Дело Фунтикова

Фунтиков не удивился, когда ввели Воронина на очную ставку. Хотя он и не знал о его аресте, но не исключал такой возможности: фамилия Воронина, кажется, упоминалась в протоколах заседаний "комитета РДПР", отобранных при обыске. Его удивило, ошарашило другое: Воронин давал подробные показания о себе и об известных ему участниках организации почти без утайки.

Фунтиков растерялся. Он не ожидал, что Воронин, ярый контрреволюционер, станет откровенничать с гепэушниками. Поэтому он не назвал его в числе своих единомышленников. Показания Воронина начисто опровергали версию Фунтикова о глупой игре в политику скуки ради. Он понял это. И заторопился:

– Я все-Тюдтверждаю, о чем показывает Воронин.

Я со всем согласен и все расскажу, о чем не успел рассказать, и даже то, что скрывает Воронин...

– Что я скрыл? Что скрыл?
– закричал Воронин.
– Ты всех нас сбил с толку. Златоуст!

Златоуст ощетинился, как кот перед собакой. Казалось, он вцепится в толстую морду своего соратника.

Киреев прервал очную ставку.

VIII

Сидя на койке в одиночной камере после очной ставки, Фунтиков тупо уставился в стену: стена голая, выбеленная известкой по кирпичной нештукатуренной кладке. Казалось, он отрешился ото всего живого, потерял всякий интерес к своему положению, к своей дальнейшей судьбе. В голове вяло копошатся отрывочные воспоминания о прожитом.

...Детство в чиновничьей семье среднего достатка.

Безвольный отец, бойкая на язык мать-уездная дама. Избалованный единственный ребенок. Гимназист с отличными способностями и примерным поведением. Золотая медаль с аттестатом зрелости и уверенность в блестящей карьере после университета.

...Революция в феврале. Красные бантики в петлицах пиджаков и мундиров. Речи, речи, речи... Партии, союзы, организации. Меняются лидеры. Для кого кумир Гучков, для кого Милюков, для кого Корнилов, для кого Керенский.

А двадцатилетнему студенту Петроградского университета Вячеславу Наумовичу Фунтикову импонирует Троцкий. Его увлекла конспиративная сторона полулегальной деятельности партии. Он пишет листовки, работает в большевистской типографии корректором.

...Октябрь. Временное правительство свергнуто восстанием народа. Ленин возглавил Советское правительство.

Фунтиков рассчитывал получить видный пост в государственном масштабе в столице, а его направили в северную губернию для укрепления руководящего партийного ядра. Вот тогда-то зародился в его душе крохотный червячок уязвленного самолюбия. Очень крохотный, и подавить бы его не стоило труда, но...

Он редактор губернской газеты, ведет ее грамотно и на уровне текущих задач и проблем. Только не хватало газете большевистской страстности, непримиримости к политическим путаникам. В губкоме ему делали по этому поводу тактичные замечания, но он пропускал их мимо ушей, считая советчиков некомпетентными в журналистских делах.

...Гражданская война. Страна в кольце блокады.

В стране голод, разруха. У редактора партийной газеты появился страх. Страх не за судьбу революции, а за свое существование. И обида за несбывшиеся мечтания. И злорадство. И он вышел из партии "по несогласию с ее политикой".

В Красную Армию его не призвали по близорукости. В губернском городе нечего было делать, и переехал он в небольшой, но бойкий город на слиянии двух больших рек-Тотлес. Устроился на должность главного бухгалтера в контору Госбанка. Вскоре женился на Татьяне-дочери покойного протопопа, девице миловидной, окончившей епархиальное училище, довольно начитанной. Поповна привела ему в приданое дом-пятистенок со всяким домашним добром. Укрылся Фунтиков в своем уютном гнезде от всех общественных проблем, поначалу увлекся своим огородом, курами, поросятами. И брюзжал.

А когда началась сплошная коллективизация и раскулачивание, когда на Север стали переселять раскулаченных, выселять из городов центра разный антисоветский элемент, тогда ренегат партии Фунтиков решил, что настало его время.

"Вот и конец. Ради чего погубил я свою жизнь?

С кем связался? Перед кем выставлялся, вождя из себя разыгрывал, рисовался, ораторствовал? Златоуст!

А ведь правда. Надеялся на новую интервенцию. Вот так и пошли бы капиталисты против большевиков в защиту РДПР?! Я же Фунтиков, и только Фунтиков", - казнился он после очной ставки.

Если до встречи со своим верным сообщником на допросе он был уверен, что убедил или почти убедил следователя в том, что только заблуждался, что вел глупую игру в политику, что никаких практических деяний в смысле диверсий, вредительства, пропаганды ни он, ни его единомышленники не проводили, то теперь поняли, что цена его "раскаянию" - грош, что следствию известно больше, чем он предполагал. Но ему - следствию - еще неизвестно о зверском преступлении Воронина, к которому он, Фунтиков, непосредственно руку не приложил, а только знал и молчаливо одобрил. А ведь молчаливое одобрение к делу не подошьешь! Надо опередить Воронина, надо немедленно рассказать об этом следователю.

– Надзиратель!
– закричал арестованный, стуча что есть мочи в дверь. Срочно доложи следователю, чтобы он меня вызвал на допрос. Немедленно!

– Когда надо, тогда и вызовет, а шум подымать ночью не положено, скучно, зевая, произнес надзиратель.
– Ночь на дворе, а следователь тоже человек, и ему отдохнуть надо.

– Доложи, ради бога! Дело неотложное, - взмолился Фунтиков.

Надзирателю показалось, что дело, видимо, нешуточное:

– Ладно. Ежели не ушел, скажу. А шуметь не положено.

Киреев не успел уйти домой, когда дежурный доложил просьбу подследственного. Мог бы подождать до утра, никуда не убежит. Но кто его знает? Сегодня приспичило, а завтра, глядишь, передумал. Из-за пустяков Фунтиков не стал бы ночью проситься на допрос.

– Приведите.

Это был уже не тот Фунтиков, каким он был в день своего ареста-дерзким и-отчаянным, и не тот, каким он был на другой день после ареста - жалким и трусливым, и не тот, каким был на очной ставке с Ворониным - сначала осторожным и под конец нелепым в своей бессильной ярости. Теперь он вел себя спокойно, уравновешенно, как человек, решивший для себя трудную задачу. Сел на предложенный стул, попросил закурить и, пуская тонкие струйки дыма в потолок, молчал, обдумывал, с чего начать.

– Если бы вы, гр.ажданин следователь, не вызвали меня сейчас, завтра было бы уже поздно: я бы повесился.

Будничный тон никак не вязался с его словами. Киреев ему не поверил: наигранная меланхолия.

– Вас испугали разоблачения Воронина? Но ведь он не все сказал. А я скажу. Мне теперь терять нечего, пора подвести итог своей жизни и, выражаясь побухгалтерски, вывести сальдо. Оно не в мою пользу.

– Поете себе отходную? Не рано ли? Давайте-ка ближе к делу, уже поздно. Чем вы хотите дополнить свои показания?