Дело Романовых, или Расстрел, которого не было
Шрифт:
Это утверждение, полученное из большевистского источника, формально представлено было прокуратурой следователю Наметкину как «основание для начала предварительного расследования».
Наметкин начал работу, поскольку для осмотра Дома Ипатьева нужен был профессионал. Его сопровождал капитан Малиновский, административная комиссия, и снова Чемодуров и доктор Деревенько. Вместе они сделали тщательную опись всего, что, казалось, осталось от Романовых, которые были когда-то самой могущественной семьей в мире. Наверху лестницы возле императорских комнат Наметкин нашел пустые блюдца с монограммой императора «Н. И», и печь, заполненную жженой бумагой и осколками стекла.
На обоях небрежно было написано: «Комиссар
В прихожей валялись: пустой аптекарский флакон, испорченная маленькая спиртовка, книги и журналы, обложка и шесть листов иллюстрированного английского журнала «The Graphic» от 21 ноября 1914 года. И, что интересно, коробка с остриженными волосами четырех цветов, принадлежащими, по словам Чемодурова, бывшим Великим княжнам, Татьяне, Ольге, Марии и Анастасии Николаевным.
В комнате Юровского были флакон из-под духов, четыре листка бумаги с французским текстом, написанным почерком царевича, обгорелые конверты с надписью «Золотые вещи, принадлежащие Анастасии Николаевне» и художественная открытка царицы. Под диваном были найдены кипарисовые четки. Камердинер сказал, что они принадлежали императрице. В столовой — часы, остановившиеся на 10 без 3 минут; кресло-каталка императрицы все еще стояла мрачно в углу; была винная бутылка, отмеченная «Винный подвал дворца».
В комнате Великих княжон на столе были найдены: книги Новый Завет и Псалтырь, образ Федоровской Божьей Матери; на образе сорван венец, на котором, по словам Чемодурова, была звезда с бриллиантами; «Война и мир» Толстого, и небольшой клочок бумаги, на котором по-английски написаны действующие лица какой-то английской пьесы, где роли распределены между Анастасией, Марией Николаевной, Алексеем Николаевичем и Гиббсом. На листике дата «4 февраля 1918 г. Тобольск»; в печи — обгорелые металлические остатки от рамок для карточек, медальоны, образки, обгоревшая бумага.
В комнате, где жили царь и царица вместе с Алексеем, были найдены книги Чехова и «Рассказы для выздоравливающих» Аверченко. Найдены были бутылка английских духов, кольдкрем, маникюрные ножницы, вазелин и графин, все еще наполненный водой.
Валялся также настенный календарь, оторванный только до 23 июня; Романовы, вероятно, все еще отсчитывали даты по старому стилю, который отставал на 13 дней от западноевропейского календаря.
Но даже в этом случае это означало, что последний датой, которая привлекла их внимание, было 6 июля, за десять дней до исчезновения Романовых. Столы и платяные шкафы в комнатах были пустыми. Было отмечено полное отсутствие одежды и ботинок.
Доктор Белоградский, участвовавший в осмотре в качестве понятого, сказал: «Общее впечатление, какое оставлял тогда дом Ипатьева, было вот какое: дом брошен хозяевами, хозяев в нем нет, в нем хозяйничали чужие люди, уничтожившие в печах разные мелкие по величине вещи Августейшей семьи, лишь немногие вещи уцелели из мелочи».
Первые заключения, после тщательного шестидневного поиска в Доме Ипатьева и в районе Ганиной Ямы поступили от капитана Малиновского, члена офицерской комиссии. Его соображения, официально зарегистрированные в найденных нами следственных материалах, послужили толчком для появления новой версии исчезновения Романовых. Капитан свидетельствовал: «В результате моей работы по этому делу у меня сложилось убеждение, что Августейшая Семья жива. Мне казалось, что большевики расстреляли в комнате
кого-нибудь, что бы симулировать убийство Августейшей Семьи, вывезли ее по дороге на Коптяки, также с целью симуляции убийства, здесь переодели ее в крестьянское платье и затем увезли отсюда куда-либо, а одежду ее сожгли. Так я думал в результате моих наблюдений и в результате моих рассуждений. Мне казалось, что Германский Императорский Дом никак не мог допустить такого злодеяния. Он не должен бы был допустить его. Я так думал. Мне и казалось, что все факты, которые я наблюдал при расследовании, — это симуляция убийства».Свидетельство Малиновского важно, хотя бы потому, что он принимал участие в расследовании, когда следы были еще свежими. Он был убежден, что имеет место симуляция, но не был готов доказать это и поэтому высказывался так официально. Его намек на «Германский Императорский Дом» явился, как ни странно, пророческим. Он относился непосредственно к кайзеру Вильгельму II, и, действительно, были основания для предположения участия Германии в событиях в Екатеринбурге. Пока наше расследование продолжалось, Германия все чаще и чаще стала привлекать наше внимание.
Но белогвардейским чиновникам, которые, в конце концов, были вынуждены начать следствие, рассуждения Малиновского казались ересью. Никаких намеков на связь императорской семьи с военным врагом России, Германией, нельзя было допускать; и любой намек сомнения относительно убийства, даже из серьезного источника, должен был быть немедленно подавлен.
Именно поэтому подозрения Малиновского не были приняты во внимание; мы публикуем их впервые. До нас не дошло мнение по поводу этой версии следователя Наметкина, который работал вместе с капитаном Малиновским. У него не хватило времени, чтобы собрать свидетельства, уже не говоря о том, чтобы сделать какие-либо официальные выводы, поскольку его быстро отстранили от следствия.
Несколько лет спустя последний белогвардейский следователь Соколов высказывался о Наметкине как о трусе, который боялся искать следы преступления в лесу, поскольку большевистские войска все еще были рядом.
Действительно у Наметкина была причина бояться, поскольку большевистские войска попыталась взять обратно Екатеринбург уже после того, как следствие началось, и отдельные красноармейцы в течение некоторого времени бродили по лесам вокруг города. Все же абсурдно обвинить первого следователя в трусости, поскольку он пошел к этим Четырем Братьям на разведку среди белого дня,
Группа военных, сопровождавшая следователя Наметкина, видела свою главную цель в том, чтобы найти трупы. Наметкин даже обвинялся в лени и небрежности, но и это необоснованно; за несколько дней своей работы после его назначения следователем он тщательно описал обстановку в Доме Ипатьева, работая так же тщательно, как и на лесной поляне. Даже Соколов в своей книге вынужден был использовать множество страниц из его протокола.
Наметкин не мог защитить свою репутацию, поскольку он стал первым среди многих, кто умер, в течение того времени, когда проводилось следствие по делу Романовых. По версии белогвардейцев — он был «пойман большевиками и казнен за то, что расследовал убийство царя и его семьи».
Последнее о Наметкине. Прежде, чем его отстранили от следствия, он, как и его военные коллеги, допускал и другую версию, свидетельствующую о том, что императорская семья уехала из Екатеринбурга живыми.
В течение августа некоторые из тех, кто сопровождал царскую семью, выжившие и разбросанные, прятавшиеся от большевиков, начали съезжаться в Екатеринбург. Одним из первых там появился Глеб Боткин, сын доктора Романовых. Он оставался в Тобольске, когда семью оттуда вывезли, и теперь вернулся в Екатеринбург на поезде, который вез боеприпасы, надеясь получить какие-либо известия, прежде всего, о своем отце.