на старом фундаменте, начать с нуля. С этого момента история больше не соотносится с фактами, а только с осознанной реальностью.

Маскарадные костюмы, в которые рядился мир, начинают спадать. Такие понятия, как верность принципам и традиция, объявляются плохими, понятие режима остается, но ему следует сменить название. Христианство объявляется врагом номер один и должно уйти. На первый план выдвигается забота о здоровье и безопасности. Больше нельзя выпекать сладкие булочки для деревенских праздников — в них могут подсыпать яд. Больше нельзя собираться в пабах и барах — для этого вводится запрет на курение в общественных местах и на живую музыку без лицензии. Тридцать один процент из нас живет в отдельных домах, и эта цифра неуклонно растет. Пусть люди запираются в одиноких хоромах и в спальне свободно курят и смотрят порно. Порно разъедает старый порядок, как ничто другое. Понятие любви подменяется понятием секса — любовь контрреволюционна, поскольку может закончиться браком.