Дело о похищенных туфельках

Лид стряхнул с себя зачарованное полузабытье и посмотрел на Тони.

— Кажется, предлагал подвезти? — спросил он, делая ударение на каждом слове.

— Ага, — кивнула Тони. — А я, глупая, отказалась! Подумала, что не стоит ездить с незнакомыми. В темноте было плохо видно его лицо, а то, может, я бы его и узнала… Но он тоже хорош: мог бы напомнить мне.

И улыбнулась — с легкой укоризной.

— Ну уж теперь-то не буду носом крутить, если предложит снова!

— И ты бы села, — медленно сказал Флай.

— Да, — снова согласилась Тони. — Он все-таки очень милый. И музыка у него неплохая — ну, кроме «Вспышки». Знаешь, я не очень люблю «Вспышку». Они злоупотребляют синкопами.

Лид слегка покрутил головой. Со всех сторон шумело: говорили люди, гремела музыка, рассыпались, будто внезапные летние дожди, восторженные аплодисменты. А в ушах увязло: «Теперь-то не буду носом крутить!»

— В какой машине он был? — спросил Флай деревянным, чуть надтреснутым голосом.

— В серой, какой-то старой машине. Вроде «бисквита», только подряхлее, знаешь?

— Угу, — пробормотал Лид. — Я тоже вечно не запоминаю марки.

— Да нет, просто было темновато, он остановился там, где не горел фонарь, — зачем-то стала оправдываться Тони. — Лидия, не надо подозревать всех подряд! Человек просто хотел быть добрым, и в другой раз я…

— В другой раз тоже лучше не рисковать. Даже знакомые могут оказаться… не теми, кем кажутся, — осторожно сказала Лидия Пай. — Пойдем. Мне еще надо позвонить Флаю, пусть мчится сюда со всех ног. Он ведь не записан нигде, надо как-то поколдовать над этим.

— Ох, да, — вздохнула Тони. — Послушай-ка, а не надо. Над записью пусть колдует учитель Бато. А Флай…

Она снова вздохнула.

— Придется мне познакомиться с ним позже. Его заменишь ты.

— Прости? — удивился Лид.

В груди что-то будто тренькнуло. И за себя стало обидно — его вроде как отодвигали в сторону. И интересно было: что же дальше? И роль Лидии уже перестала казаться чем-то необычным и любопытным…

А еще, пожалуй, вспомнились слова капитана Тидо. О том, что от мужчины Антония убежит.

— Ну, с тобой мы уже станцевались. А стажера Муху, — девушка очаровательно улыбнулась, — я и видала-то всего пару раз. Опять все объяснять, обтанцовывать. Да еще ждать, когда он там освободится от службы да придет. А ты уже здесь. Ну, понимаешь? Ты будешь вместо него. Оденем тебя в его костюм, и будешь как… будешь как он.

И погладила Флая по плечам. Теплые крепкие ладошки сквозь тонкую ткань платья — стажер и забыл уже, что все еще одет в бальное платье!

Его разрывало на части. Его резало на кусочки. Его жестоко разрубало на замороженные куски тяжелым и тупым лезвием. Как бы ни прекрасен был случайный союз Лидии и Антонии, в танце и в жизни рядом с нею хотелось быть Флаймингу. И в его голове уже созрел план — только бы ничто не помешало.

— Хорошо, Тони, — прочирикала Лидия. — Давай где-нибудь перекусим, отдохнем — мои бедные ножки совсем устали! — и порепетируем в студии.

— Давай, — обрадовалась Антония. — Бежим переодеваться!

И менталистом быть не надо, чтобы почувствовать ее облегчение. Тони боялась, что Лидия откажет ей. И еще было что-то такое, потаенное, будто надежда. Флай почуял ее — но не посмел проверять, что это было. В конце концов, неприлично копаться в чужих мыслях и чувствах без разрешения, а он пока и спрашивать его не дозрел.

В маленьком кафе перед самым обедом он торопливо набросал в блокноте еще несколько абзацев. Про случайную встречу Антонии с человеком, похожим на Эдвелла. Про серую, старую машину — уж не было ли таких в угоне? Не забыл и про утреннюю встречу с администратором, оказавшемся в неожиданном месте в ранний час. Утром он лишь вскользь упомянул об Эдвелле, сосредоточившись на «соображениях» в адрес Ары Деннитсон, а теперь дал себе волю. А потом еще написал про подозрения насчет учителя Бато. И задумался: а не упущено ли чего? И не подозревает ли он кого-то еще?

Но вроде бы нет, не подозревал. Спросил у официанта, есть ли у них курьерская служба, выслушал ответ, что курьеры есть, но при заказе от пятнадцати кросетт, купил коробку маленьких воздушных пирожных и шесть пончиков и послал заказ в управление. Вместе с запиской!

Теперь можно было и перекусить.

ГЛАВА 24, в которой кое-что проясняется

— Шеф? — Рести вошла в кабинет Миллса с видом неуверенным и даже боязливым.

Это было на нее непохоже. Но шеф знал, в чем дело: он только что вызвал ее, а когда Рести замешкалась, перезвонил и назвал агентом Сольвинс. Нет, конечно, он имел на это право, а Рести всегда сердилась, когда ее называли иначе, чем по сокращенному имени, но нарычал знатно.

— Зайди, — коротко бросил Миллс, не извиняясь за это рычание. — Что там по Лидии Пай?

— Так это вам лучше у Оды спросить, — еще сильнее заробела Рести.

И стала зачем-то поправлять кокетливую белую косынку-галстучек, так удачно контрастировавшую с элегантной синей блузкой.

— Сядь, — еще короче сказал Миллс. — Не маячь. Рести. Мне надо посоветоваться с тобой.

И, отодвинув картонку с чем-то, судя по запаху, вкусным и сладким, выложил перед агентом Сольвинс три листка бумаги, исписанные аккуратным почерком Флая Лида. Выпуклые небольшие буковки словно танцевали, выстроившись в слова и строки.

Пока Рести читала, Миллс потянулся к бару, но отдернул руку. Женщина этого не видела, но почувствовала движение и с удивлением покосилась на шефа. Тот лишь пожал плечами в ответ.

— Ну, по-моему, синдром новичка, — отложив бумаги, сказала Рести. — Я, помнится, тоже каждого прохожего подозревала.

— Ты же обратила внимание, что все они — возрастные?

— Да не такие уж возрастные, — пылко возразила Рести. — Сорок шесть, сорок семь, пятьдесят. Ты забываешь, что мы с тобой примерно тех же лет?

Миллс кисло улыбнулся.

— Такое забудешь, — сказал он.

— Старость покуда не дышит нам в затылок своим ледяным и зловонным дыханием, — Рести процитировала великого писателя, пусть и с небольшой ошибкой. — Мы еще молоды, Андор. И еще можем быть счастливы.

Не заметить этот долгий ждущий взгляд и не распознать в нем любовь мог бы только слепой. Но увы, ум шефа Миллса был занят совсем другими вещами. Он не заметил и не распознал! Да и потом, разве интересовала его Рести, которая находилась в этом отделе, сколько он себя помнил?! Его не волновали ее внешность, возраст, взгляды, слова — помимо тех, что относились к делу. Да, в какой-то мере Миллс был глух и слеп.