Дело об угнанной машине
Шрифт:
ИНДЕЙКИН. И тогда вы решили…
РЖАВЦЕВ. Да, решил. Отомстить за Лену, за ее отца, за себя. За то, что эта литераторша украла у меня любовь.
ИНДЕЙКИН. Зайчикова знала о ваших намерениях?
РЖАВЦЕВ. Нет.
ИНДЕЙКИН. Что было дальше?
РЖАВЦЕВ. Я решил убить старуху за день до отлета из Москвы.
ИНДЕЙКИН. Почему?
РЖАВЦЕВ. За один день найти того, кто убил, нельзя. И тогда же я решил не возвращаться. После ресторана я взял машину Таганкина — и в Канузино. Как все там было, рассказывать не буду. Не хочу. В Москву вернулся, когда уже начало светать. Увидел автобус, затормозил. Бросил машину,
ИНДЕЙКИН. В миноре… И в неправде. Не пойму, Ростислав Романович, зачем вы сами на себя поклеп возводите. Не могли вы убить Крышкину.
РЖАВЦЕВ. Мог.
ИНДЕЙКИН. Не могли. Потому что в ту ночь вы находились в квартире гражданки Константинопольской Зои Ильиничны по адресу: Москва, Сивцев Вражек, и обсуждали проблему кельтских племен. Не отрицаете?
РЖАВЦЕВ. Перевелись на Руси честные подружки. Доложила тыква Константинопольская! А ведь я ей втолковывал: не болтай, не болтай. Слово давала, стихи душевные читала. Я давно заметил: пуще любого лиха следует остерегаться девиц, которые читают стихи. У вас есть знакомые дамы, которые читают вслух стихи?
ИНДЕЙКИН. У меня нет таких знакомых дам.
РЖАВЦЕВ. Вам повезло. Вы мне покажете кино?
ИНДЕЙКИН. Покажу.
Загорается свет над столом СЛЕДОВАТЕЛЯ. Там сидит СЛЕДОВАТЕЛЬ и КОНСАНТИНОПОЛЬСКАЯ. Она в яркой зеленой, очень открытой блузке.
РЖАВЦЕВ. Ученая тыква — сегодня секси. Дура.
ИНДЕЙКИН. Константинопольская Зоя Ильинична. Шестого апреля 1987 года. 10 часов 10 минут.
СЛЕДОВАТЕЛЬ и КОНСТАНТИНОПОЛЬСКАЯ.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Когда вы в последний раз видели Ржавцева?
КОНСТАНТИНОПОЛЬСКАЯ. Из отпуска я вернулась шестого, во вторник. Позвонил он мне тринадцатого. Помню, потому что тоже был вторник. Сказал, что интересуется историей кельтских племен в Чехословакии. Ну, я не дитя, сделала вид, что поверила. Явился он в половине десятого.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Сколько времени он пробыл у вас?
КОНСТАНТИНОПОЛЬСКАЯ. До утра. Но вечером мы действительно занимались историей кельтских племен в Чехословакии.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Весь вечер вы изучали историю этих племен?
КОНСТАНТИНОПОЛЬСКАЯ. Да, представьте себе! Я поняла, что он готовился к встрече со мной. Принес какие-то записки, все время с ними сверялся.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Что за записки? Вы их видели?
КОНСТАНТИНОПОЛЬСКАЯ. Я не просматривала. Но что-то похожее на письма. Вас не интересует, чем мы с ним занимались потом? Как там у Марины Цветаевой? «Мне нравится, что можно быть смешной, распущенной и не играть словами…»
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Когда он от вас ушел?
КОНСТАНТИНОПОЛЬСКАЯ. Рано, часов в семь. Я из окна видела, как он садится в такси.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Номер такси вы не запомнили?
КОНСТАНТИНОПОЛЬСКАЯ. Нет. Но, по-моему, оно было черное. «Чернее черного быть черное не может…» Это Федерико Гарсия Лорка.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. На сегодня достаточно.
ИНДЕЙКИН нажимает на кнопку, свет над столом СЛЕДОВАТЕЛЯ гаснет.
Снова РЖАВЦЕВ И ИНДЕЙКИН.
РЖАВЦЕВ. Ночью я действительно был у нее.
ИНДЕЙКИН. Почему вы раньше об этом не рассказали?
РЖАВЦЕВ. Не хотел компрометировать даму. Она хоть и тыква, но все-таки дама. Шофера нашли?
ИНДЕЙКИН. Нашли. Он сообщил, что взял вас в пять тридцать на Сивцевом
Вражке и доставил в Чертаново, угол Варшавского и Сумской. Вы не будете отрицать?РЖАВЦЕВ. Не буду.
ИНДЕЙКИН. Таким образом, в Канузино в ту ночь вы не ездили?
РЖАВЦЕВ. Ах, про Канузино! Туда я ездил днем. На автобусе. Туда и назад.
ИНДЕЙКИН. В котором часу вы уехали из Канузино?
РЖАВЦЕВ. Точно не помню. Что-то около двух.
ИНДЕЙКИН. У вас опять неувязка со временем. С двенадцати до часу вы находились в читальном зале Библиотеки имени Первого Мая, на Ленинском проспекте. Разве не так?
РЖАВЦЕВ. Верно. В библиотеке имени Первого Мая.
ИНДЕЙКИН. Библиотекарша опознала вас по фотографии. Осталась запись в книге регистраций: «Ржавцев Р. Р.», «выдан сборник пьес Шиллера».
РЖАВЦЕВ. Я люблю библиотеки. Запах книг. Старухи, уткнувшиеся в романы девятнадцатого века, пионеры. И библиотекарши, такие же, как и лет двадцать назад. Когда я сел с томиком Шиллера, вокруг меня все были в очках. Мне даже как-то стыдно стало, что я без очков.
ИНДЕЙКИН. За три дня до отъезда вы интересовались драмой Шиллера «Разбойники» в библиотеке вашего института. Шиллера там не оказалось.
РЖАВЦЕВ. Да, библиотека у нас не очень…
ИНДЕЙКИН. Когда я узнал, что вы искали Шиллера в институтской библиотеке, то предположил, что вы продолжите поиски в районных библиотеках. И не ошибся.
РЖАВЦЕВ. Я с детства мечтал стать благородным разбойником. Отметьте: благородным. Но разбойник из меня не получился. Хлеб свой насущный добывал я скучным и малооплачиваемым трудом.
ИНДЕЙКИН. И этот скучный и малооплачиваемый труд дал вам возможность приобрести путевку за границу?
РЖАВЦЕВ. Накопил.
ИНДЕЙКИН. И где держали деньги?
РЖАВЦЕВ. В чулке.
ИНДЕЙКИН. Не похоже на вас, Ростислав Романович. Деньги вам кто-то дал. Только кто? У вас была только одна знакомая, которая могла вам ссудить подобную сумму. Не она ли помогла вам с путевкой?
РЖАВЦЕВ. Спросите у нее.
ИНДЕЙКИН. Зайчикова Елена Витальевна вышла замуж за гражданина Ирака и уехала с ним в Ирак. Найти ее не представляется возможным.
РЖАВЦКВ. Жалко.
ИНДЕЙКИН. Вернемся к вашей поездке в Канузино. Я уже слышал две версии. Первая: вы хотели собрать всех педагогов. Версия гуманная, но, скажем по правде, малоубедительная. Вторая — героическая: хотели отомстить за отца Зайчиковой. Достойная версия, но тоже не очень правдоподобная. Третьей версии у нас нет. Пока нет. Теперь об убийстве Крышкиной. Убита она была у себя в квартире. Патологоанатом утверждает, что смерть наступила в результате удара по голове неустановленным тяжелым предметом где-то между тринадцатью и шестнадцатью часами. Никаких отпечатков пальцев посторонних людей в квартире не обнаружено.
РЖАВЦЕВ. Разбойник — человек-невидимка.
ИНДЕЙКИН. Нет, не невидимка. Обыкновенный человек. И, как у каждого человека, у него есть слабости. И одна из них его подвела. Простая человеческая слабость. Он любит пирожки. Вас не интересует, какие пирожки он любит?
РЖАВЦЕВ. Нет.
ИНДЕЙКИН. Он любит пирожки с повидлом. Уже забыли про такие?
РЖАВЦЕВ. Почему же? Не забыл. Семь копеек пирожок.
ИНДЕЙКИН. Вы допустили такую же ошибку, что и он. В Москве пирожок с повидлом действительно стоил семь копеек. А вот на автобусном вокзале в Канузино — восемь.