Дела Разбойного Приказа-6королев Тюдора. Компиляция. Книги 1-12

Лондонский Сити не пожалел затрат на почетный прием Анны. Она проезжала по вновь засыпанным гравием улицам, под триумфальными арками, мимо зданий, увешанных алыми и малиновыми полотнищами. Из каждого окна высовывались дамы, которым не терпелось хоть краешком глаза посмотреть на Анну. Играла музыка, дети произносили речи, вино текло из фонтанов и городских водных источников, и все это создавало настроение праздника. Хоры распевали в ее честь:

Анна грядет, знатнейшая женщина в мире, Анна грядет сиятельная, воплощение добродетели, В белоснежных носилках она как богиня, Вот королева Анна, хранительница вашего будущего.

– Честь и хвала нашей королеве Анне! – возглашали хористы. – Ради которой ангел сошел с Небес, чтобы увенчать соколицу короной.

На Корнхилле три грации пожелали Анне сердечной радости, долгого успеха и неизбывной плодовитости.

– Процветания королеве Анне, иди и правь! – выкрикивали они.

Актер, исполнявший роль Париса в живой картине, устроенной на Чипсайде, когда его попросили выбрать самую красивую из трех богинь – Юноны, Паллады и Венеры, бросил взгляд на Анну и заявил, что, увидев ее, не может сделать выбор в пользу ни одной из них. Во дворе собора Святого Павла хористы пели гимн, в котором воспевалась коронация Девы: «Приди, любовь моя, ты будешь коронована!»

Какой-то ребенок прочел стихи, которые напомнили Анне о бесплодии ее святой тезки – Анны, матери Девы Марии. На одном стяге красовалась надпись на латыни: «Королева Анна, когда ты родишь сына королевской крови, для твоих людей настанет золотой век».

– Аминь! – громко произнесла Анна и улыбнулась.

Внутри городских стен собралась многотысячная толпа, но, как и прежде, люди в основном молчали, оказывая Анне холодный прием. Она поворачивала голову то в одну, то в другую сторону, чтобы приветствовать горожан, но заметила всего нескольких снявших головные уборы, а возгласов «Боже, храни вашу милость!» раздалось вообще не больше десятка. Шут, скакавший впереди носилок Анны, зло выкрикнул: «У вас у всех головы запаршивели, что ли? Не смеете шапки снять?!» Но еще хуже было то, что при виде использованных в декоре переплетенных инициалов короля и королевы толпа выдавала насмешливое: «Ха! Ха!» Вспоминая происшествие в Дарем-Хаусе, Анна отчаянно молилась, чтобы горожане ограничились в выражении своей неприязни словесными оскорблениями. Сидя в открытых носилках, она чувствовала себя ужасно уязвимой – доступной мишенью для любого, кто вздумал бы покуситься на ее жизнь.

Спокойнее стало, только когда процессия покинула Сити через Темпл-бар и направилась к Вестминстеру. Когда носилки доставили внутрь Вестминстер-Холла, Анна спустилась с них, взошла по широким ступеням на высокий помост и уселась под балдахином. Здесь был устроен банкет. Подали сахарные скульптуры, вино и гиппокрас, от которых она отказалась, велев передать угощение своим дамам. Анне следовало бы наслаждаться триумфом, но она чувствовала себя напряженной до тошноты и едва могла прикоснуться к еде, а к моменту окончания пира, когда пришло время благодарить лорд-мэра и всех прочих лордов и леди, была утомлена до изнеможения. Большим облегчением стала возможность наконец удалиться со своими дамами в Белый зал Вестминстерского дворца, где Мария и Джейн Рочфорд освободили госпожу от тяжелой мантии, после чего вывели из дворца и усадили в барку, которая быстро доставила ее во дворец Йорк.

Здесь Анну ожидал Генрих, которому не терпелось услышать рассказ о том, как прошел день.

– Вам понравилось, как выглядел Сити, дорогая?

– Сир, сам Сити был достаточно хорош, – ответила она, погружаясь в кресло, – но я видела много покрытых голов и слышала крайне мало приветствий. – (Генрих тихо выругался.) – Вы не сможете заставить их полюбить меня, – заметила Анна. – Но я была бы счастлива, если бы вы смогли сделать так, чтобы они перестали меня ненавидеть. Увы, даже ваша милость не властны распоряжаться чувствами людей. – Она не призналась Генриху, какой испытывала страх. – Я должна лечь. Очень устала, да и ваш сын что-то расшалился. У меня завтра важный день.

Король был воплощение заботливости.

– Конечно, дорогая. Я пошлю за вашими дамами. Вы должны о себе заботиться.

Глава 22. 1533 год

Анна стояла у огромных западных ворот Вестминстерского аббатства, дамы суетились вокруг, проверяя, хорошо ли надеты отороченный горностаем сюрко и мантия из пурпурного бархата поверх алого бархатного киртла. Мария прикрепила к драгоценному головному обручу плат, украшенный жемчугом и самоцветами, а Мадж Шелтон в последний раз провела гребнем по длинным волосам Анны.

Она была готова. Архиепископ Кранмер и помогавшие ему епископы и аббаты в богатых одеяниях и митрах двинулись вперед, чтобы приветствовать Анну и сопроводить ее к алтарю по проходу, застланному узорчатым ковром. Она шла под сверкающим пологом из золотой парчи, впереди шествовал Саффолк с сияющей короной Святого Эдуарда Исповедника в руках, а вдовствующая герцогиня Норфолк несла шлейф, который был столь длинен, что камергеру Анны приходилось поддерживать его посередине. Сзади следовали одетые в алое фрейлины, за ними тянулась огромная свита из лордов и леди, йоменов королевской стражи, монахов Вестминстера и детей из Королевской капеллы.

Между алтарем и хорами была воздвигнута платформа, в центре которой установили дорогое кресло – в него и села Анна. В церкви собрались знатнейшие люди королевства. Анна заметила в толпе своих родителей, смотревших на дочь с нескрываемой гордостью, и Джорджа – он подбадривал сестру улыбкой. Поднявшись, чтобы идти к алтарю, Анна огляделась в поисках Генриха и уловила некое движение за решеткой, которая отгораживала стоявшую сбоку от святилища скамью. Хвала Господу, король находился рядом!

С некоторым трудом – все-таки она уже была на шестом месяце беременности – Анна пала ниц на мозаичный пол перед алтарем и не шевелилась, пока произносились краткие молитвы, потом ей помогли подняться и усадили обратно в кресло. Кранмер вышел вперед и помазал ей голову и грудь миром. Потом взял корону Святого Эдуарда, которую с незапамятных времен возлагали на голову каждому правителю Англии, и надел на Анну. Корона была тяжелая, но Анну эта ноша только радовала.

Вот и все, свершилось! Она стала королевой Англии.

Получив в руки золотой скипетр и жезл из слоновой кости с голубем на верхушке, Анна вспомнила слова Кристины Пизанской. Они очень подходили к этому моменту. Как жена могущественного человека, она постарается быть просвещенной и мудрой правительницей. Знание было силой, она научится проникать в суть всего, и ее влияние сделается заметным. А еще нужно обладать храбростью мужчины.

«И у меня есть эта храбрость», – сказала себе Анна, и сердце ее наполнилось восторгом.

Хор запел «Te Deum», после чего снова вперед вышел Кранмер и снял с головы Анны корону, заменив ее другой, отлитой специально для нее: красивым золотым обручем, усыпанным сапфирами, розово-красными рубинами и жемчугом, с золотыми крестами и геральдическими лилиями по краю. В ней Анна и сидела, пока служили мессу.

Она вошла в число великих королев и женщин-правительниц и поклялась себе, что своим правлением почтит память Маргариты Австрийской и Изабеллы Кастильской, будет вдохновляться их примерами и добьется такого же всеобщего уважения, как они.

Фанфары протрубили конец церемонии, отец и лорд Тальбот подошли к Анне и, поддерживая с обеих сторон, медленно повели к выходу из аббатства.

– Теперь благородная Анна носит священную корону! – пели дети из Королевской капеллы.

В Вестминстер-Холле фрейлины поднесли Анне розовой воды, чтобы освежиться, расправили юбки и поудобнее пристроили на голове корону. Готовая к коронационному пиру, Анна восседала одна за установленным на помосте роскошным столом, за спиной у нее стояли графини Оксфорд и Уорчестер. Одна держала салфетку, другая – чашу для омовения рук. Анна была так напряжена от переполнявшего ее возбуждения, что не могла есть. На самом деле ее тошнило, и графиням пришлось заслонять свою госпожу от посторонних глаз, когда ее рвало на подставленный кусок чистой ткани. Архиепископ Кранмер, сидевший на краю главного стола по правую руку от королевы, озабоченно смотрел на Анну.