Дело о пустой консервной банке

– А что же эта женщина? – спросил Мейсон.

– Он не позволяет ей рассказывать о себе. Хочет, чтобы вы были с самого начала беседы.

– Есть еще кое-что, Перри, – доложил Дрейк.

– Что же?

– Уэнстон играет роль пресыщенного повесы. Он владеет прелестным местечком где-то между Калвер-Сити и Санта-Моникой. Там у него ангар и небольшой личный аэродром. Он довольно часто мотается на самолете в Сан-Франциско и обратно. Как ты думаешь, кто у него в качестве пассажира почти каждый такой рейс?

– Карр? – предположил Мейсон.

– Еще вот что. Когда Карр готовится лететь, к их дому подъезжает большой лимузин. Водитель открывает запертые ворота в ограде поместья, объезжает по дорожке вокруг дома, а потом мчится к ангару Уэнстона – к дальнему концу летного поля. У племянника мотор самолета уже прогрет, он выруливает к месту, где остановился автомобиль, и делает разворот. После этого открывается дверь, сначала выходят китаец-слуга и Джонс Блэйн, который, по-видимому, является телохранителем. Затем выходит и сам Карр и…

– Постой, – удивленно прервал его Мейсон. – Ты говоришь – выходит?

– Что слышишь.

– Так он что же – ходит?

– Угу! Не очень, правда, здорово, но ходит.

– А как ты об этом узнал, Пол? – волнуясь, спросил Мейсон.

– Да как-то разговорился с одним бродягой, который живет в развалюхе около железной дороги, прямо рядом с тем местом, где у Уэнстона аэродром. Знаешь, наверное, таких – сидят себе на корточках на заброшенных пустырях, строят себе хибарки из утильной жести, что из-под нефтяных баков. Старые куски рифленого железа да пара досок – вот тебе и дом…

Мейсон понимающе кивнул.

– Так вот, этот бедолага все время видит, как Уэнстон взлетает и возвращается после полета. Иногда берет на борт пассажира, который, вернувшись, выходит всегда в конце взлетно-посадочной полосы. И всегда рядом с ним крепкий парень, вероятно, это Джонс Блэйн. И китаец. Пассажир обычно проходит несколько шагов от самолета до автомобиля, садится в машину. Ходит он довольно медленно, но ходит. По описанию это – Карр.

– А бродяга твой надежен, можно ему верить? – спросил Мейсон.

– Гарантии дать не могу, – с сомнением ответил Дрейк… – Малый он довольно странный. Я обратил внимание на его лачугу и подумал: может, его порасспросить хорошенько. Ты же мне говорил, чтобы я следил за Уэнстоном… Денег этот бродяга за сведения никогда с меня не брал, но я ему отдал кое-что из старой одежды да пару одеял. Добирался до него по шпалам. Остановился около его хибары, разговорились. Поставил бутылку дешевого ликера, которую прихватил с собой. Хорошо посидели, до сих пор еще голова трещит. Ну, у него язык и развязался, многое мне порассказал.

– Может, и мне сходить, – усмехнулся Мейсон, – поболтать с ним?

– Тебе? – удивился Дрейк. – Да он же забулдыга, Перри. Если бы ты знал, что мне пришлось испытать, ты бы богу душу отдал. Он страшный пьяница. Говорю тебе, у меня и сейчас еще голова раскалывается.

Мейсон спрыгнул со стола Дрейка.

– А почему бы тебе не накачаться еще раз? – спросил он. – Чтобы вышибить головную боль, Пол? Расходы на выпивку останавливают? Только сейчас я понял, что ты сэкономишь на этом.

– Э, – мрачно вздохнул Дрейк, – мне, поверь, не сладко было, когда я шел, спотыкаясь, по шпалам, а потом еще пришлось распивать эту бутылку, которую для натуральности я нес в свертке одеял. Шляешься в темени, разыскиваешь тут тебе всякие трупы, спишь пару часов за ночь, тащишься пешком к черту на кулички, употребляешь дешевое пойло… И за все это – такая благодарность!

Мейсон пошел к двери.

– У тебя не хватило воображения, Пол. Тебе надо было сказать ему, что ты – угонщик самолета или что ты налил дорогого марочного коньяка в бутылку из-под дешевого вина.

– Посмотрим, – презрительно усмехнулся Дрейк, – как ты влезешь в эту шкуру и блеснешь перед отпетым бродягой! Давай-ка, дружище, попробуй сам!

Выйдя от Дрейка, уже на подходе к своему кабинету, Мейсон спросил у Деллы:

– Как ты думаешь, эти люди еще ждут?

– Да, – уверенно ответила она, – я сказала им, что у вас совещание, а по телефону с вами связаться трудно, так как вы предупреждали, чтобы вас не беспокоили, но что я могу сходить сама, объяснить ситуацию, и вы придете. Ну, так как? Вы оставили там нашу жестяную банку?

– Без особых затруднений, – сказал Мейсон, – я вошел с туго набитым портфелем, в перчатках, сказал, что хочу осмотреть помещение еще раз, особенно краску на гаражной двери. Они послали проводить меня Хестер, свою служанку, эту грубоватую и не блещущую умом женщину. Я дождался, когда она повернулась ко мне спиной, и поставил банку на полку.

– И как думаете, она не заметила?

– Да, по-моему, она даже и не обернулась до того, как я стал подниматься по ступеням. Она или в самом деле у них рабочая лошадь, или просто притворяется ею, чтобы не вмешиваться ни в какие дела. Так что приманка поставлена, и остается только ждать, какой зверь попадется в капкан.

– Что-то мне не нравится эта приманка, – поморщилась Делла, – смотрите, чтобы кто-нибудь не украл ее.

– Хорошо, этим пустяком я займусь, – пообещал Мейсон.

Он отпер дверь своего кабинета.

– Пойду приглашу их, – сказала Делла Стрит. – Мистер Уэнстон хочет переговорить с вами, прежде чем вы побеседуете с этой женщиной.

– Хорошо, пусть войдет. Посмотрим, что задумал он на этот раз.

Очень подтянутый, словно военный с хорошей выправкой, вошел Уэнстон. Он вежливо поклонился Делле Стрит, пожал руку Мейсону.

– Возникло некоторое затруднение, – предварил он беседу. – Эта девица – самозванка. Я дазе отказался выслусать ее. Я хосю, стобы вы снасала с ней поговорили. Не хосю вести ее к самому до того, как вы с ней побеседуете. А после этого узе не надо будет. Вы мозете взять ее как мосенницу.

– Что же заставляет вас думать, что она самозванка, если вы не разговаривали с ней? – спросил Мейсон.

– Не знаю, – ответил Уэнстон. – Интуиция подсказывает. Она не похоза на настоясюю. Сто-то мосеннисеское во всем ее облике.