Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки)

– Изабелла! – заорал голос.

Я улыбнулась маленькой девочке, которая с обожанием смотрела на меня. Ее густые темные волосы обрамляли лицо и частично закрывали ей обзор. Я убрала волосы с ее глаз, вставая и отряхивая одежду.

– Привет, милая, – тепло сказала я девочке по имени Челси.

– Они животные, клянусь, – пробормотала Эмили.

Я осмотрелась и увидела, что в ее ноги вцепились двое парнишек, мешая ей идти.

– Хорошо, что я люблю зоопарки.

Пожилая леди по имени Шелли коротко кивнула мне, молча показывая, что они все мои, и поспешно растворилась за дверью.

– Хорошо, дети, рассаживайтесь, – крикнула я.

Несколько человек взглянуло на меня, услышав мой голос, но большая часть полностью проигнорировала это, продолжая бегать и кричать. Эмили тяжело вздохнула, поднося пальцы ко рту, и громко свистнула. Звук пронесся по комнате, отражаясь от стен и немедленно привлекая всеобщее внимание.

– По местам, монстры, – сказала она.

Дети повиновались. Я похлопала Челси, все еще обнимающую меня за талию, по голове, тихонько сказав ей садиться на место. Она неохотно отпустила меня, скользнув на свой стул. Эмили и я начали раскладывать наши принадлежности.

Художественная школа «Радуга» была маленькой комнатой в местном общественном центре, где Эмили и я вели уроки рисования для непривилегированных детей. Название было ироничным, потому что в этом месте не было ничего яркого или цветного. Стены были тускло-коричневого цвета, краска облупилась, здание обветшало и разваливалось на части. Там протекала крыша, кондиционер не работал, и в комнате едва можно было дышать.

У большинства детей, приходящих в общественный центр, не было семьи, они жили в приютах, а оставшиеся появлялись из сломанных домов, где их родители были связаны с наркотиками и криминальной деятельностью. Все они находились в группе риска у властей штата Калифорния, опасающихся, что они пойдут по стопам родителей или полностью растворятся в системе. Они все были юны и невинны, в возрасте между четырьмя и семью, но я понимала, что они в одном шаге от жизни, которой жила я. Маленькая девочка, которая обнимала меня, в особенности… ее мать бросила ее, когда та была младенцем, и отец пытался продать ее ради наркотиков.

Один из моих профессоров однажды упомянул об этом, спросив, не хочет ли кто-нибудь учить детей, или программа закроется. Никто не выразил желания, хотя это было полезно для дальнейшего образования, потому что никто не хотел связываться с детьми и терять свободу. Я, нервничая, сообщила о своем желании профессору после уроков, она радостно согласилась, и на следующее утро я пошла к Эмили с вопросом, не сможет ли она помочь мне. Она сомневалась… пока не услышала, что сможет пропустить обязательную летнюю практику в обмен на добровольную помощь.

Мы провели два часа, рисуя с детьми, и, когда урок закончился, я устала. Шелли вернулась присматривать за ними, мы попрощались, и Челси встретила меня у двери, ярко улыбаясь и протягивая один из своих рисунков.

– Это я сделала! – воскликнула она. Я засмеялась и взяла его, рассматривая кривую тощую фигуру с ненормально большой головой и длинными коричневыми волосами. На лице был большой красный рот, на небе нарисовано большое солнце, яркость которого заставила меня улыбнуться.

– Очень красиво, – с энтузиазмом сказала я.

– Возьми его.

– Правда? – спросила я. – А давай оставим его здесь, и я возьму его завтра, хорошо? Он очень красивый.

– Ты думаешь, он красивый? – с сияющими глазами спросила она. – Может, я смогу стать художницей?

Я улыбнулась.

– Конечно. Ты можешь быть всем, кем захочешь.

– Спасибо! – завопила она, почти стискивая меня в объятиях.

Я обняла ее в ответ и сказала, что скоро увижусь с ней, прежде чем уйти к машине, где меня уже ждала Эмили.

Я поехала домой. Эмили сообщила, что ей надо кое-что сделать, и она пообщается со мной позже вечером, залезла в свой «Мерседес» и покатила вниз по улице. Я направилась внутрь, поднялась по лестнице и свернулась на кровати, чтобы подремать. Как только я закрыла глаза, то скользнула в бессознательное состояние. Пришли мысли об Эдварде, его образ в голове был настолько ясным, что мне было больно. Он сидел перед своим пианино, легко пробегаясь пальцами по клавишам, но не надавливая на них, не играя ни одной ноты. Он не говорил, но поднимал голову, не было ничего, кроме Эдварда в темноте и тишины.

Я наслаждалась этим, мои глаза сканировали его силуэт, упиваясь его накачанным телом. На нем не было рубашки, и я видела очертания его мышц, то, как поднимается и опускается его грудь при дыхании, и темноту татуировок на его бледной коже. Его волосы были спутаны, как обычно, торчали в разных направлениях и падали на его глаза, пока он смотрел на клавиши. Я видела шрам на нем, напоминание о том, что он пережил, и внезапно страстно захотела коснуться его.

– Tesoro, – прошептал его голос, хотя поза не изменилась, и я не видела, чтобы его рот шевелился. – Ti amo.

– Я тоже люблю тебя.

– Больше никого, только ты, – прошептал он. – Sempre.

– Sempre

– Ты – моя жизнь, – сказал он. – Я без тебя умру.

– Я твоя, – ответила я. – И всегда буду ею.

– Прости меня, – прошептал он.

– За что?

– Я разрушаю все, к чему прикасаюсь.

– Ты не разрушил меня, – ответила я.

– Пока, – сказал он. – Но разрушу… если ты отпустишь меня.

– Нет, – возразила я. – Ты не причинишь мне боль.

– Я всегда причиняю тебе боль, – сказал он. – Я бросил тебя.

– У тебя не было выбора.

– У нас всегда есть выбор, – возразил он. – Он может нам не нравиться, но выбор есть всегда. Такова жизнь. У нас у всех есть свобода, Изабелла, даже если мы не свободны.

– А какой выбор был у тебя?

– Я мог остаться с тобой, но, возможно, убил бы тебя этим, – едва слышно прошептал он. – Вместо этого я разрушил себя.

Он медленно повернулся в моем направлении и поднял голову. Мое сердце яростно забилось, когда он посмотрел прямо на меня. Вместо ярко-зеленых глаз, которых я ожидала увидеть, на меня смотрела темнота. Его глаза были угольно-черными и безжизненными, и я задохнулась, когда он стиснул свою грудь. Над его сердцем, где были вытатуированы слова «Il tempo guarisce tutti i mal’», появился маленький черный круг. Я в ужасе наблюдала, как он рос, заполняя собой все. Его лицо искривилось от боли, и я испуганно закричала, когда чернота заполонила собой все его тело.