Дела Разбойного Приказа-6королев Тюдора. Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
А те прошли ещё шагов с полсотни и остановились, и так и продолжали держать луки наизготовку. А Лугуй и его провожатые прошли ещё шагов с десяток, и только тогда уже остановились. Не стрелять, громко сказал десятник, не дострелим.
И тут Лугуй выступил ещё на один шаг, поднял руки, сложил их горшком, это чтобы было лучше слышно, и начал говорить как можно громче:
– Эй, урусуты! Это говорю вам я, великий князь Лугуй Пынжин сын, владелец Куновата города, да Илчмы города, да Ляпин города, да Мункос города, да Юил города, да Сумт-Вош города, а также всех здешних рек и угодий, и рыб, и птиц, и зверей, и деревьев, всего живого, неживого, прошлого и настоящего! Я пришёл вам сказать, что мой любимый брат Чухпелек вчера
Тут он замолчал и обернулся к своим провожатым, взял у них что-то, опять обернулся… И обеими руками поднял над собой окровавленную голову Чухпелека. Эх, сердито подумал Маркел, а вот и не ошибся он, а вот…
Но дальше Маркел подумать не успел, потому что Лугуй продолжал:
– Теперь Великая Богиня смотрит на вас глазами Чухпелека! А моим языком говорит: Великая Богиня рада моей щедрой жертве, и за это она даёт мне в помощь войско великого воина князя Сенгепа Казымского! Он через два дня сюда придёт и приведёт с собой храброе войско в триста воинов, а это триста метких луков, а к ним тридцать бурдюков болотного жира – и мы сожжём ваш город и вас вместе с ним. Так что, пока не поздно, пока Сенгеп не явился, уходите отсюда, я вас всех выпущу, даже тебя, Волын, но это только в эти два дня, а после никого уже на выпущу, а отправлю вслед за моим братом!
И он начал трясти чухпелековой головой, отчего зазвенели привязанные к ней бубенчики. Вот какая тогда стояла там тишина, что даже эти бубенчики, казалось, грохотали громче любых бубнов!..
И вдруг Волынский громко засмеялся, а потом так же громко воскликнул:
– Трепать языком вы все горазды!
– Это не трепать! – крикнул Лугуй. – А это я правду говорю! Смотри, что мне прислал Сенгеп!
И, обернувшись к своим провожатым, вполголоса что-то прибавил. Один из провожатых снял с плеча лук, второй достал из колчана стрелу, обмотанную чёрной паклей, и поджёг её. Стрела сразу ярко вспыхнула. Первый схватил стрелу, задрал лук прямо в небо, выстрелил, стрела сверкнула, взвилась в небо и словно пропала…
А после наконец вернулась и воткнулась в снег шагах в десяти перед воротами. Снег зашипел, а стрела продолжала гореть. И так снег шипел и шипел, а стрела горела и горела, покуда не сгорела вся, и также весь снег вокруг неё не растаял до самой земли. Все молчали. Один только Волынский снова засмеялся и громко воскликнул:
– Вот так ваши стрелы сгорят, а Берёзов как был нашим, так нашим и останется!
– Э, нет! – насмешливо отозвался Лугуй. – Это совсем о другом говорится. Это о том, что кто имеет глаза, тот умеет видеть будущее, а кто слеп, тот не только будущего, но даже и прошлого понять не может. Но я ещё раз говорю: даю вам два дня, а потом приду и всех вас отправлю к Великой Богине!
С этими словами он ещё раз потряс Чухпелековой головой, а после отдал её одному из своих провожатых, развернулся и пошёл обратно к лесу. Опять забухали бубны, завыли шаманы, загайкали ляки. У них было очень весело. А у нас…
Глава 26
Маркел осмотрелся. Наши все были очень угрюмые на вид. И ещё: никто не убирал пищалей и даже не собирался спускаться со стены. Все смотрели на уходящих вогулов и как будто ждали, что те сейчас развернутся, побегут обратно, и начнётся битва. Потому что когда сюда явится Сенгеп Казымский, будет уже поздно, никакой битвы не будет, а будет только один позор и смерть. Подумав так, Маркел невесело вздохнул и посмотрел на надвратную башню, на стоявших там стрельцов и воеводу с ними. Воевода тоже был очень невесел, смотрел вслед вогулам, хмурился. А после развернулся и пошёл спускаться. За ним пошли остальные.
Так же и со стен стали спускаться. Оставались только караульные. Кузьма с Маркелом повернули к лестнице. Оттуда, сверху, было хорошо видно, что воевода уже спустился и
теперь стоит возле ворот, а рядом с ним стоит стрелец очень важного вида, и одет он тоже непросто – в зимний шубный кафтан и высокую шапку из чёрной лисы. А в руке этот стрелец вместо пищали держит посох.– Иван Змеев, наш начальный голова, – с почтением сказал Кузьма. – Очень строгий господин, не приведи господь.
И тут этот Змеев, следом за Волынским, поднял голову и посмотрел наверх. Маркел невольно потянулся к шапке. Волынский поманил рукой. Маркел отдал свою пищаль Кузьме и пошёл вниз по лестнице.
Внизу он сразу подошёл к Волынскому и Змееву, снял шапку и поклонился несильно, в полшеи.
– Царский посол! – сказал Волынский Змееву. – Приехал Золотую Бабу брать. Но, – тут же прибавил он, – пока суд да дело, мы будем от вогулов отбиваться. Так?
Маркел кивнул, что так. И они пошли, все трое, больше ни о чём уже не говоря. Да ещё Волынский тяжело повздыхивал. И щёки у него были пунцовые, и брови грозно сведены. И так, с пунцовыми щеками, он и довёл их до своих хором, поднялся с ними на второй поверх, а там завёл к себе в ответную. Только там он наконец остановился, сорвал с себя шапку и со злостью бросил её в угол. А после уже не спеша обернулся и почти обычным голосом позвал:
– Леонтий!
Вошёл челядин. Волынский сказал ему:
– Накрывать пока не надо.
Челядин поклонился. Волынский пошёл и сел на свою давешнюю лавку. Челядин осмотрелся, подобрал воеводскую шапку, подал её Волынскому, ещё раз поклонился и вышел. Волынский мял шапку в руке, молчал. Змеев похаживал туда-сюда. Маркел стоял столбом. Волынский вдруг сказал:
– А всё-таки убил он брата. Я так и думал, что этим всё кончится.
– Почему? – спросил Маркел.
– Да потому что, – ответил Волынский, – Чухпелек был умней и моложе его. И у него есть сыновья, а у Лугуя нет, а у них князей без сыновей не любят. Вот и завидовал он крепко Чухпелеку и оттого и убил. Да ещё сделал виноватым! Он же будто бы из-за чего его убил? Из-за того, что тот тебя не устерёг, и ты сбежал. Небось ещё сказал своим, что Чухпелек их давно предал, когда ещё ездил в Москву и там в нашу веру тайно перекинулся. Ну и убили его, Золотую Бабу порадовали, и она им за это дала помощь – Сенгепово войско.
Маркел вздохнул, подумал, что ведь всё оно так, скорей всего, и было. Прости, Господи, раба заблудшего…
Но дальше подумать не успел, потому что Волынский уже продолжал:
– И как это Лугуй уговорил Сенгепа?! Сенгеп ведь остяк, а эти все трое вогулы: и Лугуй, и Бегбилий, и Мамрук. И вдруг остяк вместе с вогулами! И ещё эти стрелы горючие. Это нам будет совсем непросто.
И он посмотрел на Змеева. Но Змеев только усмехнулся и сказал:
– Эти стрелы – больше баб пугать.
– Пугать не пугать, – сказал Волынский, – а в прошлом году полгородка у Агая спалили.
– Так то было летом, в жару…
– А! – только и сказал Волынский и махнул рукой.
После надел шапку и нахмурился. Долго молчал. Потом сказал:
– И тут ещё царёво око! – И, повернувшись к Маркелу, сердито спросил: – Откуда это твоё дело вдруг открылось? Я на Лугуя не писал. Иван тоже. Ведь не писал же? – спросил он у Змеева.
– Ни Боже мой! – твёрдо ответил тот.
– А… – начал было Волынский и посмотрел на Маркела.
Маркел ответил:
– А как было делу не открыться? Не выдали ясак, вот и открылось. Тут и писать никому ничего не надо. Срок наступил, ясак не выдали, вот Щелкалов меня и отправил дознаться.
– Ну, – сказал Волынский, – про ясак и про Лугуя это ясно. – А вот откуда Золотую Бабу они сюда вдруг приплели?
– Люди болтают всякое, – уклончиво сказал Маркел.
– Ну так это люди! – сердито воскликнул Волынский. – А это дело! Это кто-то нарочно напутал. И, я думаю, это Агайка! Я слышал, он у вас в Москве немало воды намутил. Разве не так?