Дельта-стадия

Она протёрла глаза, попыталась встать, но запуталась в проводах. Света помогла ей снять шлем.

— Ну, как тебе? Рассказывай!

— Я дошла до дельты?

— Почти. Но это уже точно был медленный сон! — На лице под чёрными волосами светилась радость. — Последний сигнал глазами был за две с копейками минуты, до начала дельта-стадии.

У Маши ушло несколько секунд, чтобы вспомнить свой кошмар. Она схватилась руками за голову.

— О боже!

— Стрёмно, да?

— Это был ужас… — Она рассказала, как чудовище гонялось за ней по залитому коридору.

— О, у тебя тоже была вода? — Света настраивала что-то в программе. — Я в последний раз раздуплилась в океане. Прикинь — абсолютно чёрная ночь, ничего не видно, я плаваю в воде и понимаю, что берега вообще не существует! Вся вселенная — один огромный океан. Наверное, это что-то женское. Антоха, когда подходит к дельте, всегда видит кровь и расчленёнку.

Маша посмотрела в окно. Как всегда, почти чёрное ночное небо. Только где-то далеко горел фонарь, и в его свете медленно падали снежинки. На дворе стояла середина декабря.

* * *

— Так, не перебивайте меня, а послушайте внимательно! — За дверью в кабинет Зимина явно был скандал. Наверное, она выбрала не самое лучшее время, чтобы подписать у препода тетрадь по лабораторным. — Есть понятие «актуальность темы»! Онкология — это перспективная, бурная отрасль! И в нашем университете есть все возможности ей заниматься.

Второй голос говорил настолько тихо, что невозможно было понять ни одного слова. Зато Зимин — препод, который вёл у Маши спецкурс по физиологии крови — не стеснялся того, что его услышит весь коридор.

— Я вам ещё раз повторяю! Вы, видимо, вообще не понимаете, что значит «научный метод»! У вас должна быть статистическая выборка! Нормальная контрольная группа! А вместо этого что?

Она решила не нарываться — Зимин часто вёл себя неадекватно — и развернулась, чтобы уходить. Но сразу же остановилась.

— Да кого вообще интересует, что вам там снится?! Или обследуемым вашим?! Вы вдумайтесь вообще в суть своего эксперимента — это же субъектив сплошной!

Маша напрягла слух и попыталась разобрать голос человека, который спорил с Зиминым. Но ничего не было слышно. Если и был не Земле человек, который мог спокойно реагировать на такие вопли, то его звали Антон.

Она выполнила «тест на реальность», но на двери кабинета не появился венок из ромашек.

— О боже! Глазами они двигают! И это всё? И это — наука, по-вашему?.. — Голос попытался что-то возразить, но препод его перебил. — Так, всё, вопрос закрыт! Если я выдвину эту тему на заседании кафедры, меня съедят заживо. Будете заниматься лейкозом. Конкретную формулировку темы обсудим потом, сейчас у меня дела. И сдайте свой ключ от лаборатории энцефалографии — больше нечего вам там делать ночью! Я понимаю, что вы ходите туда с двумя девушками, но такие опыты можно ставить и в общежитии!

Дверь открылась, Антон вышел и встретился глазами с Машей. Как всегда — каменное спокойствие. Если бы она не слышала, что сейчас произошло, то по его лицу ни про что не догадалась бы.

— Зимин — твой научник? — Маша посмотрела на него с сочувствием. Тот кивнул. Они оба пошли к лестнице.

— И что теперь?

— Ёбаная онкология — вот что теперь. — Он вздохнул, и старался не смотреть на неё. — Спустили с неба на землю, и ткнули в неё носом.

— Значит, всё? — Маша чувствовала примерно то же самое. Как будто она резко протрезвела. — «Осы» закончились?

— Пока не знаю. — Антон сомневался. — Думаю, с вахтёром можно будет договорится. С Михалычем — точно. Он мужик нормальный. Будем приходить только в его смены. Но это, конечно, рискованно. Если кто-то проверит журнал посещений — а без подписи нас даже Михалыч не пустит, — тогда мы попали.

— А как мы вообще попадём в лабораторию, если у тебя забрали ключ?

Антон засмеялся, когда она меньше всего этого ожидала.

— Ты реально думала, что я не сделаю дубликат?

* * *

Как ни странно, план сработал. До мая им удавалось регулярно пробираться ночью в лабораторию, чтобы хоть как-то зафиксировать результаты своих опытов. Все трое входили в «осы» дома, но только энцефалограф мог подтвердить то, что им было нужно. Они научились регулярно доходить до дельта-стадии. И переживали в ней такое, чего уже не смогли бы забыть.

У Светы действительно была врождённая способность входить в «осы». Это проявлялось даже в жизни — Маше казалось, что её подруга живёт так, как будто играет в компьютерную игру, только не может вспомнить ничего про свой реальный мир. Даже без подготовки она осознавалась во сне чаще, чем Маша после месяцев тренировок, так что та чувствовала себя с ними каким-то третьим колесом. Света с Антоном больше общались, шутили, обсуждали техники сна, а Маша была у них просто контрольным образцом. Правда, со вхождением в дельта-стадию у Светы всё ещё были серьёзные проблемы, и её подругу это очень радовало.

Маша старалась сильнее всех. Она уже без проблем запоминала все свои сны за ночь, но всё равно записывала каждый. Ситуации с «красным небом» остались в прошлом. Если во время сна у неё появлялось сомнение в реальности, то тест выполнялся безо всяких проблем. Она исследовала города с огромными красивыми зданиями, многоярусные леса из деревьев километровой высоты, но на подходе к дельта-стадии сознание погружалось в какой-то туман, и каждую минуту было всё труднее помнить, что это — сон. В глубине души она понимала, почему так случается — её не интересовали исследования медленного сна. Она использовала «осы», чтобы жить в мире своих желаний, которых у неё было не так уж и много. Так что её сны становились всё больше похожими друг на друга.

Дальше всех получалось зайти у Антона. Он говорил, что увлёкся этими экспериментами ещё в школе, четыре года назад. Тогда ему попала в руки та самая книга Стивена Лабержа — «Практика осознанных сновидений», откуда он и взял большинство упражнений. Он научился доходить до семнадцатой и даже иногда до двадцатой минуты дельта-стадии — и только подтверждал то, что видели Маша и Света.

С появлением сонных веретён мир сна становился всё мрачнее. Улицы города превращались в постапокалиптические пейзажи, парки — в ночной лес из жутких немецких сказок. А ведь бывали ещё и подземные тоннели. Как правило, резкий страх или фоновое ощущение тревоги заполняли внимание, и осознанность терялась. Всё, что происходило после этого, вспомнить уже было невозможно. Но Антону часто удавалось пробиться дальше — и там мир становился всё более странным.

Летающие в темноте огоньки. Жидкость, которая не текла ни по какой поверхности — её тоненькие струйки образовывали что-то вроде паутины прямо в трёхмерном пространстве. Иногда вообще терялись понятия «верх» и «низ». Там, где должно было быть небо, могла находиться твёрдая порода, или что-то вроде губки, или вообще вода. Иногда здесь можно было просто выбрать, что считать полом, повернуться хоть вверх ногами и спокойно идти. Даже если этим «полом» оказывалась пустота.

Один раз, когда у него получилось зайти в дельту аж на тридцать минут, он рассказал, что ощущение «вертикаль — горизонталь» начало очень странно искажаться. Сначала он шёл по ровной поверхности, но потом понял, что, хотя рельеф не менялся, он начал спускаться по всё более крутому склону. В конце концов он дошёл до огромной котловины, похожей на карьер для добычи алмазов или кратер метеорита. Её диаметр был не меньше тысячи километров, и она представляла собой как бы самое дно мира сновидения. Вокруг было что-то похожее на деревья, но не из древесины — он описал это как «дым стекла». Их перекрученные ветки тянулись только в одну сторону. Казалось, они хотят расти как можно дальше от дна карьера. Всё, что было впереди — или внизу — скрывал туман.