Дело в шляпе

* * *

Бакли и Шини вышли на площадь, и нерешительно замерли — куда только подевалась вся смелость? Площадь была небольшая, квартальная, и народу на ней сейчас было немного. Небольшая группа слушала в дальней части какого-то белого гревана, вещавшего елейным голосом о любви к ближнему своему, остальные шатались между низенькими прилавками выездного базарчика, прицениваясь и торгуясь. На эту площадь, как стало вскоре понятно, приезжали поторговать жители окрестных деревень и сёл, поэтому ассортимент был немудрящий. Копченая вельшевская колбаса, пучки трав для каши, вязанные носки и гетры, свежий и сушеный рибир, который продавали небольшими кулечками, остро пахнущие ягоды голдра, которые принято добавлять в мясо при тушении, жилетки из пестрой ковровой ткани, аляповатые и жутко неудобные, зато очень теплые, вырезанные из коричневого дерева сувенирные ложки, молоко в пластиковых мутных бутылках, свежий плоский домашний хлеб, и прочий нехитрый товар.

— Жрать охота, аж кишки к спине прилипли, — пожаловался Бакли. — Шини, ну давай, что ли. Начинай.

— А почему не ты?

— Потому что я первый сказал.

— Ну вот еще…

— Так, прекратили оба, — прошипел невидимый Ал. — Шини, давай. Действуй.

— Чтоб вас всех… Ладно. Добрые граждане! — повысил голос Шини. — Помогите, кто чем может, нашей школе на проведение летнего праздника Осуществления! Мы собираем на гирлянды и угощение родителям!..

— Голос тоньше сделай, урод, — прошептал Бакли. — Ты же девочка, а басишь, как греван!!!

— Заткнись!.. Помогите, кто чем может, граждане! А кто поможет, мы за вас помолимся на празднике!..

— Бакли, не молчи, — подсказал Сеп. — Чего как воды в рот набрал?

— Наша школа очень хорошая, только очень бедная, — загнусавил Бакли тонким голосом. — А мы хотим милостью Триединого устроить достойный праздник…

Личины они сняли — по словам Ала — лечь, не встать. Сейчас на площади стояли две совершенно простецкого и небогатого вида чистенькие девочки, подростки лет по четырнадцать. Одна из них (Бакли) держала в руках стыренную с веревки наволочку, долженствующую изображать мешок для сбора, а вторая (Шини) — зеленую веточку, отломанную от дерева, и символизирующую в данной ситуации ветвь Древа Не Сбывшегося Искушения. По приданию, именно такой веткой погнала искусителя-нага добродетельная Макура, жена Амда и Доуха. Точнее, она исстегала его веткой до смерти, но на святых картинах ее всегда изображали с зеленой тонкой веткой в руке. Хотя, надо полагать, после погони и избиения листья на ветке вряд ли остались.

— Подайте на праздник, — снова затянул Шини. — Доброго вам здоровья!..

К его удивлению, к ним, пусть и не очень часто, но подходили. И в наволочке вскоре уже позвякивало полтора десятка монеток. И даже шуршали две или три бумажки — на такую щедрость ни Бакли, ни Шини не рассчитывали.

— Бумажки переложи во внутренний карман жилетки, — подсказал Ал. — Давай, давай, не тяни.

— Зачем? — шепотом спросил Шини.

— Когда в мешке только монетки, это выглядит более жалостливо. А с бумажками создается ощущение, что вам уже порядочно накидали. И не молчи, говори, давай. И веткой, веткой!..

Веткой, опять же по обычаю, было положено слегка похлестывать тех, кто хотел избавиться от греха. Такие подходили, кидали монетку, потом поворачивались спиной — и Шини слегка хлестал их по этим самым спинам. Считалось, что так изгоняются грехи, которые поменьше. Дурные мысли, например.

Через полтора часа стало смеркаться, и народ потянулся с площади по домам. Селяне складывали в коробки непроданный товар. Поняв, что больше ничего собрать не получится, Бакли и Шини потихоньку ушли с площади, сняли личины, прошли через несколько дворов, и сели подсчитывать свою добычу.

Добыча, против ожиданий, оказалась немаленькая.

— Ну ничего себе… — потрясенно бормотал Бакли, пересчитывая монетки и бумажки. — Одних шуршалок больше чем на полтысячи. А с мелочью все семьсот наберется. Шини, сколько там?

— Триста, — удивленно ответил Шини. — Я еще не досчитал. Сейчас…

На поверку оказалось, что собрали они почти девять сотен. И это — на полупустой площади, на окраине города. Бакли как-то странно притих, Шини заметил, что он расстроен.

— Ты чего? — спросил он.

— Да просто думаю. Врач быроспаса получает пять сотен. В месяц. А у вас какие зарплаты?

— Мы не работали еще, — напомнил Шини. — Но… тот же Фадан получал тысячи две, иногда поменьше. За родословные мы брали от пятисот до трех тысяч… примерно… Мой папа получал, как я думал, много. Почти пять тысяч. Мама полторы… Бакли, это что же получается? Это нас вот так дурят?..

— Видимо, да. Я ведь сколько раз сам кидал в такие же мешки мелочь! — в сердцах воскликнул Бакли. — Думал, на благое дело. Когда на праздник, когда на приданое кому-то, когда на ремонт церкви какой-нибудь, когда на воссоединение семьи чьей-нибудь. Шини, кого мы кормили, а? Это же огромные деньги! Куда они уходят?

— Это мы скоро выясним, — пообещал Ал. — Ребята, идите в какую-нибудь столовую, поешьте. Пока вы доберетесь до Фадана и компании…

— Про то, что надо поужинать, я согласен, — кивнул Шини. — Вот только где?

— Пройдите подальше от этого места, — предложил Ал. — Не стоит тут лишний раз светиться. Вы молодцы, отлично справились.

— Только Шини плохо голос подделывает, — проворчал Бакли. — Тоненько надо было, а ты…

* * *

Бонни и Аквист, конечно, спать не ложились — какое там. Сплошные нервы, не до спанья. Шини и Бакли пропали, ни слуху, ни духу, а теперь еще и Фадан куда-то запропастился, и неизвестно, вернется ли вообще. Да еще и машина неисправна — если что, придется удирать пешком.

— Проклятый генератор, — в сердцах произнес Аквист, когда они с Бонни забрались в кабину. Вечер выдался прохладным, и сидеть на улице, поджидая, больше не хотелось. — Если бы не он, мы бы уже были на станции, наверное.

— Да… — протянула Бонни. — Из-за него даже журналы не посмотришь, темно слишком.

Лампочка в салоне, само собой, не работала.

— Слушай, я вот про детей хотел вчера спросить, — несмело начал Аквист. — Ты их вообще любишь? Своих хочешь?

Бонни задумалась. Подперла кулачком щеку.

— Ну если честно, я их не очень люблю, — призналась она. — Но ведь у всех есть дети. Значит, и мне придется.

— Даже если не любишь?

— А что делать? — Бонни вздохнула. — Ведь так положено, Аквист. Хотя сейчас… я не знаю. Раньше я думала, что мое желание ничего не значит, а теперь, когда прочла Лердуса… Ведь всё не так трактуется, как принято считать, да? Про те же плоды, например. Что такое плоды? Все говорят, что плоды — это дети. А Лердус пишет, что плодом может быть совсем даже не ребенок, а что-то другое. Ту же притчу о плотнике взять.

Притча о плотнике была, по всеобщему мнению, одной из самых простых для толкования. Плотник этот ходил по городам и селам, и строил дома. И как-то повстречал спустившегося в Мир Триединого. И спросил у Триединого — не пора ли мне прекратить строить дома, и, уподобившись живому древу, начать приносить плоды? Триединый покрутил трижды пальцем у виска и пошел дальше. Суть притчи проста — ты и сам всё понял, и нечего было задавать Триединому дурацкий вопрос. Конечно, ты должен остановиться и наплодить побольше ребятишек.