Дела житейские

— Не хотите ли пива? — спросила она.

— Неплохая мысль.

— Я сбегаю на угол и принесу.

— Да бросьте, незачем. Стакан холодной воды — тоже хорошо.

— Да ерунда, я сбегаю.

Она на минуту ушла в спальню и вернулась в узких шортах. Зад у нее как налитой. Она натянула на себя ярко-оранжевую майку с надписью „Лучше всего на Багамах". Из-под восходящего солнца выпирали крепкие груди.

— Вы бывали на Багамских островах? — спросил я.

— Да. А вы?

— Нет, только в Пуэрто-Рико и на Карибах, — я врал без зазрения совести.

Во-первых, я до смерти боялся летать на самолетах. Даже в армии я напивался в стельку, когда надо было лететь, так, что и не помнил полета. А во-вторых, у меня не было денег, чтобы помышлять об отпуске. Фрэнклин, больно уж ты расхорохорился, чтоб понравиться этой красотке. Внутри у меня все переворачивалось. Если бы я умел молиться, сейчас самый подходящий момент, чтоб попросить вразумить меня, дать сил, твердости и прибавить здравого смысла. О Боже!

— Не боитесь меня одного оставить?

— А вам что, нельзя доверять?

— Что можно, то можно, — только я и сказал.

Зора ушла. Я нашел несколько болтов в своем ящике для инструментов и повесил книжные полки. Раз, два, три. Я перешел к стерео. Отличная система. Да, эта уж не жмется, когда речь идет о музыке. Сразу видно. И знает, что покупать. „Акай". Роскошные колонки! Ишь ты! Когда я наконец выкарабкаюсь из дерьма, куплю вот такую аппаратуру. Я искал нужную станцию по тьюнеру, когда услышал, что она вернулась.

— Неужели вы это собрали? — она очень удивилась.

— Мне это запросто. Я только этим и занимаюсь.

Она открыла мне пиво, я сделал глоток и закурил сигарету.

— А вы не хотите?

— Я не пью, — сказала она.

„Отлично, — подумал я. — А мне спиртное только подавай".

— Может, сейчас расставим книги или потом?

— Потом.

— Лучше разделаться с этим сейчас. Вы же до верхних полок не достанете, а лестницы, похоже, здесь нет. Так что уж лучше сделать это, пока я здесь.

— Хотите, чтобы я вас использовала? — спросила она.

Я едва удержался, чтобы не ухмыльнуться.

— Ну да, подавайте мне книги, а я их буду расставлять.

Черт побери, мне совсем не хотелось уходить отсюда. Мне было уютно здесь с этой женщиной. Потом я заметил, как подозрительно она на меня смотрит, будто знает, что придется расплачиваться, и догадывается, чем. Женщины никак не могут поверить, что мужчина может что-то делать для них просто из расположения; они убеждены, что нам от них что-то обязательно нужно. В общем-то, боюсь, они правы, но я ни о какой расплате не думал. Просто меня разбирало любопытство.

Больше часа мы раскладывали по полкам эти чертовы книги. Я-то думал, что у меня много книг, но она меня за пояс заткнула. У нее были самые разные книги: философия, зарубежная кулинария, медицина, поэзия и беллетристика — не какая-нибудь там макулатура вроде Джекки Коллинз. Это, признаюсь, произвело на меня впечатление. Наконец она передала мне портрет толстой, но очень красивой женщины.

— Кто это? — спросил я.

— Моя мать.

— Она такая же красивая, как и вы. Где она сейчас?

— Она умерла, когда мне было три года.

— Простите. Куда поставить?

— Вот здесь, — сказала она, указав на „Их очи узрели Бога". Эта книга стояла на полке отдельно.

Закончив, мы сели на темно-красный диван. Комната приобретала жилой вид.

— Ну, что теперь? — спросил я. Мне по-прежнему не хотелось уходить. Здесь было так хорошо, что я согласился бы остаться у нее навсегда.

— Что теперь? О чем вы?

— Я хотел спросить, нужно ли что-нибудь еще, раз уж я здесь.

— Все, баста! Я совсем выдохлась. А вы?

— Да нет, что вы. Я привык к работе потрудней.

Раздался телефонный звонок.

Она поднялась с дивана, взяла трубку, а я смотрел, как шевелятся ее полные алые губы.

— Привет, Порция! Ты наконец получила мое сообщение, да? Конечно. Я здесь. Ты в Бруклине? Не могу поверить! Конечно, заезжай. У меня тут повсюду коробки, но зато есть музыка! О'кэй. Приезжай скорей.

„Ах ты, черт побери", — подумал я. Поднявшись с дивана, я собрал инструменты, сложил их в ящик и стоял посреди комнаты, как бездомный пес. К такому я не привык, честно скажу.

— Фрэнклин, — обратилась она ко мне, повесив трубку. — Я очень благодарна вам за помощь. Как только разберусь и наведу здесь порядок, приглашу вас на обед. Идет?

— А вы и готовить умеете?

Она подошла, взяла меня за руку и легонько вытолкала за дверь. Я даже обрадовался, правда. Испытал облегчение. Многие бабы сделали бы все, чтобы удержать меня. Зора, видать, совсем из другого теста. Она вела себя не так, будто сто лет не видала мужчины, и это было что-то новое для меня.

Я вернулся домой, убрал ящик с инструментами и долго смотрел на свой пень. Потом взял одну из стамесок и начал обрабатывать дерево. Оно оказалось мягким, как я и думал. Фрэнклин, старина, неужели ты не слышишь грохот надвигающегося поезда? Но я хочу только раз прикоснуться к ней, только раз! Стружки скручивались, падали на пол. Да, да, только раз. Должно быть, я раз сто прошелся стамеской, так как, придя в себя, утопал в стружках чуть не по колено. Бог мой, я не чувствовал под собой никаких рельсов; мысленно отшвырнув их, я бросился на кровать.

3

— Если у него нет хотя бы двух кредитных карточек, современной машины, квартиры со спальней и диплома об окончании колледжа, пошли его подальше, говорю я тебе, — толку от него не будет. А сколько ему лет?

— Выглядит чуть за тридцать. А что, если у него всего этого нет? Что тогда, Порция? У тебя целая свора таких молодцов, и куда это тебя привело?

— Срываются с крючка, милая, — соврала Порция. Ей звонит столько мужчин, что она боится поднимать трубку. Все люди как люди. С нормальными хобби. А хобби Порции — назначать свидания.