Демократия. История одной идеологии

Целое направление критики «парламентской демократии» в смысле эффективности ее механизма развивало этот аргумент, указывая на неизменное присутствие и преобладание элиты внутри политических систем, обычно определяемых не только как «парламентарные», но и как «демократические». Этот аргумент, во имя «германской демократии», коренным образом отличной от демократии «западной», имперские верхи обрушили в годы войны на Антанту, разоблачая ее пропагандистские лозунги. Тогда заговорили об «идеях 1914 года», противопоставляя их идеям 1789-го. Сама по себе «германская демократия» была материей расплывчатой, она опиралась, в сущности, на банальный концепт, имевший отдаленную связь с описанной у Тацита comitatus [314] германцев, — на «стихийное подчинение вождю» (в современную эпоху, разумеется, кайзеру); но критика ее идеологов, коснувшаяся самих основ «западной» демократической практики, оказалась проницательной: она вскрыла и всесилие крупных промышленников, и порабощение главных органов печати, и партийную систему, в которой господствует самодовлеющий слой профессиональных политиков, и вовлечение рабочих через неприкрытый синдикализм, ставший неотъемлемой частью общей системы, бесстыдно пропагандирующий националистические и империалистические идеи (джингоизм) [315] . Напротив того, образ (идеализированный) германской демократии зиждется на трех основаниях: армия (отождествляемая с народом), бюрократия, монарх.

314

Община (лат.).

315

Джингоизм — от «джинго», клички английских шовинистов, — термин для обозначения крайне шовинистических воззрений; вошел в употребление в Великобритании в конце 1870-х гг. (прим. пер.).

Наша армия, — пишет в январе 1918 года Виламовиц [316] , — отождествляет себя с народом, способным носить оружие, и из безусловного подчинения солдата рождается в свободном немце преданность, присущая древнему германскому духу субординации /.../ Преданность пруссаков своему монарху — краеугольный камень немецкой мощи. Наша монархия — палладиум нашей свободы. Монархия защищает нас от тирании: кто предпочитает последнюю, пусть едет в Америку! Под управлением Вильсона он сможет ее обрести. Существует также тирания денег, парламентской клики, партократии, гнет которой ослабевает лишь при смене тех, кто получает от нее выгоду [317] .

316

Виламовиц — Виламовиц-Меллендорф, Ульрих фон ( 1848— 1931) — крупнейший немецкий филолог-классик. Был близок к германскому императорскому двору; политическая ориентация отличалась принципиальным консерватизмом. В годы Первой мировой войны занимал ярко выраженную националистическую позицию, участвовал в составлении и подписании общественных манифестов в поддержку германской политики (прим. пер.).

317

Willamowitz-Moellendorff U. von, Das Nationalfest der Deu-tschen, «Norddeutsche Allgemeine Zeitung», 27 января 1918 г.

Очевидно, «классическим» является обвинение «западных» стран в парламентской коррупции: там ведь и в самом деле парламентаризм безнадежно запутался в своих отношениях и связях с магнатами экономики при отсутствии какой-либо «внешней», более влиятельной силы (каковой, в глазах «германской демократии», является кайзер). «Западная» (westliche) демократия, — пишет крупный берлинский историк Эдуард Мейер в 1916 году, — вступает в противоречие с собственными принципами, и не потому, что парламент осуществляет свое посредничество согласно мандатам, а потому, что за ним стоят ведущие экономические силы и мощные корпорации вкупе с профсоюзной верхушкой: они-то в действительности и правят государством. Выдвижение политических кадров происходит на основе противоестественного отбора. Мейер привлекает свои обширные знания американского общества, которое он имел возможность непосредственно изучать за несколько лет до этого, и приводит яркое описание того, как в США вербуются политические кадры: от politicians до bosses и партийных заправил. Демократия зашла в тупик: тот, кто захочет последовательно проводить в жизнь ее принципы, «закончит тем, что пойдет дорогой Робеспьера» [318] . Столь же яркую картину политической коррупции, неотъемлемой от американской «демократии», нарисовал Энгельс в работе 1891 года, которую предпослал двадцатилетней давности выступлению Маркса о Коммуне («Гражданская война во Франции»):

318

Meyer E., Der Staat, sein Wesen und seine Organisation, в Weltgeschichte und Weltkrieg, Cotta, Stuttgart, 1916, pp. 151 — 153.

Нигде «политики» не составляют такой обособленной и влиятельной части нации, как именно в Северной Америке. Там каждая из двух больших партий, сменяющих одна другую у власти, в свою очередь, управляется людьми, которые превращают политику в выгодное дело, спекулируют на депутатских местах /.../ живут за счет агитации в пользу своей партии и после победы в качестве вознаграждения получают должности. /.../ Там нет ни династии, ни дворянства, ни постоянной армии, за исключением горстки солдат для наблюдения за индейцами, нет бюрократии с постоянными штатами и правами на пенсии. И все же мы видим там две большие банды политических спекулянтов, которые попеременно забирают в свои руки государственную власть и эксплуатируют ее при помощи самых грязных средств и для самых грязных целей, а нация бессильна против этих двух больших картелей политиков, которые якобы находятся у нее на службе, а в действительности господствуют над ней и грабят ее.

Другим режимом, подвергавшимся нападкам за коррупцию в политике, была, как известно, Третья французская республика (основные скандалы: «affaire des d'ecorations» [«Дело о наградах» [319] ], приведшее к отставке президента Греви; «affaire des fiches» [«Дело о карточках» [320] ]; позже, в тридцатые годы, — финансовые аферы, самая известная из которых — «дело Ставиского» [321] , многим стоившее политической карьеры). Однако и Италия, со скандалом Римского банка [322] , опрокинувшим Криспи, тоже внесла свой вклад. Презрение ко всему этому замечательно выразил Томас Манн в «Размышлениях аполитичного» (1918), где, в частности, есть очень удачное определение так называемой западной «демократии»: «ретро-буржуазная».

319

Дело о наградах — скандал, разразившийся во Франции осенью 1887 г., когда выяснилось, что Даниэль Вильсон, депутат парламента и зять президента Жюля Греви, осуществляет своеобразную торговлю государственными наградами, особенно орденом Почетного легиона, раздавая их и за деньги (орден Почетного легиона за 25 тыс. франков) и за паи в различных компаниях. Дело вызвало правительственный кризис, и президенту Греви пришлось уйти в отставку (прим. пер.).

320

Дело о карточках — В 1900-1904 гг. стало известно, что во французской армии существовала негласная система «карточек», в которых отмечались религиозные и политические убеждения офицеров; записи в карточках способствовали либо препятствовали продвижению офицеров по службе (прим. пер.).

321

Дело Ставиского — 23 декабря 1933 г. Серж Александр Стависки был арестован за распространение фальшивых чеков на сумму в 235 млн. франков. Во время процесса обнаружились тесные связи обвиняемого с высокопоставленными государственными чиновниками и депутатами парламента (прим. пер.).

322

Скандал Римского банка — скандальная история о хищениях в эмиссионных итальянских банках, имевших место в 1892 г. Премьер-министр Дж. Джолитти, скомпрометированный последовавшими разоблачениями, ушел в отставку и в ноябре 1893 г. уступил пост Франческо Криспи, но дальнейшие разоблачения задели и самого Криспи. Выяснилось, что если Джолитти пользовался такими деньгами для своих политических целей, то Криспи (и его жена) — для личных целей (прим. пер.).

Убедительный, широкий взгляд на процесс приручения «демократической» политики господствующими экономическими силами, охватывающий историю Европы от 1848 года до периода после Первой мировой войны, отражен в «Кризисе демократии» Отто Бауэра [323] :

Демократия явилась результатом классовой борьбы в капиталистическом обществе. Она взросла на почве капиталистического общественного строя. В этом обществе по-прежнему существует капитализм; по-прежнему в руках капиталистов сосредоточена частная собственность на средства производства, а следовательно, и господство капиталистов над рабочими. Но в государстве отменено избирательное право на основе имущественного ценза, гарантировавшее капиталистам политическую гегемонию; рабочие, крестьяне и мелкая буржуазия приобретают все гражданские права и числом своих голосов отвоевывают себе государство. «Но главное противоречие этой конституции — пишет Маркс, — заключается в следующем: посредством всеобщего избирательного права она дает политическую власть тем самым классам, социальное рабство которых она должна увековечить, — пролетариату, крестьянству и мелкой буржуазии. А тот класс, чью старую социальную власть она санкционирует, — буржуазию — она лишает политических гарантий этой власти. Политическое господство буржуазии втиснуто ею в демократические рамки, которые на каждом шагу содействуют победе противников буржуазии и ставят на карту самые основы буржуазного общества». Но это противоречие, обостряющееся в периоды серьезных общественных смут, в повседневной практике поступательного капиталистического развития преодолевается быстро и безболезненно. Класс капиталистов сумел и демократические институты превратить в орудия своего классового господства [324] .

323

Отто Бауэр (1881-1938) — лидер австрийских социалистов до Второй мировой войны, теоретик австромарксизма, министр иностранных дел Австрии (1918-1919), один из инициаторов создания Социалистического рабочего Интернационала (прим. пер.).

324

Bauer О., Tra due guerre mondiali?, pp. 89-90. [Цит. из Маркса: Сочинения. Том 7, с. 41. — Прим, перев.].

Подтверждением гегемонии, достигнутой не только над всей политической структурой, но и, что знаменательно, над социалистическими партиями (за исключением несогласного меньшинства) явилось летом 1914 года присоединение каждой из этих партий к соответствующему «патриотическому» фронту: во Франции такой фронт носил помпезное, несколько комическое наименование Union sacr'ee [Священный союз]. «Очень немногие писатели и художники, — писал о Германии Эдмон Вермейль [325] , — сумели устоять перед безумием всеобщего энтузиазма и священного союза» [326] . То же самое можно сказать и о других странах, вступивших в войну. Как правило, в работах, посвященных этим вопросам, справедливо подчеркивается «духовная мобилизация», способность милитаристской пропаганды опутать всех своей сетью, привлекая к себе на службу интеллектуалов; совершенно верно освещается соскальзывание различных социалистических партий к империалистической или субимпериалистической политике тех или иных стран: к этой теме мы вскоре вернемся. Но зачастую остается в тени основной феномен, определяющий после войны 1914 года развитие парламентских европейских «демократий». Это — кризис самого института, самый серьезный до массовой победы фашистских режимов; кризис, открывший дорогу авторитарным решениям, прежде всего итальянскому фашизму. В Италии, в частности, таковым кризисом было само вступление в войну, навязанное стране в мае 1915 года своего рода королевским «государственным переворотом» [327] . После чего, само собой разумеется, парламентская жизнь замирает, «замораживаются» парламенты, избранные до конфликта, но их влияние на общественные Дела, in primis на самые важные из них — а именно на войну — все время ослабевает во всех воюющих странах, будь то «демократии» в союзе с царем либо свирепые (согласно пропаганде Антанты) центральноевропейские «автократии». Власть военных безмерно возрастает; в Германии в последний год войны, в сущности, устанавливается диктатура генерала Людендорфа (будущего покровителя первых гитлеровских авантюр). Везде пытаются tout court «обходиться» без парламентского контроля. Целым этапом и немаловажной частью такого поворота к авторитаризму, обусловленного войной и богатого на последствия, является вовлечение социалистов в военную истерию.

325

Эдмон Вермейль (1878-1964) — французский ученый, специалист по немецкой истории и культуре (прим. пер.).

326

Vermeil E., La Germania contemporanea, итал. перевод, Laterza, Bari, 1956, p. 182.

327

...королевским «государственным переворотом» — обстоятельства вступления Италии в Первую мировую войну: ее правительство не сразу определилось, к какой стороне примкнуть, поскольку и Австро-Венгрия с Германией, и Антанта обещали Италии территориальные приобретения в случае поддержки. Парламент тем не менее проголосовал за нейтралитет. Однако в стране ширилось движение за вступление в войну на стороне Антанты, которое возглавляли социалист Бенито Муссолини и писатель Габриэле д’Аннунцио. Они организовали демонстрации против парламента и «нейтралистов», король Виктор-Эммануил ІІІ встал на их сторону, и 23 мая 1915 г. Италия объявила войну Австро-Венгрии (прим. пер.).

Позже, когда в головах прояснилось, их стали с насмешкой именовать «социал-патриотами». Но вначале лишь небольшие, остававшиеся в меньшинстве фракции не соглашались с такой политикой. Военно-патриотический поток не захлестнул лишь итальянцев и русских из «большевистской» фракции, возглавляемой Лениным. До последнего боролся за мир высоконравственный человек, мудрый политик и знающий историк Жорес, убитый 31 июля 1914 года фанатиком из правых. Ко времени его похорон, 4 августа, несмотря на попытки in extremis профсоюзных лидеров, и несмотря на встречу (1 августа) французских и немецких социалистов, на которой было принято общее решение не голосовать за военные кредиты, уже повсюду возникли «священные союзы», и каждая партия равнялась на свое правительство, склоняя голову перед всеобщей мобилизацией. Тех, кто по-прежнему был не согласен, стали считать вражескими агентами.

Это была нижняя точка. Настоящее падение в пропасть после апогея, достигнутого всего два года тому назад, когда в Германии на выборах 1912 года социал-демократическая партия получила около 4,25 млн голосов из 12 млн избирателей, и Европа, как писал Бродель, стояла «у края социализма». Но трезвость, с какой мы сегодня оцениваем ту или иную ситуацию, легко нам доставшаяся, не должна помешать нам разобраться в механизме, определившем столь плачевный исход. То был механизм неизбежной, прогрессирующей интеграции, которая является оборотной стороной вхождения в систему. Русским социал-демократам («большевистской» фракции) было легче противостоять неодолимой силе, которая захватила всех остальных: само положение вне закона и открытое противостояние самодержавию оберегало эту партию от патриотических тенденций. В Италии тоже сложилась особая ситуация: не зря Энгельс указывал в своем «завещании» 1895 года, что «романские» партии все еще являются по сути экстремистскими и мало привержены выборной парламентской борьбе. В самом деле, итальянские социалисты, разобщенные, подвергаемые после Капоретто [328] давлению и прямому шантажу, лучше умели противиться все более разнузданной оргии патриотизма.

328

Капоретто — битва при Капоретто (24 октября — декабрь 1917 г.) — широкомасштабное наступление австро-германских войск на позиции итальянской армии, одно из крупнейших сражений Первой мировой войны, сокрушительное поражение итальянских войск (прим. пер.).

Такое положение вещей не сложилось в одночасье. Опасность войны в Европе существовала и в предшествующие годы. Со дня на день все ожидали столкновения между империалистическими державами. Вильгельм II не делал тайны из своих намерений; Франция всегда была готова к реваншистским выпадам из-за Эльзаса; Англия не могла потерпеть, чтобы Германия, чей флот увеличивался с каждым днем, оспаривала у нее мировое господство, и всеми средствами пыталась добиться союза с Россией, натравить этого гиганта на восточные границы Рейха. Таков был расклад сил. Поражает тон одного письма Энгельса, написанного в октябре 1891 года, когда в воздухе носилась опасность войны против союза России и Франции. Старый патриарх, напуганный такой перспективой, пишет: «В случае победы России мы будем раздавлены. А потому, если Россия начнет войну, — вперед, на русских и их союзников, кто бы они ни были. /.../ Мы еще не забыли славного примера французов 1793 г., и если нас к тому вынудят, то может случиться, что мы отпразднуем столетний юбилей 1793 г., показав при этом, что немецкие рабочие 1893 г. достойны санкюлотов того времени» [329] (!). А в письме, относящемся к следующему году, договаривается до того, что в Германии «революция может произойти только из армии». В общем, смычка различных Шейдеманнов [330] с правительством во имя родины идет издалека.

329

Энгельс Ф. Письмо А. Бебелю 24-26 октября 1891 г., Сочинения. Том 38, с. 162.

330

Шейдеманн, Филипп (1865-1939) — немецкий политик, один из лидеров социал-демократической партии Германии (СДПГ), первый премьер-министр (канцлер) Германской (Веймарской) республики (1919) (прим. пер.).

И находит — в этом, следует отметить, и состоит специфика немецкой ситуации — подготовленную почву в межклассовой солидарности, которую во имя «германской», «органичной» демократии прилежно взрыхляли как власти, так и интеллигенция в те месяцы массового безумия летом 1914 года. «Не должно быть никаких разногласий между классами и конфессиями, между вышестоящим и нижестоящим, между культурным и некультурным, — твердил Виламовиц, светило Берлинского университета, в своих «Речах военного времени». — Единство — залог здравия нашего народа. Сын князя и благородный вождь социалистов скрепили его своей кровью. Да будет проклят тот, кто пытается подорвать его!» (например, еврейка Роза Люксембург, которая разъясняет, рискуя жизнью, что «главный враг» находится в собственной стране...) [331] . Вот что еще говорил в эти месяцы Виламовиц:

331

За распространение листовок с таким текстом Либкнехт был вновь арестован и подвергнут во время войны длительному заключению.