Дело привидений "Титаника"

Невольно я пригляделся к портрету: шрам отсутствовал у инкогнито, стоявшего за левым плечом Белостаева.

— А галстук? — поверьте, столь же невольно вырвалось в тот миг у меня.

— Что, прошу прощения?.. — изумился старик.

— Галстук был какой? «Изысканный»? — уже хорошо осознав, что хочу узнать, спросил я.

— Галстук?.. О! Das stimmt!

Я оставил Кримера озадаченным, но и сам остался у телефонного аппарата в задумчивом, если не сказать, растерянном виде. Из кустов выскочили сразу два зайца... и оба — зайцы-призраки. За каким гнаться?

Не успел я собраться с мыслями, как ко мне подскочил еще один агент и протянул листок бумаги:

— Аркадий Францевич велел разыскать для вас... Это список российских подданных, отплывавших из Англии на «Титанике».

Половина упомянутых в нем лиц была мне известна. Против всех фамилий, кроме одной, стояли крестики.

— Видт. Графиня. Софья Кирилловна, — доложил агент. — Осталась в живых. Вот адрес.

Я подумал, что еще неизвестно, кто на самом деле «доводит» дело: чиновник Старков или сам начальник сыска Кошко.

Теперь передо мной встал ясный выбор. Показывать карточку молодой хозяйке Перовского было нельзя. Если она участвовала в тайном сговоре, такой ход с моей стороны окончательно бы спугнул убийцу. Сведений о ближайших знакомых, соседях и дальних родственниках Белостаева ко мне еще не поступило. Оставалось ехать к чудом выжившей графине.

Ее богатый дом оказался только что отреставрирован, притом — по самому последнему образцу. Мраморный декор лестниц и баллюстрад, витражи и многие другие детали были выполнены в морском стиле. Приверженность моде была сильней тягостных воспоминаний.

Вступительная, то есть несущественная, часть разговора с графиней заняла едва ли де больше часа. Графиня располагала временем и своим одиночеством. Визит чина сыскной полиции пришелся ей по вкусу. Когда наконец я нашел приличный повод показать ей карточку, то не сумел сдержать облегченного вздоха.

— О, этого человека невозможно забыть! — живо ответила графиня Видт. — Он привлекал всеобщее внимание. Отовсюду был слышен его голос. Когда я впервые услышала его, то подумала, что с нами в Америку едет великий Шаляпин... Он был на корабле со всем своим семейством. И все так ужасно погибли.

— Дочь осталась в живых, — не без умысла уточнил я.

— Ах да! Как я могла забыть! Слава Богу, малютка осталась в живых! — выказала искреннюю радость графиня. — Любопытно, как она перенесла все это несчастье и что с ней теперь.

— Время лечит, — уклончиво ответил я. — Она вполне здорова и благополучна, насколько это возможно... А не помните ли, графиня, этого молодого человека?

— Вспоминаю, — сосредоточив взгляд, сказала графиня, — однако смутно... Кажется, он не был их родственником. Да, разумеется. Что-то вроде секретаря... Теперь я не помню его фамилии... а тогда, в этом кошмаре, представьте себе, я запомнила всех и, когда просматривала списки погибших, то увидела и его фамилию... Нет, совершенно не помню.

Она пристально посмотрела на меня и как-то отрешенно улыбнулась:

— Все это похоже на сеанс спиритизма. Неужели кто-то из покойных совершил преступление?

— Пока что сказать затруднительно, — глядя графине в глаза, сказал я.

— Но ведь всё это было, можно сказать, до потопа! — в легком изумлении заметила графиня. — Все уже давно мертвы! Неужели вы не можете оставить их души в покое до Судного Дня?

— Мы постараемся последовать вашему совету, — со всей учтивостью пообещал я, а про себя добавил: «...если только призраки оставят в покое нас самих».

Сведения, которыми я стал располагать к концу следующего дня, были настолько же скудны, насколько и достаточно полны. Того человека, что на портрете стоял за спиной Белостаева, звали Павел Сергеевич Румянцев, 1884 года рождения. Он окончил курс юриспруденции в Московском университете. В продолжение трех или четырех лет состоял у Белостаева личным секретарем и помощником во всех его необычайных финансовых начинаниях. Числился среди погибших на «Титанике». В начале девятьсот пятого года застраховал свою жизнь на весьма крупную сумму. После гибели страховые деньги получила его сестра, купившая на них дом у Красных Ворот.

Что же касалось первой жены Белостаева и его сына от первого брака, вот уж они-то воистину как в воду канули! Никаких сведений, никаких следов!

Расспросив всех, кого мне удалось отыскать, и обдумав все, мне к этому часу известное, я понял, что, в сущности, не знаю ничего. И тогда я пошел к Аркадию Францевичу Кошко.

— Темна вода во облацех, — покачал он головой, выслушав мои страдания. — Потому что семейное дело. До конца никогда не разберешься. Кто прав, кто виноват, только Богу ясно... Никого не простят, зато запутают и заморочат нашего брата вусмерть. Своего же собственного убийцу спрячут и выгородят. Вот вам, голубчик, мой совет: пропадите-ка сами.

Я так и разинул рот.

— Забудьте на недельку-другую про этот ребус-морбус. Займитесь другими делами. Глядишь, нарыв сам выйдет наружу.

Я и «пропал».

Однако, «пропасть» мне пришлось не на «недельку-другую», а всего-то до следующего утра.

Ни свет ни заря меня поднял с постели треск телефонного аппарата, установленного в моей квартире, как только меня назначили чиновником по особым поручениям.

Звонил дежурный агент. Новость была хоть куда: в Перовском появился новый труп!

III

Так снова мы оказались с Максимом Ивановичем на дороге в имение. Теперь мы мчались туда прямо из сыска на новом «Пакаре».

Дорога просохла, утро было холодное и безоблачное, хотя низко над землей стоял синеватый туман.

Варахтин расценил погоду символически:

— Ну, теперь дело прояснится к полудню, — с оптимизмом заметил он. — Только и осталось: туман сдуть в сторонку.

Признаюсь, я испытывал радостный подъем. Теперь я уже не имел никакого права осуждать Варахтина за его «анатомические» радости.

Никого из туземных обитателей Перовского мы поначалу не встретили вовсе. По словам управляющего, Анна Всеволодовна двумя днями раньше выехала в свой московский дом.

Всем командовал сам становой. Вот уж кто вправду как Каменный Гость грохотал сапогами по пустому дому, так это он!

Оказавшись у дверей кабинета, мы с Варахтиным невольно переглянулись с самыми циничными улыбками.

Максим Иванович, смутив станового, накинул на дверную ручку припасенную им салфетку, аккуратно вошел в кабинет и, остановившись на пороге, сказал мне через плечо: