Дела и ужасы Жени Осинкиной
Шрифт:
После этого она осторожно подняла листок и вскрикнула.
На чистом нижнем листе отпечаталась черточка, будто проведенная красным карандашом.
Именно это Женя и предполагала увидеть — но сдержать вскрик не смогла.
Глава 24-я. Короткая, но многое объясняющая
— Прошу всех сесть, — торжественно сказала Женя. Все расселись на стульях, табуретках и на полу и затаили дыханье. Один Том все уже понял.
— Слушайте же, что на самом деле произошло — по моему разумению, — добавила Женя свою любимую формулу, перенятую ею у дедушки. — Олег, уходя по каким-то делам, вдруг в последний момент решил
Когда пришла Анжелика — тоже через кухню, — она сразу увидела: на столе газета и прямо на ней — записка! Обращения-то там нет, вы же видите! А она все время думала об Олеге. И сразу решила, что записку он ей написал. Кому же еще, раз в их кухне оставил?!
— Круто… — прошептал Мячик.
— А что она еще могла думать в такой ситуации? И в назначенный в записке час радостно пошла к мостику!
— Навстречу своей гибели, — тихо добавил Том.
— А Олег, вернувшись домой, — продолжала Женя, и все слушали ее не шевелясь, — уже не увидел газеты с отпечатавшейся запиской, которую не заметил и раньше, убегая. Не увидел потому, что Анжелика, прочитав, естественно, отнесла ее в свою комнату. Там потом и нашла записку милиция. Экспертиза была неряшливая (Женя повторила слова адвоката), и эксперты не увидели, что это копия. Хотя должны были увидеть.
Женя замолчала. В комнате стояла тишина.
— И что же теперь будет? — пискнула Нита.
— Записку надо срочно передавать адвокату, — сказала Женя.
— Пусть пишет надзорную жалобу, — добавил Ваня-опер.
— А я, — продолжала Женя, — срочно еду на Алтай разыскивать Федю Репина.
— А чего его разыскивать, — подал голос Мячик. — Он у какой-то из своих теток.
— А адрес?
— Я всех троих адреса знаю, они все в разных районах живут. А между районами километров по триста, а то и побольше. А у какой тетки он сейчас — я не знаю. Он там у них нарасхват.
Тут все неожиданно заметили, что за окнами давно уже утро.
Голубел выцветший ситчик августовского неба. Березовые косы едва колыхались и слабо шелестели своей свежей зеленью, еще почти не тронутой золотом. И птицы робко пробовали заспанные голоса.
В комнату вошли Саня и Леша, одетые и умытые.
— Ну, куда едем? — бодро спросил Калуга.
Была его очередь садиться за руль.
Глава 25. Женя готовится к борьбе
Женя распределяла функции — кому ехать, кому оставаться и что делать.
— Первое и главное — полная тайна. Те, кто хочет, чтобы Олега освободили, пусть зарубят себе на носу (так всегда говорила Женина бабушка — «И заруби себе на носу!..»; Женя так и не поняла, что это значит, но в нужных случаях охотно повторяла) — сейчас все зависит от того, сумеем ли мы держать язык за
зубами. Поймите — дело считается закрытым: вина доказана, человек отправлен в тюрьму. А мы опрокидываем…— …всю доказательную базу, — продолжил Ваня-опер.
— Да! И это значит — кто-то грязно работал, кому-то за это попадет. Станет известно про пытки в милиции, про то, как выбивали у Олега признание. Ясно же — те, кто в этом виновен, будут изо всех сил стремиться помешать отмене приговора.
Главное — записка. Исчезнет записка — все кончено. Про нее никто, кроме всех нас, кто сейчас здесь находится, и адвоката, не должен знать. Если бы у нас был сейф — надо было бы хранить ее в сейфе.
На этом знакомом им слове Саня и Леша встрепенулись. Во все подробности дела, которым была занята Женя, они не вникали, но на ключевые, так сказать, слова реагировали.
К тому же записку они уже рассмотрели, подивились на ее хитрую изнанку, из-за которой человек отправился на пожизненное, и успели сказать Жене, что если надо будет подтвердить, откуда эту записку сейчас взяли, — они свидетели. Значение этой записки они осознали сразу и сполна.
— А чего сейф? — сказал Леша. — Наш барда…
Тут Леша вспомнил, как Женя говорила им, что слово, которое он привычно хотел произнести, — не очень-то приличное, и просила заменять его каким-нибудь другим.
— …Шкафчик-то наш — ну, напротив переднего сиденья, — чем он хуже сейфа? Любой сейф открыть можно. А тут прежде нам с Саньком надо бошки отвернуть. Причем обоим.
Они переглянулись, и всем присутствующим сразу стало ясно, что отвернуть головы им обоим — очень и очень непростое дело. И не всякому, и даже не всякой большой компании оно под силу.
— Ну что же, — сказала Женя, — спасибо, Леша! Да, наша машина для этой записки — не худшее место. По пути с ней как раз к адвокату заедем.
Женя повернулась к Тому.
— Я хотела бы, чтоб ты со мной поехал — будем вместе говорить с адвокатом. И ты, Мячик — поможешь разыскать Федю Репина в этом Горном Алтае. Там что, одни горы?
— Да нет, — Мячик, еще не отошедший от своего огорчения, дернул плечом, — почему горы? Там и речки есть.
— Мы будем работать, таким образом, над оправданием Олега, — продолжала Женя. — У нас для оправдательного приговора есть две очень важные вещи: два свидетеля, подтверждающие алиби Олега, и вещественное доказательство того, что Олег не писал записку Анжелике, не вызывал ее в тот вечер к мосту — то есть к месту убийства. Он вызывал — вернее, собирался вызвать — совсем другую девушку. Мы только не знаем, кто же убил Анжелику…
— Да это ведь не наше дело, а дело нового следствия! — вмешался Ваня-опер.
— Не скажи, Ваня. Если бы мы что-то узнали об этом — это бы Олегу очень помогло. Я тебя, Ваня, прошу организовать здесь, на месте, группу по расследованию обстоятельств преступления. То есть начать готовить второй этап операции. Собрать все, даже незначительные, детали, все свидетельства очевидцев — все, мимо чего милиция прошла. Она ведь только одной версией занималась — ложной. А нам нужно найти убийцу или убийц!
Женя говорила сухими формулировками, как строгая учительница, но щеки ее пылали, а глаза — особенного, редкого темно-зеленого цвета, напоминавшего цвет бутылочного стекла старых дорогих вин, горели. Она приготовилась к тому, что было, может быть, главным ее призванием, — к борьбе за правду.
В этот самый момент послышался странный звук — будто дверь в сени кто-то царапал когтями, скребся.
Леша и Саня встали одновременно, Леша осторожно приоткрыл дверь.
И в нее протиснулся маленький человечек.