Демидовы. Их жизнь и деятельность

Петр оказался самым крайним протекционистом и не жалел жертв для того, чтобы создать горную промышленность на родине. Жертвы эти были громадны: лучшие горные места, представлявшие драгоценное достояние государства, перешли к частным лицам; сотни тысяч крестьян, при Петре I и его преемниках, на многие годы были закрепощены заводами. Перед такими льготами кажутся игрушкою самые высокие нынешние протекционистские тарифы. И, кажется, трудно особенно осуждать за это великого царя, положившего начало такой горной политике. Бывают исторические моменты, когда представляются необходимыми для возникновения и упрочения промышленного дела большие льготы и жертвы. Без этих льгот и жертв, вероятно, многие богатства страны были бы, так сказать, лишь в потенциальном состоянии. Франция, при помощи протекционистской торговой политики Кольбера, создала и упрочила свои великолепные мануфактуры. Да и вообще говоря, государство, как Левиафан, в историческом процессе своего роста поглощает немало жертв. Это, кажется, жестокий и непреложный закон судьбы, по крайней мере при современном типе общества:

Даром ничто не дается: судьбаЖертв искупительных просит!

Но, понятно, мы далеки от того, чтобы оправдывать жертвы со стороны государства при условиях, когда производство уже создалось и упрочилось и когда льготы, оказываемые частным лицам, являются только премиею за отсутствие предприимчивости и энергии у наших капиталистов, привыкших брать громадные барыши и не старающихся ни об улучшении техники, ни об отыскании новых рынков для сбыта товаров. При такой льготной политике обыкновенно забывается потребитель, который должен платить гораздо дороже за продукты производства, окупая своими “животами” лень наших буржуев.

Говоря о петровских льготах, мы все-таки должны отметить то обстоятельство, что многие заводчики, по неумению и отсутствию предприимчивости, прогорали: они, так сказать, почивали на лаврах, не хотели усиленно работать, и дело их погибало. Но не таковы были Демидовы, – мы теперь обратимся к их деятельности на новом месте, на Урале, доставившей им в истории горного дела на Руси почтенную и заслуженную известность.

Акинфию, старшему сыну Никиты, было 24 года, когда он сделался полным хозяином уральских заводов. Хотя имя Никиты и упоминается в актах, относящихся к деятельности этих заводов, но всем в сущности заведовал Акинфий, так как отец больше проживал в Туле, где были и два его младших сына, или хлопотал по делам в Москве и Петербурге. Первое время, впрочем, он довольно долго оставался в своей уральской столице – Невьянском заводе, расположенном на реке Нейве, в 83 верстах от теперешнего Екатеринбурга. До сих пор еще стоит в этом заводе каменный дом, построенный неладно, но крепко тульскими кузнецами. От его стен и всей обстановки веет глубокою стариною. Все сделано из дуба, камня и железа. В доме ничто не изменилось за истекшие два столетия: толстые стены и узкие окна придают ему вид крепости. Комната, где жил Никита во время приездов в Невьянск, была устроена в акустическом отношении так, что владельцу все, говорившееся в доме, было слышно. Старый кузнец, бывший в молодости шутником и весельчаком, уже, видимо, почуял ревность к власти и приобретал привычки деспота. Акустическая комната выдавала ему виновных и их постигали суровые наказания. Старик был крутого нрава и не терпел ослушников и ленивых.

В одной из комнат старого дома до последнего времени находился портрет Никиты Демидова. Редко попадаются такие характерные лица: кузнец жилистою и мозолистою рукою придерживает кожан, другою – опирается на костыль; суровое лицо, с сумрачными глазами, глубоко сидящими в орбитах, напоминает худобою и желтизною лица аскетов. Этот портрет снят уже со старого Никиты, когда житейские бури и треволнения успели избороздить лоб его глубокими морщинами.

Впоследствии Акинфий Никитич построил в Невьянске высокую каменную башню, теперь от времени наклонившуюся и исполняющую скромное назначение пожарной каланчи. Под башнею есть кладовые и подземелья со многими ходами. В те далекие времена жестоких нравов и господства грубой силы подземелья башни исполняли далеко не мирную миссию. Они были застенком, где пытали подозреваемых и виноватых, и тюрьмою для осужденных. А для многих они были и могилою. Эта знаменитая башня (28 сажен высоты) пользовалась печальною славою в народе. По преданиям и рассказам старожилов, в ней замуровывали людей и держали в колодках и цепях опасных супротивников. Много могла бы передать страшных легенд эта башня, служившая, как увидим ниже, Акинфию монетным двором для чеканки монеты, когда он открыл знаменитые алтайские серебряные рудники. Во время наезда ревизоров для открытия на заводах беглых, туда, в подземелья башни, запирали ссыльных и каторжных, – которых уж никак нельзя было показать за купленных крестьян, так как у них были клейма и вырезаны ноздри, – и спускали, если нужно, из шлюзов Невьянского пруда воду, чтобы схоронить концы и не отвечать перед властями.

У Акинфия закипела работа: застучали на безмолствовавших прежде Верхотурских заводах сотни молотов, задымились печи. В течение своей деятельности на Урале Акинфий, вместе с отцом и один, построил не менее 10 железоделательных и чугуноплавильных заводов, из которых некоторые, как, например, Нижнетагильский, по своим изделиям приобрели громкую европейскую известность. Демидовское сортовое железо, точно так же как и яковлевское листовое, до сих пор еще имеет мало соперников.

Прежде, при казенном управлении, Верхотурские заводы работали, с грехом пополам, в год 10 – 20 тысяч пудов железа, между тем как при Акинфий на его заводах получалось в иные годы до 600 тысяч пудов чугуна, из которого выделывалось до 350 – 400 тысяч пудов железа, что для того времени было громадною величиною. Чтобы охарактеризовать деятельность Демидовых по заводскому делу на Урале, можно указать на следующее: в пределах нынешней Пермской губернии во 2-й половине XVIII века считалось всего 65 чугуноплавильных и железных заводов, между тем как в течение того же столетия одним Никитой Демидовым и его потомками основано в той же местности не менее 30 железных и медных заводов. А в наше время только Нижнесалдинский и основанный Акинфием Нижнетагильский заводы дают ежегодно до 900 тысяч пудов превосходного чугуна каждый.

Новые заводы исправно поставляли по дешевым ценам в казну большие количества военных припасов, пушек и “фузей”. При отправке на уральские заводы Никите было дозволено, между прочим, взять по выбору двадцать лучших посадских кузнецов из Тулы. У него же на заводах работали ссыльные поляки и шведы, из которых потом образовалась особая слобода при Невьянском заводе.

Вероятно, эти опытные в горном деле пленники помогли Демидовым поставить дело, при тогдашних младенческих приемах техники, на достаточную высоту и достигнуть не только известной прочности, но и изящества в изделиях. В Невьянске была и пушечная сверлильня, так как Никита взял громадный для того времени заказ на несколько сот пушек, необходимых для ведения войны со “шведом”.

За все это царь не оставлял милостями своего “Демидыча”, хотя, повторяем, за спиною отца всем уже на Урале распоряжался Акинфий. В 1709 году тульскому кузнецу Никите было пожаловано личное дворянство: он назначен комиссаром [1] по Верхотурским заводам, а 21 сентября 1720 года возведен в потомственное дворянство, которое, по смерти Никиты, грамотою Екатерины I в 1726 году было распространено и на детей покойного комиссара, с привилегией, “против других дворян”, ни детей, ни потомков “ни в какие службы не выбирать и не употреблять”.

1

Что-то вроде полицейской должности и одновременно сборщика казенных податей

Возвышение и богатство Демидовых, конечно, не давали спать их недоброжелателям. Начиная с воевод, этих маленьких державцев вверенных им “на кормление” областей, и кончая последним подьячим, все старались притеснить заводчика и очернить его перед высшей властью. “Бумага”, этот необходимый элемент русской жизни, замешалась и в живое дело Демидовых. Но, сильный доверием царя, кузнец выпутывался из кляузных сетей. Ниже мы подробнее скажем о тех столкновениях, которые возникли между Демидовыми и знаменитым “первым” русским историком Василием Никитичем Татищевым (известным горнозаводским деятелем того времени на Урале) по крайне интересному вопросу о беглых людях. Здесь же упомянем только о том, что приписные крестьяне, в труде которых так нуждался Демидов, много терпели от верхотурских воевод, и царь не раз грозно допекал этих начальников, чтобы они не притесняли крестьян и не противодействовали заводским работам. Петр приказал воеводам, под страхом грозных кар, не вмешиваться в заводское дело, а Никите – ведать непосредственно в Сибирском приказе.

Допекали Демидова и фискалы. Для “умножения государевых доходов” царь учредил должности “прибыльщиков”, или фискалов. Эти “прибыльщики” должны были всеми силами стараться приумножить достояние государственное, что, однако, не мешало им набивать собственные карманы и часто жестоко за это платиться. Эти “государевы очи” разыскивали “тайно и явно”: о кражах казны, утайках и злодеяниях казенных и частных лиц. Понятно, что эти господа злоупотребляли своею властью и придирались ко всему, что могло им обещать поживу, так как, в случае успешности доноса, и на их долю перепадали немалые крохи.

Нужно сказать, что горное дело в Сибири в то время (до издания “берг-привилегии” в 1719 году) находилось под ведением целой тучи начальства (по пословице “У семи нянек дитя без глаза”); ему с этими начальствами приходилось худо. Еще в 1700 году был учрежден Рудный приказ, но на месте дела ведали губернаторы и воеводы. Кроме того, был еще и Сибирский приказ, которому вся Сибирь подчинялась в административном и судебном отношениях.

Затем Демидову приходилось, помимо личных приказов государя, ведаться с тогдашним военным и морским ведомствами, куда он поставлял изделия своих заводов. Понятно, что каждое из этих начальств беспрестанно вмешивалось в сферу действий другого, ища “кормежки”. Ко всему этому надо добавить, что заводские изделия подлежали бесконечному ряду пошлин и сборов: помимо 10 % сбора натурою с продукта, брались внутренние таможенные пошлины, перекупные, весовые, мостовщина, причальные и отчальные и даже с найма подвод. Точно определенных правил насчет всех этих сборов не существовало и часто они высчитывались совершенно неправильно даже в арифметическом отношении, – просто как Бог на душу положит. А между тем за утайку и неплатеж этих сборов владельцы металлов подвергались наказаниям, штрафам и конфискациям имущества. Все эти “волокиты” и громадные сборы задерживали развитие горного дела. Немудрено, что прибыльщики могли хорошо ловить рыбу в мутной воде. И только с учреждением берг-коллегии (1718 год) и с изданием берг-привилегии (в 1719 году) – первого горного закона на Руси, – горное дело в нашем отечестве стало на более правильную почву.

Как мы уже говорили, Никита Демидов, по своему быстрому обогащению, давно возбудил вожделения фискалов (из которых в особенности известен Нестеров), и они не раз хотели прижать бывшего кузнеца, обвиняя его в том, что он утаивает железо, не платит пошлин и слишком дорого ставит припасы в казну. Примешивались глухо обвинения и в том, что Никита держит беглых людей на заводах. На этих доносах некоторые из фискалов выражали не совсем скромное желание об отнятии невьянских заводов от Демидова и об отдаче им, фискалам, за что они обещали “порадеть” для матушки-родины и “для царского величества”. Хотя Демидов и удачно оправдывался перед сенатом, куда доходили его дела, но все-таки по этим делам был поручен “розыск” известному начальнику розыскной канцелярии лейб-гвардии капитан-поручику Плещееву. Розыск был настоящею Калифорнией для тогдашнего “крапивного семени”. Плещеев тянул его три года, наказывал людей Демидова, держал их в кандалах, и, вероятно, прижимистому тульскому кузнецу пришлось немало потратить денег и покланяться господам подьячим. А жаловаться старый заводчик боялся: царь был далеко, благоприятель думный дьяк Виниус сошел со сцены, да притом у невьянского богача был большой грех по части “беглых людей”.