Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Деление клетки
Шрифт:

— А кем вы работаете? — спрашиваю. Она улыбается.

— Я преподаю английский язык в гимназии восточных языков. Знаете, где эта гимназия? — спрашивает.

— Нет.

— Это где кинотеатр «Экран» находится. Там за ним гимназия напротив больницы.

Я на груди её смотрю, а не в лицо. Наверное, она думает, что я болван. Тем более бедно одетый болван.

— Там я преподаю в старших классах. А вы где работаете? Меня зовут Аня.

— А меня Валера, — вру я. Зачем ей знать моё настоящее имя.

— Очень приятно. Так где вы работаете?

Подходит буфетчица и говорит, что просто так сидеть можно

и на улице. Нужно что-то заказывать. Я заказываю еще кофе, а скотобаза еще сосисок.

— Так где вы работаете? — не уймётся никак.

— Я работаю в одной британской фирме. Эта фирма занимается разными электротоварами. Я помощник директора. Вот как раз везу новый чайник на экспертизу.

Достаю чайник из-под стола и показываю ей.

— Ого, помощник директора! — говорит и жуёт свои проклятые сосиски. Прогорклый маргарин у неё по подбородку течёт. Дело в том, что мать моя уехала в деревню на неделю. Там её брат умер. Молодой был. 55 лет. Спился от бурячихи, и сердце отказало. Я хотел с ней поехать. Но она запретила. Сказала: «Тебе нужно в швейное ходить. Некогда тебе ездить. Уже пора что-то думать. Ты же взрослый». Не особо я и хотел ехать. Так, из приличия спросил. Больно интересно мне на похороны смотреть. Где все плачут, и покойник в гробу лежит.

— Аня, — говорю ей, — у вас очень необычное лицо.

— Красивое? — спрашивает.

— Очень, — говорю. По части комплиментов я ничего не соображаю.

— Я, — говорю, — вас еще в очереди заметил с подносом и сразу подумал: вот если бы эта девушка за столик ко мне села.

Она глупо улыбается и краснеет. Потом мы разговорились. В основном она говорит: рассказывает мне про учеников, и как она за каждым учеником смотрит. И подход у неё к каждому индивидуальный.

— …а то заканчивают школу, одиннадцать лет учат английский и два слова связать не могут.

— А вам на фирму не нужны переводчики? — спрашивает.

Вечно эти переводчики нигде нормально устроиться не могут. Бегают за работой как нищие за поездом.

Не знаю. Нужно у директора спросить.

— Ой, спросите, пожалуйста.

— Обязательно спрошу.

Говорю ей, что знаю один очень уютный и хороший ресторанчик. И не хотела бы она со мной там сегодня вечером поужинать? Она заулыбалась. Страшная такая. Особенно родинка на верхней губе у неё большая. Говорит:

— С удовольствием!

Про ресторанчик я, конечно, наврал. Нет никакого ресторанчика. Денег нет на ресторанчик.

Вышел из дому и купил пакетного вина самого дешёвого. На еду денег не хватило. На пачку сигарет хватило. Пошёл на кухню. Там под раковиной соседи-пьяницы стеклянные бутылки пустые складируют. Я взял одну и перелил туда вино из пакета.

Думаю: «Вино в стеклянной бутылке выглядит солидно. А из пакетов только бомжи пьют». Убрался в комнате. Портрет мамаши спрятал. Пускай увидит мою бедную комнату. Пускай знает, что я бедный. «Если что-то не нравится, так и иди на хрен», — думаю.

А чайник в кафетерии я под столом забыл. Баран. Договорились с ней на восемь встретиться. Стою, жду её, весь от холода дрожу и в дырявых ботинках пальцы поджимаю.

Она приехала на машине в полдевятого.

— Извини, что опоздала, — говорит.

Сама принарядилась. Накрасилась. И шапку напялила норковую. Стоит как бочка огромная. Руки из шубы

торчат.

— А кто это на машине? — спрашиваю. Беру её под руку и веду.

— Это мой брат. Он таксистом работает. Лёшенька. Я его так люблю!

Веду её в армянскую шашлычную. Она закрыта, замок висит. Она только летом работает. Делаю вид, что расстроился. Она смотрит на меня непонимающе. Глазами моргает и бородавку на верхней губе языком облизывает.

Улицу всю снегом замело. Ни людей, ни машин. Фонари еле светят. Холодрыга сумасшедшая.

— Очень жаль, — говорю ей. Она меня под руку держит, крепко вцепилась. Я чувствую её левую сиську локтём. Такая твёрдая и большая.

— Очень жаль. Когда это его закрыли? «Огни Еревана» — мой любимый ресторан…

— Так что же мы будем делать? — спрашивает и лицом ко мне тулится. Поцеловать хочет. Я целую её в губы, и она пропихивает мне в рот свой жирный горячий язык.

— Ничего страшного, я тут недалеко живу. Можем пойти ко мне.

— Ну, я не знаю, — говорит и глаза мне коровьи свои строит.

— Пошли.

В коридоре коммуналки, слава Богу, никого не было. Соседи наши, черти-алкоголики, пьют семьями и детям своим наливают. Стыдно в дом кого-то привести. Бывает, что в коридоре блевотина на полу. Или кто-то дерется. Ругается. Или спит пьяный. Мы зашли в комнату, я включил телевизор и достал бутылку вина.

— У тебя здесь уютно, — говорит и по сторонам смотрит. Сиськи у неё, как два арбуза. Высокие.

Сели с ней на кровать, пьём вино. Она мне про брата Алёшеньку своего рассказывает, мол, какой он молодец, трудяга, днём работает в автомастерской механиком, а ночью ездит грачевать на такси. И про работу свою рассказывает, и про папашу рассказывает, что он живёт где-то в деревне, и каждую неделю брат Алёшенька к нему ездит за молочком и сметанкой. И творог привозит. И вообще рассказывает, какая у неё семья ладная. Пьёт вино. Жирное чудовище. Ногами на кровати дрыгает. Я ей подливаю, внимательно слушаю и стараюсь за талию обнять. Трогаю её за грудь, так ненавязчиво. А она всё рассказывает и рассказывает. Потом говорит:

— Покажи мне что-нибудь интересное?

Я думаю, может член ей сразу показать. А если она не это имела в виду?

Залез в тумбочку под телевизором и достал наш семейный фотоальбом. Показываю ей фотографии и под блузку рукой залез.

Фотография. Я на утреннике в детском садике в костюме медвежонка. Глаза грустные.

Фотография. Я ем манную кашу большой ложкой. Подбородок у меня в манной каше.

Фотография. Я младенец, лежу голый на большой кровати. Фотография. Отец с мамашей. Зимой возле ёлок. Еще молодые. Он — солидный, в пальто и меховой шапке. Она — в шубе. Фотография. Я первого сентября с цветами. Другие дети. Учителя.

Фотография. Батя купил малиновую «девятку». Протирает лобовое стекло. На дворе осень, листва пожухлая. На заднем плане — клён и деревянный забор.

Фотография. Мать стоит в чёрном платке над гробом. В гробу лежит её мёртвый отец. Вокруг гроба люди собрались. Все плачут. Небо — серое.

Убрав альбом с колен, я снял с неё блузку. Живот жирный и растяжки фиолетовые. А сиськи такие, что одну и двумя ладонями не возьмёшь. Снял ей лифчик и сиськи целую. В соски розовые. Взял сосок в рот и сосу его. Она стонет, дура, говорит:

Поделиться с друзьями: