Деление клетки
Шрифт:
— Ничего ты не видела! — взвизгнул я и снова полез целовать её. Я влюбился в неё и не мог остановиться.
— Пойдём к тебе! — сказала она вырываясь. — Тут нельзя. Тут увидят!
Я лежал на матрасе, курил и пил вино из гранёного стакана. За окном шёл дождь, и тяжёлые крупные капли залетали через форточку, разбивались о её ноги. Я встал на колени, чтобы слизать капли дождя с её ног. Она попросила сигарету и отхлебнула вина из моего стакана.
— Я люблю тебя, — сказала она мне. Я был у неё первым и меня это очень порадовало. Она повторила. — Я люблю тебя.
Слизав все капли с её ног,
Налив еще стакан, я опять закурил. С матраса вставать не хотелось. От хозяйки я позвонил на работу и сказал, что не смогу выйти сегодня. Всю ночь и весь день шёл ливень. Река выходила из берегов. Её тело было великолепно. Меня будто оглушили. Я лежал, и в голове у меня был сплошной шум — так звучит тишина. Только редкие удары грома вырывали из прострации.
— Мне нужно идти, — сказала она и оделась.
— Останься, пожалуйста, — попросил я.
Её детское личико скривилась. Она надула губки. Она была еще ребёнок.
— Я не могу. Он убьёт меня.
— Он бьёт тебя?
— Да.
— А кто он тебе?
— Дедушка.
— Я убью его.
— Я ненавижу его. Убей его.
— Я не могу убить человека.
— Почему?
— Не могу и всё.
— Тогда покалечь его. Покалечить можешь?
— Могу.
— Тогда покалечь его, чтоб он больше не мог ходить, и я останусь с тобой.
— Я могу удочерить тебя.
— Покалечь его ради меня, и мы будем жить вместе.
— Ты перестанешь воровать?
— Да.
— А эта девочка-инвалид, кто она?
— Не знаю. Он нашёл её и возит с собой. Так он собирает во много раз больше милостыню. Я ненавижу её. Он оставляет её с табличкой около базара и забирает только вечером. Она уссыкается и усырается. А потом он заставляет меня мыть её. Переломай ему ноги. Убей его. Он избивает людей. Он бьёт людей и грабит их.
— Я знаю.
Она заплакала.
На следующее утро ко мне пришёл Валера.
— Что с тобой? — спросил он.
— Что со мной?
— Ты очень бледный.
Я подошёл к окну. Дождь перестал. Сегодня воскресенье — люди толпами идут в церковь. Валера тоже подошёл к окну.
— Какой набожный город, — сказал он.
— Сегодня вечером я уеду из города.
— Тебе что-нибудь надо? — спросил он.
— Нет, — ответил я. Валера пожал мне руку. Тёплым крепким рукопожатием и ушёл к себе. Я слышал, как он открыл бутылку и налил вино в стакан.
Придя к церкви, я долго осматривался и наконец увидел девочку в инвалидном кресле возле зелёного забора. У неё на шее висела табличка: «Господи, помогите несчастному инвалиду на кружку супа и горбушку хлеба. Да благословит вас Бог!» Каждый проходящий что-то да кидал ей в посудину на коленях. Я подошёл к ней и сказал:
— Девочка, меня прислал к тебе батюшка и спрашивает, не хочешь ли ты отобедать.
Она уставилась на меня. Это белобрысое хрупкое существо. Вокруг рта у неё засохли сопли и слюни. На колготах — мокрое пятно. От неё несло калом.
— Пххыыы… — сказала она и заулыбалась. — Пхыыыы!
Я взялся за ручки инвалидного кресла и быстро покатил коляску на лиман. Я смотрел себе под
ноги и маневрировал в толпе. Звонили колокола. В холодном небе, таком пустом небе каркали вороны. Их там целая стая. Я выкинул эту жалкую вонючую инвалидку вместе с коляской прямо в болото за камышами. Трясина медленно поглощала её. Вокруг — ни одной живой души. Я закурил и дождался, пока инвалидку полностью засосёт.— Пхыыыы… — говорила она и смотрела на меня жалобными глазами. — Пхыыыы… пхыыыы!
Кажется, она поняла, что попала в беду, из которой уже не выбраться.
Перед подъездом на лавочке сидела старушка в платочке. У неё был молитвенник в руках.
— Скажите, а в какой комнате живёт старик с двумя внучками? — спросил я у неё.
— А вы были сегодня в церкви? — спросила она.
— Только что оттуда.
— А вы знаете, что нашего батюшку зовут в Америку на службу? — спросила она.
Я взбежал по лестнице и начал тыкаться по этажам. По пустым холодным коридорам. В висках у меня пульсировала кровь. Голова надулась, что твой воздушный шарик. Я шёл по коридору и в конце увидел свет, падающий на линолеум из приоткрытой двери.
Я шагнул внутрь. В комнате никого не было. В ванной громко шумела вода. Выбив ногой дверь, я увидел старика-грабителя. Он лежал весь в пене и удивлённо таращил на меня глаза. На крючке висело жёлтое полотенце и моя синяя олимпийка. Я начал бить старика-грабителя кулаками и не мог остановиться. Бил и бил его. А потом окунул его в воду, пока он не перестал дёргаться. И вода, вылившаяся из переполненной ванны, залила мне туфли. Наверно, старик-грабитель находился уже без сознания, когда я притопил его. Но мне казалось, что он дёргается, и я начал пуще прежнего душить его за горло.
Потом вымыл руки в раковине и снял синюю олимпийку с крючка.
Как и было уговорено, она ждала меня слева у входа в автовокзал под ларьком. Фонари горели очень ярко. На ватных ногах я подошёл к ней. И обнял её. Она надела мои джинсы. Они были немного длинноваты для неё. Я попросил её выкинуть эту проклятую короткую юбку.
Мы поцеловались, и она посмотрела на меня:
— Ты убил его? — спросила она.
— Нет, — соврал я.
— Ты убил его… — повторила она и показала мне два жёлтых билета, которые я попросил купить днём, пока их еще не разобрали. И мы сели в автобус. Она заснула, не выпуская мою руку. Я гладил тыльную сторону её ладони мизинцем. И автобус ехал медленно и далеко. Очень медленно из-за бушевавшего ливня и очень далеко из-за меня. Она заснула и, съёжившись от холода, сильней прижалась ко мне. Я укрыл её синей олимпийкой.
Антиволшебство
Мне кто-то сказал, не помню уже кто, что не место красит человека, а человек место. Раньше я думал, что да, он прав, конечно, если человек хороший, лишних слов не говорит и сам по себе скромный, то сумеет организовать пространство вокруг себя лучшим образом. А сейчас сижу на кровати и думаю: «Ерунда же, ну что за ерунда». Вот я, например, живу на четвертом этаже в хрущёвке в двухкомнатной квартире с бабушкой, отцом, младшим братом. Так отец постоянно любовниц приводит.