Дело о мирных переговорах
Шрифт:
— Что говорит об их изъятии? — спросил Марк, подойдя к столу.
— Он был благородной наружности, на пальцах — следы чернил, значит, у него должны были быть при себе какие-то бумаги: путевой дневник, письма, но ничего не было. Значит, их кто-то забрал. К тому же вещи в сундуке были уложены неаккуратно. Если б их просто бросали в сундук в спешке, они лежали бы слоями, но тут они были словно скручены, как будто их перерыли в поисках чего-то.
— Он был один или со слугой?
— Со слугой, но тот вскоре после его прибытия куда-то ушёл по его поручению. После этого явился тот посыльный, что принёс
— Кто занимает соседнюю комнату?
— Никто. На ночь там останавливалась какая-то дама, но рано утром она уехала.
— Она уехала тёмным утром? — насторожился Марк. — Как её звали?
Сыщик смутился.
— Я не спросил, ваша светлость.
— Хозяина ко мне! — приказал Марк и взял с блюда за черенок огрызок груши. Понюхав его, он озабоченно пробормотал: — Тимьян? Странно.
Хозяин вскоре явился. Он был встревожен, но вовсе не тем, что в его гостинице кто-то умер. Он опасался, что активность тайной полиции побеспокоит его постояльцев, которые, видимо, предпочитали вести здесь не совсем законные дела. Впрочем, Марк знал, что в «Белом маке» находится тайный притон для азартных игр, но в данном случае это его не интересовало.
— Скажи-ка мне, приятель, — проговорил он, взглянув на хозяина гостиницы, — что за дама жила в соседнем номере?
— Дама, как дама, — пожал плечами тот. — То ли наша, то ли алкорка. Прибыла вечером и утром уже съехала.
— Не объяснила, почему съезжает в тёмное время, когда покидать город небезопасно?
— Она была не слишком разговорчива, ваша светлость. Как положено, назвала имя, чтоб я смог записать его, сказала, что комната ей нужна на ночь, заплатила вперёд. А рано утром, когда слуги только встали, ушла.
— И какое же имя она назвала?
— Эрика Меридор, ваша светлость.
Марк задумчиво посмотрел на него.
— Как выглядела?
— Обычно, — пожал плечами хозяин гостиницы. — Маленького роста, коренастая, светлые волосы уложены коронкой вокруг головы.
— Молодая?
— Скорее средних лет.
— Красивая?
— Не сказал бы. Широколицая, с острым носом, глаза, правда, ничего, большие, серые, как ваши. Голос низкий.
— Сказала, какой номер хочет?
— Велела подобрать такой, чтоб не шумно было и подальше от лестницы.
— Заказала ужин?
— Нет, ваша светлость. Поднялась наверх и больше её до утра никто не видел.
— Ладно, теперь тот алкорец, что жил здесь.
— Да я уж всё рассказал сыщикам! — заныл хозяин, но встретив мрачный взгляд барона, вздохнул. — Приехал вечером. Со слугой. Потом слуга куда-то ушёл и больше не появлялся. Этот заказал ужин. Потом пришёл тот посыльный и сказал, что должен передать ему кувшин и записку, поднялся наверх и тут же спустился, засовывая в поясную сумку монетку. Ему отнесли ужин…
— Он был один?
— Да. После этого его никто не беспокоил. Утром горничная принесла ему воду и увидела, что он лежит на полу, позвала меня, а я отправил мальчика к ночному сторожу, чтоб тот вызвал стражу, и поднялся сюда. Он был уже холодный.
— Что он заказал на ужин?
—
Вы думаете, я его отравил? — обиделся хозяин.— Говори, — приказал Марк.
— Жареного гуся, хлеб и вино. Это было ещё до того, как ему принесли кувшин и записку от той дамы.
— От какой дамы? — насторожился Марк.
— Не знаю, что у него за дама, но через мой трактир они уже обменивались письмами, — пожал плечами хозяин. — Я понятия не имел, кто он. С записками приходил его слуга, оставлял запечатанное письмо мне, а потом приходил тот посыльный и забирал его, а после приносил ответ, который забирал слуга покойного рыцаря.
— С чего ты взял, что записки были от дамы?
— А от кого бы ещё могли быть эти надушенные треугольнички!
— Погоди, вчера с кувшином принесли такую же записку в виде треугольника?
— Ну, да! Из белой шёлковой бумаги, с красной восковой печатью, посыпанной золотым порошком! И пахло от него какими-то цветами! Я подумал, что у него тут свидание с этой дамой, и ждал, что он закажет какое-то угощение для неё, но он так больше ничего и не заказал.
— А эти груши в вине? — Марк указал на блюдо.
Хозяин с удивлением взглянул на огрызок груши, а потом взял его в руку и осмотрел.
— Это, видать, у него с собой было! Хотя… Это не садовая груша, а дичок…
— И пахнет тимьяном.
— Верно, — кивнул он, понюхав огрызок. — Нет, ваша светлость. Я вообще не подаю гостям груши в вине. Их обычно привозят в бочках с юга, но те крупные и сладкие, а вот такие мелкие, которые сдабривают тимьяном, вы в Сен-Марко не купите. Зачем они нужны, если есть пряные груши с юга? Такие делают для себя северяне, да и то, не специально на еду, а просто добавляют несколько груш с тимьяном в кувшин вина, чтоб оно было не слишком кислым. Сами знаете, какой у них виноград! С нашим не сравнится. А груши из этих кувшинов идут на закуску.
Отпустив хозяина, Марк снова принялся осматривать комнату, ища, на сей раз, свидетельства пребывания здесь гостьи. Сыщик, стоявший у дверей, тревожно смотрел на него.
— Мы что-то упустили, ваша светлость? — спросил он.
— Возможно, — пробормотал Марк. — Подумай сам! Этот Барлод был так напуган Беренгаром, что сбежал из его дома, а после этого получает от этого самого Беренгара кувшин вина, и спокойно пьёт его? Причём вино, которое в принципе не нравится ему, поскольку слишком приторное и сладкое. Как такое может быть? Но вот если вино ему прислала некая дама, а потом явилась к нему сама, прихватив груши, которые приготовила своими руками… разве сможет он отказать ей в том, чтоб попробовать вино и закусить этой самой грушей? Они и раньше переписывались. Хотя, полагаю, это была не любовная переписка, но в любом случае, он ей доверял.
— И она его отравила?
— И снова тот же след, что в убийстве Эрики Меридор! Она имела наглость назваться её именем, да к тому же её приметы совпадают с той женщиной, что вела слуг покойной Меридор в западню, где они были убиты!
— Значит, записка была от неё? — осенило сыщика. — Она отравила его и подменила свою записку на письмо от Беренгара!
— На поддельное письмо от Беренгара. И всё лишь для того, чтоб бросить тень на контаррена в глазах альдора, когда он уже, кажется, и так впал в немилость!