Дело о физруке-привидении
Шрифт:
– Благода-ать...
Ируська была повержена надолго. Она даже не помчалась жаловаться маме. Она сидела на земле перед третьим отрядом и все ждала, когда же начнет окрашиваться в фиолетовый цвет.
(...)
– Какого покойника?!
– сказано было так, что могла постигнуть кондрашка. И Симрик не стал тянуть.
– Пункт третий. Физрук.
Только после его сообщения они осознали весь ужас оговорки начальника на торжественной линейке. Ведь, согласно совершенно достоверным данным, физрук умер лет двадцать назад прямо здесь, в лагере, в этом самом заброшенном корпусе. То есть, тогда еще не заброшенном. Но все
– Кошмар-р...
– произнесла Катька, покатала, как соленый камешек во рту. Не то что ей было страшно, просто версия с кладом нравилась больше. Это надо было немедленно выяснить.
– Послушай, - "ш-шай", - зашуршало в акациях.
– А не могло так быть, чтобы сразу и он тут и умер, и клад? Или увидел клад - и умер...
– Ага, жаба задавила.
Максим настороженно оглянулся.
– Никакая жаба его не давила. Ой, то есть, я не то хотел сказать. Мне кажется, кто-то за нами следит.
Тут же Даник пригнулся и нырнул в кусты. Затрещало, а потом стало тихо.
– Ушел, - возвращаясь, кинул Даник возмущенно.
– И мы хороши: сидим себе у кустиков - подползай кто хочешь, подслушивай сколько влезет. Ты...
– накинулся он на Максима.
– Ты же читал про шпионов!
Фоном к его возмущению заголосил на эстраде юный тенор, повторяя раз двадцать: "Нас не догонят!"
(...)
– Не припомню, чтобы привидение ловили в яму.
Катька пожала плечами:
– Ну, если вы знаете другие способы...
Ей предпочли не мешать, и к обеду через тропинку пролегли три пехотных окопа полного профиля.
– Снимаю шляпу, - произнес Максим, делая соответствующее движение. То, что шляпы у него отродясь не водилось, было ничего не значащей мелочью.
– Как тебе это удалось?
Катюша гордо молчала. К ней подступили с обеих сторон. Под угрозой полета в крапиву пришлось ответить.
– Ну, я сказала восьмому отряду, что здесь спрятан клад.
Катька наслаждалась своим триумфом ровно пять минут. Потом пришлось браться за лопату и назад все закапывать.
– Во избежание травматизма, - как всегда, туманно выразился Максим.
Они оставили только неглубокую сторожевую ямку. Если кто-то пройдет, обязательно о нее споткнется, не расшибется, но вскрикнет от неожиданности. Тут-то его и накроют.
(...)
– ... сил нет ... днем и ночью... медом намазали.
В голосе явственно просквозило отчаянье.
Симрик отмахнулся, как от августовской мухи. Ну, жалится в ольховнике кто-то, место нашел.
– ... отпугнешь, ага. Не знаю!..
Тут опять взорвалась дискотека. Но Максим, погрузившись в дневник, ее тоже уже не слышал.
"Около полудня мы пришли в товарный вид и смогли подумать, что нам теперь делать дальше. Вытащили карту - мы сидели под мостом через ту самую речку Беседь, к которой стремились. К северу от нее и начиналось междуречье, которое мы собирались исследовать на предмет места для проведения игры. Наша подробная топографическая карта, лист "Новозыбков N-36-XXXII", кончалась как раз селом Новоивановка - вот она, Новоивановка, на том берегу, как раз, где
она по карте показана. Стало нам понятно, отчего на административной карте в этом районе обозначено так мало населенных пунктов - никакой тут не лесной массив, а вовсе даже зона отселения. А вот следующего листа подробной карты, листа с номером N-36-XXXIV, который бы и рассказал нам, что за география там, на северном берегу Беседи, у нас не было. Мы не смогли его купить, когда готовились к походу. Кто ж знал, что тут все по-другому, чем мы думали!(...)
– Даник, - сказала Катька нежно, - можно тебя?
Заинтригованный и польщенный Даник отошел с девчонкой за ольхи.
– Пока я не забыла, что это за трубка?
– Какая трубка?
– Ну та, которой в Беларуси нет.
– А, кимберлитовая. Я сам не очень знаю, но, кажется, в них находят алмазы. А чего ты Макса не спросишь?
Катька тоже выдрала пучок травы и честно призналась:
– Не могу. Умру от скуки, пока он объясняет.
Они вернулись к Максиму. Главный сыщик как раз доедал последнюю картошку.
– Ой, извини, - сказал он Данику, протягивая уцелевший огрызок. Даник искренне отказался от оного в пользу приятеля.
(...)
Симрик изволил проснуться, а Кахновский выпучил глаза.
– Все сходится, - заголосил он, почти становясь на голову.
– Говорю вам, все сходится! Вот, - он ткнул пальцем в лист, - черным, то есть, серым по белому: "... не реже раза в неделю пугать людей..." И туфелька!
– По-моему, тогда они явно перевыполнили обязательства...
– сонным голосом пробормотал Максим.
Его растолкали и заставили бежать в садок для привидения. Но самые упорные поиски ничего не дали: одинокая туфля исчезла бесследно.
(...)
– Что случилось? Меня чуть не убили, а он спрашивает!
– Кто?
– А я что, видела?
– Катька поняла, что заговорила, когда собиралась гневно молчать, и опять нырнула в одеяло. Даник сидел и сопел на краешке постели. Ему было очень стыдно. И любопытно тоже.
– Катька, - осторожно начал он.
– Хочешь, я на колени стану? Или клумбу у Ростиславыча обдеру?
Катька повозилась под одеялом:
– Хочу.
С Виолкой Даник столкнулся в дверях. Какао расплескалось, а бутерброд классически упал маслом вниз, вызвав ярость дежурной и крыскину радость.
– Ножницы давай, - рявкнул Даник.
– Маникюрные подойдут?
– Виолка глядела с обожанием. А потом ринулась в косметичку. На кровать посыпались тюбики туши, губной помады, заколки, тени и бантики.
– Вот!
– Все, я пошел.
– Чего это он?
– спросила Виолка в пространство. А Катька выбралась из кровати и со стонами начала одеваться.
– Тебе лежать надо, - произнесла подружка неуверенно.
– Ща! Пропустить такую корриду!
(...)
Максим пропустил Катькину инсинуацию и торжественно поднял палец:
– Мы имеем живого преступника. К тому же, преступника нервничающего. А значит, совершающего ошибки!
– Первую он уже совершил, - пробормотал Даник.
– Оставил ее в живых.
– Он старался, - Катька отряхнула руки, доломав о Даника букет.
– Я не виновата, что ему не повезло.
– Зато теперь ты его знаешь, - сказал Максим.
– И он может постараться еще раз, чтобы ты никому ничего не успела рассказать. Так что поторопись.