Дело Варнавинского маньяка

Оставшаяся часть поездки прошла без приключений. Через два часа начали попадаться небольшие речки с коричневой от торфяной взвеси водой. Все они текли с севера на юг.

— К Усте подъезжаем, — пояснил Иван Иванович. — Значительная по тутошним меркам река, по ней идет главный сплав к Ветлуге. Мы пересекли Черную и Пустую. Сейчас вот покажется Мороква, после нее вскоре и Урень ожидай.

В девять дополудни они увидели первое человеческое жилье. Довольно большая деревня лежала по обеим сторонам дороги.

— Селение Уста. Две сотни дворов, а церкви нету. Вон те избы, что в бок пошли, — хлыстовские. И богородица своя имеется! Ну, считай, приехали. До Трехсвятного десять верст осталось.

Действительно, менее чем через час сыщики оказались в раскольничьей столице Заветлужья. Село Урень-Трехсвятное оказалось большим и красивым. Широкая главная улица выводила на торговую площадь. Белый пятикупольный храм приятной архитектуры, давший селу одно из названий, стоял на берегу пруда. На пруду катались на лодках мальчишки. Здания волостного правления, почтовой станции и врачебного пункта, а также обывательские дома образовывали прямоугольную по форме площадь. В трех избах помещались постоялые дворы, один из них — с трактиром. Дополняли картину торговые ряды и несколько богатых на вид лавок. К удивлению Лыкова, среди последних обнаружился даже магазин по продаже виноградных вин. Ай да староверы! Умеют жить… Два кабака и неизменная ермолаевская пивная довершали облик площади. Все строения села имели добротный и ухоженный вид. Бросалась в глаза большая чистота вокруг.

Площадь и ближайшие улицы были оживленны. Ехали обозы, стучали на задворках топоры, с деловитым видом сновали тут и там серьезные степенные мужики. Уренская волость никогда не имела помещиков, а целиком относилась к казне. Трудолюбивые раскольники умели жить достойно. Власть тщетно пыталась подчинить их себе — спайка в сельском обществе была необыкновенная. В 1831 году в Урене-Трехсвятном случилось самое настоящее восстание. Первую воинскую команду, посланную на усмирение, уренцы побили. На смену ей явился целый полк. Шестьсот бунтовщиков были схвачены и посажены в варнавинский острог. Однако всех главных зачинщиков тайно вывели из осажденного села и укрыли в секретных раскольничьих скитах, и власти никогда их не нашли…

Постоялый двор Трясисоломина оказался тем самым, при котором имелся трактир. Сыщики подъехали и встали у коновязи.

— Надо бы, по закону, сначала к волостному старшине зайти, понятых взять. И станового впридачу. Но это одна шайка — могут предупредить. Исправник дал разрешение действовать напрямки, без привлечения местных властей; так и поступим. Я сейчас, Алексей Николаич, стану этот гадюшник трясти, а вы мне подыгрывайте. Будто бы вы офицер из управления полиции. Напускайте на себя свирепость, топайте ногами, а остальное я доскажу.

Они зашли в сени, оттуда в просторную горницу, необычайно чистую для постоялого двора. Навстречу им поднялся парнишка лет пятнадцати, веснушчатый, с хитровато-приторным лицом:

— На постой изволите, гости дорогие? Все есть. И напоим, и накормим, и за лошадкой приберем!

— Тятьку позови, — строго приказал Щукин. — Скажи, купцы приехали, с товаром, от Антипа Выродова.

— Слушаюсь, ваше степенство! — сразу посерьезнел парнишка и стремглав бросился во внутренние комнаты. Два мужика у окна, мало походившие на торговых людей, переглянулись и стали прислушиваться к разговору.

Вскоре послышались шаги, и в горницу вошел высокий бородач с таким же хитрым лицом, как у сына. Одет он был в золотистую жилетку и полосатые визиточные брюки, странно смотревшиеся в деревне. Бородач улыбался до ушей. Увидав приехавших, он сразу сник.

— Что, Колька, Челдона ожидал увидеть? — ехидно спросил Щукин. — Недосуг ему нынче. Меня вот заместо прислал.

И шевельнул правым плечом. От сильного удара в лицо Трясисоломин улетел в угол под иконы. Мужики было вскинулись, но Иван Иванович сказал, не оборачиваясь:

— Полиция. Приготовить виды для проверки.

— Мой в комнате остался, — ответил один, с изрытым оспинами лицом. — Я мигом сбегаю, принесу.

— Я тебе сбегаю! Сели оба на лавку и замерли. Я Щукин.

Постояльцы сразу прилипли к скамье. Сыскной надзиратель за волосы поднял ошарашенного блатер-каина, подвел к стойке и дважды сильно ударил об нее лицом. Из разбитого носа и губы Трясисоломина полилась кровь.

На шум прибежали сын хозяина и дюжий парень, по виду работник.

— Тятенька, за что он вас? — закричал подросток. Парень же без разговоров кинулся на выручку хозяину. Лыков одним ударом под дых сбил его на пол и приказал:

— Уймись! В тюрьму захотел?

В горнице стало тихо, только шумно дышал Трясисоломин да скулил его перепуганный сын.

Щукин отпустил барыгу и повернулся к мужикам:

— Так есть виды или нету?

— Нету, — коротко ответил второй постоялец с больными слезящимися глазами.

— Так я и думал. Ты, с оспинами, судя по приметам, Крымов. А ты тогда Вырыпаев. Это, ваше благородие, воры, обозы на тракте чистят. Давно я их ищу — попались оба два!

Надзиратель связал ворам руки за спиной, усадил обратно на лавку и обратился к Лыкову:

— Ваше высокоблагородие, позволите начать обыск?

— Начинайте.

— Эй, парень, еще постояльцы в доме есть? — спросил работника Щукин.

— Нету…

— Смотри, ежели сыщу! В арестный дом пойдешь за недоносительство.

— Ей-бо, вашество, никого боле нету! Утром трое съехали, остались токмо энти.

— Ну ладно. Беги в волостное правление, вели явиться сюда старшине, сотскому и двум понятым. Одна нога здесь, другая уже там!

И сильным толчком направил парня к двери.

— Теперь давай с тобой потолкуем, — сыщик обернулся к хозяину постоялого двора.

— А потолкуем, — угрюмо ответил тот. — Не пойму я вашего самоуправства. Налетели, избили… Вот сейчас брательник мой придет, посмотрит, что тута за беззаконие творится! Он отпишет куда следоват! И на вас управа найдется.

— Насмешил! Дела твои плохи, и спасения тебе нет. Сейчас докажу. Вот взять, к примеру, портки, что на тебе надеты. Приметные портки, по деревне в таких не ходят. А нет ли у них сзади на поясе метки из двух букв: «Б» и «У»? Ну-ка? Имеются, как и ожидалось. Ну, тут тебе и конец, дураку!

— Чево за портки? Энти? Купил я их у прохожего человека, какой в том грех?

— Вот, гляди, обезьяна. — Щукин вытащил из сюртука сложенные листы бумаги. — Челдон дал на тебя собственноручные показания. Полосатые визиточные брюки… под нумером шесть идут. Сняты с Бориса Унковского, мирового судьи города Царевококшайска. Гайменники приткнули его, вещи привезли сюда, и ты их взял. Вроде бы скупка заведомо краденого, притоносодержание и укрывательство беглых в розыске. Наказание не уголовное, а исправительное, без кандалов и Сибири. Но это как поглядеть. Ты, негодь, видно, надеешься арестным домом отделаться? И вернуться годика через два домой… Не выгорит. Тут другая арифметика. Челдон, как уже осужденный ранее за умышленное убийство, получит каторжное наказание первой степени. Что значит — бессрочную каторгу. Понимаешь, куда оно выворачивает? Не за скупку краденого, а за пособничество убийцам пойдешь. Согласно статье 124 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных. По ней наказание укрывателям на три ступени ниже, чем главным виновным. Получается от десяти до двенадцати лет каторжных работ. С последующим водворением на вечное поселение в отдаленные местности Восточной Сибири.