Дело о пропавшем талисмане

Развернув ломкую от ветхости бумагу, я пристально вгляделась в значки, нарисованные на ней. Чернила выцвели, местами были смазаны, и я поняла только одно: передо мной был некий важный документ. Что заключалось в нем, какая загадка, этого я пока еще не понимала. Может, я найду ответ в библиотеке, но туда с моей находкой идти не решилась.

Бумага была испещрена значками и стрелками. Все стрелки сводились в фигуру, изображающую стилизованную пирамиду. На самом верху стояла надпись: «Ложа», украшенная рисунком глаза, вписанного в вершину пирамиды. От нее вниз шли значки и фамилии:

совет дигнитариев (Н.М. Карамзин, В.А. Жуковский, А.И. Тургенев, В.Л. Пушкин и кн. П.А. Вяземский),

сенешаль (мин. М.М. Сперанский),

великий командор (мин. А.К. Разумовский).

Еще ниже прецепторы (ген. Орлов, ген. Инзов) и

приоры (ген. Тучков, ген. Пущин, Новиков).

Под ними: венерабли (Малиновский, гр. Воронцов),

фреры (Липранди, Скарлади),

метеры (гр. Вьельгорский, Пушкин, Чаадаев, Грибоедов) и

заводчики.

Нижний ряд замыкали апрантивы, ученики и профаны без проставления фамилий.

Сверху донизу, от совета дигнитариев к прецепторам и далее к фрерам, шли стрелки. Около каждого имени стоял значок. Рядом с Пушкиным — маленькое солнышко, у других луна, или зеркальце, или еще какие-то загогулинки. Такие же значки я обнаружила и на эмалевом кресте, но что они обозначали, мне не удалось расшифровать.

С оборотной стороны на карте была надпись четким, довольно крупным корпусом:

«Сие карта Вольного Каменщицкого Общества, в коем за благо почитают бысть любомудрые мужи вышеозначенные, верные от страстей роскоши, сластолюбия и частной корысти. Братья сии призваны Божественным Естеством ревностно охранять данное им на хранение и приумножать оное во славу Общества, невзирая на испытания, ниспосланные им всемогущей Десницей».

В начале надписи следовала заставка из четок, переплетающих мастерок каменщика, а в конце — виньетка с корзиной цветов.

Ниже я разобрала полустертое слово «Присяга», написанное убористым готическим почерком с резким наклоном вправо:

«Клянусь по жизнь свою быть верным членом Вольного Братства Каменщиков, не поддаваться ни корысти, ни слабости духа, ни себялюбию, ни тлетворному сладострастию, ибо помыслы мои направлены на возвеличивание и процветание отечества, чему я буду поспешествовать по мере сил своих.

В случае же малейшего нарушения сего обязательства подвергаю себя, чтобы голова была мне отсечена, сердце, язык и внутренности вырваны и брошены в бездну морскую; тело мое сожжено и прах его развеян по воздуху, ибо нет прощения открывшему сии тайны.

Присягаю и клянусь перед Вольным Собранием в неразрывной верности к Ордену состоять, приказы Ордена выполнять беспрекословно и начальникам своим великое послушание оказывать».

И подпись: «Я есмь, государи мои, кавалер святого креста братства светозарных, усердный таинств их предатель… Кассиан»

Больше ничего написано не было.

И я решила карту перерисовать, а оригинал вместе с орденским крестом, которым, как видно из документа, был награжден этот Кассиан, спрятать. Но куда прятать, если такой хитрый тайник: не в землю закопанный, не в стену вмурованный, я все равно нашла. Тогда кто-нибудь другой тоже найдет.

Не успела я придумать, куда спрятать находку, как мне помешали. В дверь постучали, да так напористо и уверенно, как могут стучать лишь пожарные, частные приставы и квартирные хозяйки.

— Кто это? — спросила я.

— Откройте, мадам, полиция, — ответил мне грубый голос из-за двери.

«Ох, как не вовремя», — досадовала я про себя, но обрадовалась тому, что, наконец-то, можно будет более не нести этот тяжкий груз в одиночку, подозревая всех и каждого, а переложить его на полицейских чинов.

— Подождите немного, одну минутку! — я бросилась разбирать нагромождение стульев и пуфиков у двери. В последнее мгновение я наклонилась и засунула шкатулку-бювар глубоко под перину.

— Откройте немедленно!

— Сейчас, только комод отодвину!

Едва я открыла дверь, как в комнату вошли двое полицейских, одетые во влажные шинели, пахнувшие лошадьми и прелым сеном. Один из них цепким взглядом окинул комнату и подошел к окну, другой встал на страже около двери и вытянулся во фрунт.

За полицейскими показался невысокий господин средних лет в потертом коричневом долгополом пальто, застегнутом только на среднюю пуговицу. На голове неказистая шляпа, пышные усы на широком лице переходили в бакенбарды, бороды не было.

Он кивнул и сухо представился:

— Федор Богданович Кулагин, агент сыскной полиции.

— Очень рада! Аполлинария Лазаревна Авилова, вдова колежского асессора, из N-ска.

— Почему вы так долго не открывали, г-жа Авилова? — спросил он строго. — Чем вы были так заняты?

— Дверь баррикадировала, — ответила я, ничуть не смутившись от его подозрительности. — Потом разбирала, чтобы вам открыть.

— Значит, дверь, — задумчиво протянул он, подошел к балкону и отодвинул занавеси. — А эту сторону чего ж не баррикадировали?

— Не успела, — ответила я, удивленная его вопросом.

— А зря, зря… — покачал он головой. — Пока вы, Аполлинария Лазаревна, эту сторону защищали, убийце ничего не стоило, если бы он захотел, пройти по карнизу вон с той стороны прямо до вашего балкона. И что тогда?

Кулагин открыл занавеси и отпер балконную дверь. От холодного ветра, рванувшегося навстречу, у меня тут же заныли зубы.

— Вот, кстати, тут уже кто-то ходил. И босиком. Не подскажете, кто именно, г-жа Авилова?

— Это я ходила… Мне жарко было, я горела вся, вот и пошла снегом обтереться.

— Весьма неосмотрительно, — осуждающе покачал он головой. — Когда это было? Вчера вечером?

— Нет, первый раз утром, когда я увидела тело несчастной подруги, распростертое на земле, а второй раз около двух часов назад.

— Понятно, — кивнул агент. — Славная у вас привычка, г-жа Авилова, по морозу босиком бегать. Здоровье не бережете, зато покойников находите, — и тут же поменял тему разговора: — Через четверть часа жду вас внизу в гостиной.

Он вышел из комнаты, а за ним гуськом потянулись двое полицейских, унося с собой запах лошадей и прелой соломы.