Дело прошлое
Шрифт:
Хозяйство Катерину и Леонида здорово-таки выручало. Каждое утро поднимались они ни свет ни заря, наскоро завтракали безрадостными синтетическими пилюлями, заводили дряхлого реактивщика Серко, в миру СУ-29, и летели по так называемым «точкам» управляться. Хоть с грузом, хоть без, Серко давал свои две тысячи километров час — ни больше, ни меньше. Торопи, не торопи. Только попусту тоннами жрал горючку на форсаже, а она ж дико дорогая, завозится, как и прочее, крайне неритмично.
В хозяйстве стариков была пара заводов-автоматов по производству земных сувениров: матрёшек, ритуальных масок, скальпов, макетов мавзолея В. И. Ленина и другого прочего. За обоими заводами требовался постоянный хозяйский догляд, все киберы, работавшие там, были древних моделей, то есть
А ещё за Леонидом и Катериной числилась маленькая, морально устаревшая, как и всё прочее, АЭС на быстрых нейтронах. Словом, одно название, что хозяйство. Но и с таким всё труднее становилось управляться. Годы есть годы. Да ещё сувениры расходились всё хуже и хуже. В особенности «мавзолеи»…
Неуклонно сокращалось и народонаселение Колыбельной. Планета дичала, отбивалась от рук. Так что если бы кому-то из покинувших Землю учёных вдруг стало интересно поглядеть, как тут и что, они бы убедились, что некоторые приматы уже пытаются пользоваться простейшими орудиями, а некоторые всё чаще пробуют на вкус человеков, правда, только пробуют и тотчас выплёвывают с отвращением как совершенно несъедобный продукт. Однако всех интересовали только неведомые новые миры, поскольку минеральные ресурсы Земли были, как уже говорилось, полностью исчерпаны, а в естественной органике нужды не предвиделось никогда.
А тут ещё открыли очередную пригодную для человека планету, имевшую лёгкую, почти невесомую структуру. Планету назвали Пуховой и постановили, что лучшего пристанища для заслуженных тружеников представить невозможно. Пуховую даже перетащили в Солнечную систему, чтобы даже самые ветхие ветераны смогли на неё перебраться без ущерба для бесценного здоровья. Планету всю обставили супераудиовидеосистемами, наладили на ней автоматизированное и бесперебойное, высокотехнологическое производство питательных пилюль с лечебными добавками. А ещё предусмотрели, что раз в неделю над Пуховой будет появляться специальный космический зонд и разбрасывать миллиарды самых свежих сегодняшних, завтрашних и даже послезавтрашних газет, ибо виртуальные новости не пощупаешь ведь, не понюхаешь…
Известие об обязательном всеобщем переселении на Пуховую Леонид с Катериной приняли безропотно. Они лишь пожалели непутёвых роботов, которых придётся отключить, чтобы они не наделали с собой чего-нибудь от бессмысленности дальнейшего существования. Зато реактор атомной электростанции решили, наоборот, не глушить — пусть себе работает, пока есть топливо, а они развесят повсюду мощные прожектора, сияющие день и ночь, дабы старая планета не казалась самой себе абсолютно ни к чему не пригодной…
Вечером безотказный Серко приземлился на старой растрескавшейся бетонке, в незапамятные времена проложенной по берегу океана. Жизнь, у которой нет ни малейшей потребности приносить кому-либо пользу, взламывая бетон, неудержимо пёрла к солнцу.
Старики тщательно зачехлили быстро остывающие моторы, разделись, стараясь не глядеть друг на дружку, вошли в воду. Они довольно часто купались тут вечерами и вот теперь, напоследок, отважились-таки доплыть, поглядеть, куда садится вот уже миллиарды лет их багровое, но упрямо не стареющее, в отличие от всего прочего, солнце.
Уже подкрадывалась осень, повадками неотличимая от старости да и смерти самой, желтые да красные листья, срываясь, планировали в океан, а он брезгливо выбрасывал их на берег, словно отталкивая от себя это безжалостное время года. Вода была холодная, но закалённые старики любили холодную воду, она приятно обжигала тело и бодрила дух.
Они поплыли туда, где Земля соединяется с Вселенной, из которой в незапамятные времена была исторгнута, и долго-долго
их круглые головы светились яичными пасхальными скорлупками на фоне лёгких, не ведающих каких-либо сроков волн.Так получилось
Во времена, почитай, уже былинные в городе Спиринске жил-был мужик по имени Вася Бураков. Но это только так административно считалось, что в городе. О том, что Спиринск — город, может, одни только спирчане знали. Да ещё те, кто по должности имел дело со всякими документами, кому по роду службы знать надлежало. А жители окрестных населённых пунктов считали, что Спиринск — посёлок. Так уж исторически сложилась судьба города районного подчинения. Ещё, казалось, совсем недавно был он братом-близнецом такого же заштатного райцентра, а потом их даже сравнивать некорректно стало — за несколько десятилетий райцентр, постоянно осваивая львиную долю государственных капиталовложений, так раздался вширь, а главное, ввысь, что сделался самым настоящим городом. Тогда как невезучий Спиринск остался навсегда, если, конечно, не откроют вдруг в его центре какого-нибудь богатого месторождения, бестолково разбежавшимся по невысоким лысым холмам вдоль речки, нещадно загаженной ещё в пору индустриализации, которая как-то всё выше по течению происходила…
Вдали от процветающих сельхозпредприятий да гигантов индустрии, согласитесь, весьма затруднительно выбиться в Герои труда. Даже если очень серьёзно, начиная с раннего детства, надрываться с прицелом именно на это высокое звание. А Вася Бураков и не надрывался, он легко менял как предприятия, так и профессии: был электронщиком, строителем широкого профиля, водителем грузовика, слесарем, газоэлектросварщиком и даже трепачом, то есть точнее, конечно, оператором трепальной машины. Он справлял свои нехитрые, хотя довольно трудоёмкие, должности всегда на совесть, однако совсем без огонька. Старательно, однако не творчески как-то. Что позволяло никогда не конфликтовать с начальством, а заодно не иметь врагов. Как, впрочем, и друзей.
В профессиональном росте Василий выше четвёртого разряда ни разу не взошёл, но и ниже не спускался, полагая, что как труженик вполне заслуживает официальной средней зарплаты по стране, но не больше и не меньше. Если же больше приходилось огребать, Бураков сразу — в панику. Мол, расценки срежут. И эти опасения довольно часто оправдывались. Но уже — без него. Он к тому моменту уже был на другом участке коммунистического строительства.
И жить бы Васе Буракову одним из неприметнейших героев своего времени, никто бы никогда бы на него внимания не обратил, если бы не его редкостное семейное положение отца-одиночки. Не сильно редкое, но для малого Спиринска достаточно необычное, чтобы время от времени заинтересованно обсуждаться в тех или иных кругах.
А кроме того, родом Бураков был аж из самой Москвы, где и в описываемые времена обретались его родители, солидные да представительные, оба кандидаты каких-то полезных наук. Вася же был у них единственным балованным сынком, в детстве учился по спецшколам для повышенно умных детей, после чего его тем же порядком в университет отдали. Словом, жить бы парню и дальше по намеченному родителями перспективному плану, согласно которому его земной путь ну никак не должен был пересечься с путями никому не интересных спирчан. Да что-то сделалось с парнем на двадцатом году, зауросил вдруг, бросил учёбу, в армию добровольно напросился.
Родители потом до конца своих дней спорили, что за психоз такой с отпрыском приключился, но так к единодушию и не пришли. А сын угодил стеречь завоевания в богом забытый Спиринск и там после службы скоропалительно женился на симпатичной и уже беременной девушке, которая, похоже, шибко мечтала о столь же симпатичной, согласно бытовавшему стандарту, жизни…
В общем, Вася не много лет с молодой женой прожил совместно. То есть ровно столько, сколько требуется для обзаведения двумя дочками-погодками Анкой и Любкой да ещё для того, чтобы перебраться из общаги в старенький, но крепкий пятистенник на три окошка, купленный по случаю у одного отбывавшего на дожитие к детям старичка.