Дельфания

Ассоль на редкость была спокойна и семенила в трех шагах сзади меня. Мы продвигались скорым шагом, я старался держать дистанцию как можно больше, чтобы не выдать себя, но в то же время не так далеко, чтобы не потерять из виду эту загадочную, светящуюся женщину. Вскоре мы стали идти все быстрее и быстрее, я уже начал передвигаться легким, бесшумным бегом, стараясь не топать. Однако как ни старался я быть осторожным, все-таки в одном месте не заметил торчащую ветку, зацепился ногой и упал вперед на руки, производя треск и шум. С земли я взглянул на нашу проводницу, испугавшись, что вот сейчас она обнаружит нас и скроется в темноте леса, тем более, что скрыться от нас ей, по всей видимости, не представляло труда, так как она шла уверенно, будто лес знала как свои пять пальцев. После моего падения женщина остановилась, и я думал, сейчас обернется, но она лишь слегка повернула голову в нашу сторону, а потом вновь отвернулась и пошла вперед, но более медленно, будто размышляя над чем-то. Или, может быть, мне показалось, но она стала пристраиваться к моему шагу, чтобы мне не приходилось бежать. Впрочем думать можно что угодно в эту фантастическую ночь, следуя по неведомым горным тропинкам за обнаженной, светящейся женщиной, повелевающей лесными зверями.

Мимо меня протекали очертания незнакомых гор, я понимал, что теперь уже зашел слишком далеко от своих мест, тем более что еще и косуля добавила путешествие в неведомые края. Все-таки я присматривался вокруг себя, силясь обнаружить что-нибудь знакомое, что подсказало бы, где мы находимся. И вдруг после очередного подъема и начала спуска перед моим взором открылось то, чего я ожидать никак не мог. Впереди, внизу, между горами, как в огромной чаше, виднелась глянцевая гладь моря! «Это ж куда мы дошли?!» — воскликнул я шепотом.

— Ассоль, впереди море! — сказал я собаке, которая еще, вероятно, не видела этого.

Хотя, возможно, она уже давно услышала, а я вот только ощутил запах моря, приносимый ветром. Кроме того потянуло ароматом можжевельника. В лицо нам доносились потоки теплого воздуха, а сзади нас настигали холодные порывы ветра с гор. Сразу как-то на душе стало веселей, тем более что на востоке появились первые отсветы наступающего утра. Мы спускались вниз к морю, и грудь наполнялась морскими настроениями, волнениями, которые всегда пробуждаются в душе, когда встречаешься с морем.

Наконец мы завершили спуск и попали в заросли молодняка и кустов выше человеческого роста, море скрылось из виду, но по моим расчетам до него было не более ста — двухсот метров. Ноги ощутили мягкость песка, да это уже пляж, подумал я. Вот мы поднялись на холм, деревья расступились и стали редкими, песок стал более глубоким, и мы остановились в пятидесяти метрах от берега моря. Женщина стояла на берегу к нам спиной и смотрела вдаль. (Я было уже начал волноваться, что мы потеряем ее, когда с горы спускались в низину, а она скрылась впереди). Восток уже излучал белесый свет, и женщина была хорошо видна, свечение, какое мы наблюдали ночью от ее тела, исчезло. Она подняла руки к морю, и я увидел, что недалеко от берега в темнеющих водах появились черные перекатывающиеся дуги с отблеском — дельфины!

Я не знаю, сколько их было, их спины появлялись то тут, то там, и они стайкой приближались к берегу. Я вновь перевел свой взгляд на стройную женскую фигуру, которая теперь в утреннем, предрассветном освещении вырисовывалась своей четкой обнаженной смутлостью, гибкостью и силой. Темные пышные волосы закрывали половину спины и подчеркивали первозданность и в то же время женственность фигуры. Затем женщина наклонилась и что-то положила или что-то взяла, лежащее возле ее длинных и стройных ног, после чего она выпрямилась, взмахнула руками, как птица крыльями, и, сделав два шага в воду, оттолкнулась и нырнула в морскую синеву. Я сделал несколько шагов к берегу, чтобы рассмотреть ее в воде. Вот она уже появилась среди дельфинов, и кажется, она повернула голову в воде и посмотрела назад, в мою сторону, и тут же скрылась под водой.

Я подбежал к воде и вглядывался туда, где женщина должна была по моему разумению показаться вновь на поверхностью, но она не появлялась, а дельфины меж тем уходили все дальше в море, пока вовсе не скрылись из виду.

Я сел на галечный берег и стал ждать, ведь должна же она когда-нибудь вынырнуть! Что с ней? Куда она исчезла? Откуда взялись дельфины? Не утонула ли? В глазах рябило от напряжения. Вот ударил первый солнечный луч из-за гор, и я зажмурил глаза, подумав, что увидеть первый луч восходящего солнца — к счастью. Только к какому? Что же это было? Кто эта незнакомка? Почему она обнаженная? Что это был за звериный сбор на поляне? Куда она испарилась? Всплывали вопросы один за другим. Я прилег на гальку и закрыл усталые и воспаленные от бессонной ночи глаза. В голове гудело, а в ушах раздавались гулкие стуки сердца. Все тело ныло — как приятно растянуться на берегу! Только жестко, камни давят в спину и голову, но нет сил менять позу и двигаться. Воздух был прохладен, но мягок своей морской насыщенностью. Слегка шуршали галечные камни, движимые легкими всплесками набегающей волны…

Я проснулся, когда пронзительно-лучистое осеннее солнце уже припекало. Незаметно я погрузился в такой глубокий сон, что, открыв глаза, не понял, где нахожусь, как я очутился на берегу моря. Бог мой! Так мы всю ночь провели в лесу, следуя сначала за косулей, а потом за этой таинственной женщиной, которая исчезла в море. Может быть, все это мне приснилось? Тогда как я попал сюда? И вдруг, бросив взгляд на гальку, я увидел лежащую на ней перламутровую раковину, какие держат в домах на видном месте для украшения. Таких в Черном море согласно моим представлениям не встречается, их находят в океанах. Я взял эту чудную жительницу океанских глубин и вспомнил, что женщина, прежде чем нырнуть, зачем-то наклонилась, тогда я не разглядел, что она сделала, а вот теперь я вижу, что она оставила раковину. А может быть, раковина здесь лежит сама по себе? Тогда зачем наклонялась женщина? Механически я поднес раковину к уху и прижал ее. Но отличить шум в раковине от шума естественного волнения морского прибоя было невозможно, как невозможно было отличить, что из того, что произошло за эту ночь, было настоящим, а что привиделось…

Глава 2. БОЛЬШОЙ УТРИШ

Я стал осматривать лагуну, в которой мы находились, и вдалеке, километрах в пяти от нас, увидел выступающую отмель в море, на которой высился маяк. Что-то знакомое показалось мне в этом пейзаже. Я ведь от Геленджика до Анапы по берегу моря проходил пешком, и память у меня хорошая. Так ведь это Большой Утриш! — осенило наконец меня. — Вот аж куда нас занесло! И лагуну я эту знаю, здесь однажды отдыхал с друзьями, целую неделю жили в палатке. А в противоположной стороне виден в голубоватой дымке выступающий мыс поселка Малый Утриш. Ба, да родные все места! И сразу как-то легче стало на сердце, ведь впервые за последние сутки появилась какая-то определенность, и это сразу принесло мне покой, умиротворение и радость.

Большой Утриш — крохотный рыбацкий поселок, известен туристам тем, что в нем разместился дельфинарий, музей, растут очень старые древовидные можжевельники. Есть там даже крохотная бухточка, в которой стоят яхты и рыбацкие суденышки. Метров на триста в море уходит коса, на которой стоит вышка — маяк. Коса эта, по народному преданию, образовалась в результате землетрясения, когда верхушка горы обрушилась в море, рассыпавшись в этот мыс. Гора эта, и сейчас довольно высокая для этих мест, прижимает поселок к морю. На этой горе, кстати, множество змей. Однажды с приятелем забирались на нее, так встретили сразу трех. Цивилизованные отдыхающие довольствуются прелестями поселка и местным пляжем, а те, кто стремится к дикому отдыху, кто любит природу, устремляются в эту лагуну с палатками и провизией. Пешком, наверное, часа три добираться по берегу до лагуны, других путей сюда нет, естественно, кроме горных троп.

Ассоль как ни в чем не бывало, прикусив кончик языка, сладко похрапывала на боку в десяти метрах выше меня, там, где галька переходила в песок и сразу начиналось редколесье. Она лежала на мягком песке в лунке, — вот уж знает, где прилечь, а я на камнях мучался, бока ныли, надавленные камнями. Я разделся около собаки, бросил рюкзак, сложил одежду и раковину, найденную на берегу, и воскликнул:

— Ну что, вставай, уже утро. Пойдем купаться!

Ассоль подняла морду и уставилась на меня непонимающим взглядом, дескать, что ты кричишь? А я вновь повторил свой призыв.

Ассоль, море! Пойдем купаться!

А вот и море! Я быстро побежал и с разбегу залетел в живую, лазурную прохладу, которая еще хранила тепло летнего солнца. Ассоль осторожно пошла за мной, проплыла небольшой круг и, возвратившись к берегу, стояла по живот в воде, пыталась лакать воду, но, почувствовав соль, перестала. Затем выскочила на берег и стряхнула с себя влагу, образовав на мгновение радужный фейерверк. Вслед за тем начала носиться по песку как сумасшедшая, зарывалась в него и с наслаждением валялась на спине, поднимая лапы вверх. В море я лег сразу на спину и расслабился, стремясь к тому, чтобы тело привыкло к температуре и чувствовало себя комфортно, ведь вода, прямо скажем, не летняя. Этот прием адаптации я знал давно, ведь если не отдаться той среде, которая тебя окружает, то будешь чувствовать дискомфорт и тогда уже не до купания. Через минуту я ощутил себя так, будто вода была равна температуре моего тела. Потом я еще долго плавал и чувствовал себя первобытным человеком, ибо только море, только вечнозеленая лагуна, только обрывы гор и никого вокруг, ни одной живой души! Что же сейчас вокруг меня есть такого, что подскажет, который сейчас век? — Ничего! Чем дальше плывешь в открытое море, тем более чистой и нежной становится вода. Она здесь не то что на пляжах города или пригородов, тут открытое море, и вода здесь особенная, мягкая, пенистая и даже ласкающая. Делаешь глубокий вдох и ныряешь в глубину и за тобой тянется белый шлейф из пузырьков воздуха. Затем выскакиваешь на поверхность за глотком воздуха, а в глаза сквозь брызги ударяет солнце всеми цветами радуги. И вновь вглубь, где не видно дна, а лишь голубая бездна. Я крутился, как змея, и чувствовал себя дельфином. Потом лег на спину, отдыхал и слышал, как стучит сердце, как на глубине ударяются камни друг о друга.