Дело ГКЧП
Шрифт:
В словаре Ожегова определение власти дается как право и возможность распоряжаться кем-нибудь, чем-нибудь. Неизбежно при осуществлении защиты Варенникова приходилось сталкиваться с понятиями терминов, которые употребляло следствие. И я пришел к вьюоду, что отдельные термины они (следователи) просто не понимают.
Итак, кем, чем собирался распоряжаться Варенников по мнению следствия — неизвестно. Неизвестно это и самому Варенникову, и, кстати, мне, его защитнику, — тоже.
Говоря о несостоятельности обвинения, хотел бы обратить внимание суда на непоследовательность действий прокуратуры в оценке деяний, предусмотренных законом.
Мы прекрасно знаем, что преступление, предусмотренное статьей 64 Уголовного кодекса Российской Федерации, никакими сроками давности
Дело в том, что, смещая Хрущева, его окружение стремилось не к захвату власти, а к изменению государственной политики внутри государства. А всей полнотой власти и Брежнев, и Суслов, и Громыко, и другие руководители государства обладали. Примерно то же самое было и в августе 1991 года, когда высшие должностные лица страны добивались изменения государственной политики внутри своей страны от Горбачева, совершенно не претендуя на его власть, на его пост и прочее. И тем более не посягая на внешнюю безопасность страны. Примечательны показания Жардецкого — бывшего начальника военной контрразведки Комитета государственной безопасности. Он, в частности, здесь сказал, что если бы стояла задача захвата власти Горбачева и устранения его от власти, то эта задача могла бы быть эффективно выполнена только силами Комитета государственной безопасности и к реализации этой задачи не требовалось бы привлекать ни Министерство обороны, ни Министерство внутренних дел, ни другие силы, а тем более ее руководителей.
Продолжаем анализировать обвинение Варенникова. Хочу обратить внимание уважаемого суда, что, в нарушение требований статьи 205 Уголовно-процессуального кодекса, в обвинительном заключении Варенникова отсутствует один из его необходимых элементов. В законе перечислено, что именно должно содержаться в обвинительном заключении.
Так вот, в обвинительном заключении Варенникова не приведены, как того требует закон, доводы обвиняемого в свою защиту и результаты проверки этого. Впрочем, как я уже говорил, видимо, никто такой задачи не ставил. И дальнейший анализ материалов предварительного следствия — явное тому подтверждение. Была поставлена задача — подтвердить те правовые оценки, которые даны на самом высшем политическом уровне! И следствие занималось выполнением этой задачи. Полагаю, что суд даст надлежащую оценку обвинению Варенникова не только в приговоре, но и вынесет соответствующее частное определение в адрес Генеральной прокуратуры, в связи с допущенными грубейшими нормами закона.
А в том, что в действиях Валентина Ивановича Варенникова нет состава преступления, уже все убедились».
Выступление моего адвоката Дмитрия Давидовича Штейнберга тоже внесло свой вклад в юридическое развенчание предъявленного мне обвинения.
На следующий день было назначено мое выступление — последнее слово. Надо ли говорить о том, как я волновался.
Далеко не каждый может представить себе состояние человека, который должен сказать так и такое, что могло бы повлиять на суд, даже если он беспристрастный. Одно дело, когда человек что-то натворил и хочет как-то выпутаться из этого. И совсем другое — когда явно ни в чем не виновен, а прокуратура в угоду президенту хочет подогнать твои действия под статью Уголовного кодекса.
Каким получилось мое последнее слово— судите сами:
«Уважаемый председательствующий!
Уважаемый суд!
В августе 1941 года я принял военную присягу и пошел защищать свое Отечество от немецко-фашистских захватчиков.
В августе 1991 года, т. е. через 50
лет, я вновь встал на защиту своей Родины. Но уже от внутренних скрытых врагов и предателей советского народа.А в августе 1994 года я должен узнать от Суда — честно я прожил свою жизнь, принес я своим трудом пользу нашему народу или, как сказано в обвинении, нанес умышленно ему ущерб?
Для любой нации война — самое тяжелое испытание. Так было и для нас в годы Великой Отечественной войны: тяжелейшее испытание и для нашего народа, и для его армии. Все солдаты и офицеры — все воины всех видов Вооруженных Сил и родов войск находились в крайне трудных условиях. Но для воинов стрелкового полка, для солдат и офицеров всех его взводов, рот, батарей и батальонов война — это самое тяжелое испытание. Здесь нет пауз в бою. Нет специального времени на отдых (а иногда и на подготовку к бою). Здесь вечно не хватает личного состава, времени, материальных и боевых запасов. Зимой и летом, весной и осенью они — только в поле! И вечно в поту и пыли, по пояс в грязи, в непроходимых болотах или снежных сугробах. И все время только пешком или ползком. Летом при палящем солнце и суховее, часто нет капли воды даже для раненого. А в зимнюю стужу и темную ночь нельзя зажечь и спичку, чтобы согреться, — это смерть, противник немедленно откроет ураганный огонь.
Очень много говорят о маневре. Но на большой войне в рамках тактического звена — это сложно выполнимое дело. Как правило, надо было стоять насмерть, когда враг обрушивался большими превосходящими силами; или идти только вперед, сокрушая все на своем пути, совершенно не думая ни о жизни, ни о смерти. У всех была одна забота— разгромить врага.
Но это была война, так сказать, с открытым противником. Сильным, коварным, хитрым, но он был перед тобой и ты знал, что его надо уничтожить, иначе он поступит так же с тобой и твоим народом. Все было ясно!
Но, оказывается, обычная война, какой бы тяжелой она ни была, не может сравниться с таким страшным явлением, как морально-политическая деформация общества, подрыв всех устоев изнутри невидимым врагом, хотя он находится рядом. Когда политические паразиты — клещи-носители морально-политического энцефалита, пользуясь отсутствием предохранительных мер, отсутствием бдительности, но присутствием честной, открытой души и тела нашего народа, впиваются в людей, в их здоровые организмы, а в сравнении с капиталистическим обществом — фактически стерильно чистые, не развращенные и не изуродованные не только наркобизнесом, но и бизнесом вообще, эти клещи своими бациллами убивают у наших людей все человеческие качества — мораль, нравственность, культуру и даже чувство патриотизма. Общество становится уродливым, его перспективы — самые мрачные. Эта болезнь тем более опасна, что она инфекционна — легко передается от человека к человеку и средствами массовой информации (тем более что СМИ находятся в руках производителя этой инфекции).
В таком тяжелом положении оказалось наше общество. Советские люди, привыкшие выступать против нашествий единым щитом и имевшие в своей среде, как и в прошлые века, достойных лидеров и полководцев, оказались на этот раз бессильны против предателей и изменников. Почему? Да потому, что в высшее руководство государства всегда у нас верили (или, во всяком случае, никогда не могли даже подозревать в измене). У нас же этот пост занимали изменник и его небольшая группа. А все остальное окружение хоть и было патриотично, но, находясь под давлением сложившейся системы, не способно было себя проявить, а действовало только по указке лидера-предателя. В этом вся трагедия.
У нас, у поколений, которые поднялись за тоды Советской власти, не было в практике, чтобы у руководства страны стоял изменник. Они, эти руководители, допускали ошибки, у них были недостатки, но никто из них не раболепствовал перед Западом и не был предателем.
Однако наше законодательство было далеко не совершенно и на пост лидера имел возможность вырваться авантюрист. Мало того, наше законодательство совершенно не контролировало его деятельность, чем и воспользовался Горбачев.
Все видели, как он втягивает страну в трясину погибели!