Дело чести генерала Грязнова

– Тайгишев?

– Да. Слушаю вас.

– Это хорошо, что ты, козел, слушаешь. В таком случае запоминай.

– Чего, чего? – растерялся Акай. – Не понимаю вас.

– Щас поймешь, – все тем же искаженным голосом отозвалась телефонная трубка и басовито поинтересовалась: – Тебе что, козел, мало убитой собаки и того свинца, что прошлым летом схлопотал?

До Акая стал доходить наконец-то смысл телефонного звонка, и он вдруг почувствовал, как к лицу прихлынула кровь. Однако все еще пытался держать себя в рамках, чтобы не сорваться.

– Не понял!

– Ну что же, – пробасил все тот же искаженный голос, – кто ж виноват, что ты, козел косоглазый, таким тупым уродился. Сам себя и вини. Но чтобы мозги твои хоть малость просветлели, слушай сюда внимательно.

Трубка замолчала, будто звонивший или текст заготовленный забыл, или же этим своим молчанием решил поиграть на психике Акая. Молчал и Тайгишев, не в силах ни трубку бросить, ни сказать что-то вразумительное. В голове яростным водоворотом крутилась какая-то мешанина, и он никак не мог совладать с собой.

– Так вот, слушай сюда, – наконец-то прорезался искаженный басок. – Или ты со своими пятигорскими козлами прекращаешь ту мутотень, которой дирижировал со своим ментом на вчерашней козлиной сходке, или же…

– Или что? – выдавил из себя Акай, чувствуя, как от злости начинают каменеть скулы.

– Или вторая пулька достанет тебя уже не в ногу, а под самую лопатку. Мы тоже могем стрелять, причем неплохо. Врубаешься, надеюсь? Кстати, об этом же можешь сообщить и своему корешку-менту. Это в Москве перед его генеральской папахой шапки ломали, а здесь он для нас…

Это была ничем не прикрытая грубая угроза. И не надо было иметь обостренное чутье охотинспектора, чтобы понять, что на другом конце провода не шутили и не блефовали.

Измененный басок замолчал вновь, видимо, давая возможность «проникнуться» этим звонком, и Акай, суматошно соображая, кто же это мог решиться на подобное, не нашел ничего иного, как спросить срывающимся голосом:

– И кто же мне эту пульку заготовил?

– Дед Пихто!

– Понятно, – отозвался Акай, и уже более напористо произнес: – Насколько я понимаю, я кому-то дорогу перебежал?

– Слишком жидко на землю кладешь, чтобы таким людям дорогу перебегать! И еще вот что… дурочку-то перестань валять, а если своей шкуры не жалко, то о бабе своей подумай да о своем щенке. – И пояснил, угрожающе хмыкнув: – Я пацана твоего имею в виду. Врубаешься?

Акай держал телефонную трубку около уха и чувствовал, как кроваво-красная пелена ярости застилает его глаза и заполняет мозги, мешая собраться с мыслями. И вдруг не выдержал, бросил трубку на рычаги и растопыренной пятерней оттер с лица жаркую испарину.

Он подошел к распахнутому настежь окну и долго стоял, опершись о подоконник и всматриваясь в пологие лесистые сопки, которые обрамляли районный центр Боровского района. Словно пьяный, он вдыхал и вдыхал полной грудью утреннюю свежесть, пытаясь сбить пелену ярости, которая застилала мозги и мешала думать. Однако вместо хоть каких-то здравых мыслей заезженной пластинкой вновь и вновь прокручивались последние слова угрозы:

«Я пацана твоего имею в виду. Врубаешься?»

Наконец в его сознании прорезалось что-то материальное, и он, оттолкнувшись руками от подоконника и тяжело ступая по свежевымытым дубовым половицам, направился к двери. У порога остановился, провел рукой по лицу, будто сбрасывал с себя наваждение, и вышел на залитую солнцем улицу.

Боровское отделение внутренних дел находилось практически через дорогу от скромного офиса охотинспекции, и, справившись у дежурного, на месте ли начальник, он с той же злостью рванул на себя тяжеленную дверь кабинета Рябова.

Вкратце рассказав о собрании в Пятигорье и о том телефонном звонке, наглом и откровенно бандитском, когда его предупредили о «возможных последствиях», если он и впредь будет препятствовать решению о передаче елово-пихтовых участков и боровских кедровников под рубку, Тайгишев отер тыльной стороной ладони выступившую на лбу испарину, и в его глазах застыла немая просьба: «Чего скажешь, гражданин начальник? Сам, поди, знаешь, что подобные телефонные звонки так просто не делаются. И если уж кто-то решился на подобное… Короче, ты – мент. И должен радеть не только о снижении преступности в районе, но и защищать мою семью».

Молчал и Рябов, нервно отстукивая костяшками пальцев какой-то марш. Он уже был наслышан о подготовленном решении, по которому рогачевское детище готовилось вывезти в Китай особо ценные остатки боровской тайги, но вот чтобы столь нагло и бесцеремонно хватать за горло охотинспекцию, которая встала на ее защиту… В это даже поверить было трудно. Уж слишком откровенно, по-бандитски, пытались разобраться с Тайгишевым и Грязновым господа-товарищи из «Алтынлеса», за которыми просматривалась властная и довольно бесцеремонная фигура главы Боровской районной администрации. И это не могло не тревожить начальника Боровского отделения криминальной милиции, подполковника Рябова.

Он слушал Тайгишева, которого знал еще со школьных лет, и вынужден был верить ему. Боровск, правда, – не Чикаго конца двадцатых годов прошлого столетия, времени расцвета американского бандитизма, к тому же сейчас и не девяностые годы, когда Россию захлестнул девятый вал бандитско-чиновничьего беспредела. Но придумывать Акай не станет.

Рябов прекратил отстукивать свой марш, поднял на Тайгишева глаза.

– А ты, случаем?..

– Ты хочешь сказать, что у страха глаза велики? – Тайгишев усмехнулся. – Или хочешь спросить, не преувеличиваю ли я? Так вот могу тебя заверить, не преувеличиваю! И даже более того скажу. Если Рогачев со своими китаезами…

– Ты хочешь сказать – Полунин! – попытался осадить Тайгишева Рябов.

– Нет, я сказал то, что ты слышал! – Тайгишев повысил голос. – Так вот, если этот боров Рогачев со своими китайцами сунется в кедровники по Боровой, то он действительно узнает, кто как стреляет. Ну, а если, не дай-то бог, что-нибудь случится с моим Тяйчи…

И замолчал, задохнувшись.

Рябов хотел возразить, но под взглядом Акая стушевался, и на его лице застыла виноватая улыбка.

– Ты уж того… охолонь малость, чтобы так вот… с ружьями. За подобные разговоры наш прокурор и к ответу призвать может. Да и пятигорские промысловики даже карабины свои не успеют зарядить, как под следствием окажутся. Охолонь!

Рябов надеялся, что его тирада хоть немного вразумит Акая, однако тот только взвился.

– Охолонь, говоришь?.. А по телефону угрожать, что они не только меня, но и сына моего, и Умат… – Он уже задыхался и почти выдавил из себя: – А это все к чему относится, как не к войне? – Замолчал было и уже чуть спокойнее добавил: – А что касается нашего прокурора?.. И на него свой капкан найдется.

Рябов молчал. В нем боролись два человека, один из которых воплощал в себе начальника Боровского отделения криминальной милиции, призванного поддерживать порядок в районе. Вторым же был просто Игорь Рябов, однокашник и друг детства Акая Тайгишева, который был по-своему прав, однако он не мог поддержать его открыто.