Демократия. История одной идеологии
Шрифт:
Но, несмотря ни на что, решение VII съезда Коминтерна не утратило силы, во всяком случае, для руководителей в ранге Тольятти: «Сегодня коммунисты возглавляют борьбу, направленную на защиту и завоевание демократии, ибо сегодня во всем мире идет борьба между фашизмом и демократией. Приняв позицию защиты демократии, мы должны проявлять максимум отваги, забыв о политических трениях, которые повредили бы этой борьбе» [442] .
Война в Испании была со всех точек зрения «генеральной репетицией» той катастрофы, того решающего рубежа в истории демократии, каким явилась Вторая мировая война. Кто и сейчас оставался в стороне от выбора, не имел политического будущего. Недостаточно было формально соблюсти приличия; собственно, никто и не прикидывался безгрешным, если вспомнить последовательную деградацию правительств Даладье и Рейно, не говоря уже об изначальном попустительстве радикалов по отношению к Петэну.
442
Выступление Тольятти в феврале 1937 г. «перед особой группой итальянских товарищей», живущих в Москве; см. Agosti А., Togliatti, Utet, Torino, 1996, р. 207 (в книге обильно представлены источники).
Сейчас об этом мало кто вспоминает (разве что те, кто оценивают франкизм как прискорбную необходимость), да и современный кинематограф неожиданно ударился в возвеличение троцкистских позиций, но факт остается фактом: из европейских государств только СССР реально поддерживал испанскую республику. Линия Коминтерна, оспариваемая теми, кто считал, будто пробил час испанской социалистической революции (ПОУМ [443] , анархисты), состояла в том, чтобы сдерживать «подрывную» деятельность Ларго Кабальеро [444] и проводить — со всей жесткостью, на какую был способен сталинизм — такую политику, которая не отпугнула бы умеренную, но верную республике буржуазию.
443
ЛОУМ (Partido Obrero de Unificaci'on Marxista — Рабочая партия марксистского единства, исп.) — образована 29 сентября 1935 г. в Барселоне; название партии выбрано в подражание звуку выстрела. Политическая программа ПОУМ во многом основывалась на идеях Льва Троцкого (в частности, на его теории перманентной революции) (прим. пер.).
444
Ларго Кабальеро, Франсиско (1869-1946) — испанский политик-синдикалист, глава Испанской социалистической рабочей партии и Всеобщего союза трудящихся. В период Второй республики занимал посты министра труда (1931-1933) и председателя правительства (1936-1937). Выступал в поддержку социалистической революции, за что получил прозвище «испанский Ленин» (прим. пер.).
445
Brandt W., Erinnerungen, Ullstein, Frankfurt 1989; итал. перевод: Memorie, Garzanti, Milano, 1991, p. 125.
446
Вилли Брандт, настоящее имя Герберт Эрнст Карл Фрам (1913-1992) — немецкий политик, социал-демократ, четвертый федеральный канцлер ФРГ (1969-1974), лауреат Нобелевской премии мира (1971) (прим. пер.).
447
German Foreign Policy Documents, Series D (1937-1945), voi. Ill, p. 286. Такого же толка была и операция, о которой говорил Геббельс в своем дневнике (22 апреля 1938 г.): «наш секретный радиопередатчик в Восточной Пруссии вызвал в России большой переполох. Мы говорим от имени Троцкого, что создает Сталину немалые проблемы» (Goebbels J., Diario 1938, Mondadori, Milano, 1994, p. 123).
448
Thomas H., The Spanish Civil War, Eyre Publishers, London, 1961; итал. перевод: Storia della guerra civile spagnola, Einaudi, Torino, 1963, p. 447, прим. 1.
449
MIR (Movimiento de Izquierda Revolucionaria — Революционное движение левых сил, исп.) — левая политическая партия в Чили, основанная в 1965 г.; считала себя «марксистско-ленинским авангардом рабочего класса» и боролась за уничтожение эксплуататорского строя (прим. пер.).
Красноречивым документом является письмо Сталина к Ларго Кабальеро (21 декабря 1936):
Испанская революция прокладывает себе пути, отличные во многих отношениях от пути, пройденного Россией. Это определяется разницей предпосылок социального, исторического и географического порядка, иными требованиями международной обстановки, чем те, с которыми имела дело русская революция. Вполне возможно, что парламентский путь окажется более действенным средством революционного развития в Испании, чем в России.
Далее он советует Ларго Кабальеро издать земельные и налоговые декреты в пользу крестьян; избегать конфискаций, которые могут восстановить против правительства мелкую и среднюю буржуазию; обеспечить свободу торговли; заручиться активной поддержкой президента Асаньи и его республиканской группировки. Потом выражает обеспокоенность по поводу международной обстановки: «Это необходимо для того, чтобы помешать врагам Испании рассматривать ее как коммунистическую республику и тем предотвратить открытую их интервенцию, являющуюся самой большой опасностью для республиканской Испании» [450] .
450
Цит. no Togliatti P., Opere, voi. IV. 1: 1935-44, под ред. F. Andreucci, P. Spriano, Ed. Riuniti, Roma, 1979, p. CVII.
Но у себя в Центральном комитете секретарь Испанской коммунистической партии Хосе Диас идет гораздо дальше: «Республика, за которую мы боремся, — другая республика, не такая, какая могла бы быть во Франции или в любой другой капиталистической стране. Мы боремся за то, чтобы разрушить материальную базу, на которой основывается реакция и фашизм, поскольку без разрушения этой базы не может существовать подлинная политическая демократия» [451] .
Неустойчивое равновесие, в котором находится республика, зависит как раз от различных толкований такого рода призывов. Для Тольятти, руководителя Коминтерна, приоритет один — «выиграть войну». Он пишет по поводу этих событий:
451
Diaz J., Tres ahos de lucha, Ed. del Partido comunista de Espana, Barcelona, 1939, p. 390.
Несмотря на правильную и стойкую позицию нашей партии, характер этой войны как войны за независимость был признан другими антифашистскими организациями не с самого начала, а довольно поздно. Долгое время мы работали и боролись не так, как нужно было это делать в войне за независимость против великих империалистических держав, а так, как могли бы участвовать в испанской гражданской войне прошлого века!
Его критика весьма проницательна: он изобличает отсутствие «демократических форм, которые позволили бы широким массам участвовать в политической жизни страны»; обвиняет «комитеты Народного фронта» в фактическом уклонении от их обязанностей, а фабричные комитеты — в опоре на правящую верхушку; обнаруживает отсутствие демократии внутри профсоюзов и слабую жизнеспособность партий; позже, в ретроспективном обзоре, он отметит, что на самом деле во время гражданской войны так и не был утвержден «подлинный и настоящий демократический режим». И все-таки добавляет, что, по его мнению, «политический опыт Народного фронта весьма обогатился» в ходе этих событий [452] .
452
Эти сообщения из Испании были впервые опубликованы Ф. Андреуччи и П. Сприано в IV томе Opere Togliatti, рр. 249410. Первая цитата взята из заключительного сообщения (21 мая 1939 г.), р.405; вторая — из первого сообщения (30 августа 1937 г.), р. 264.
Когда правительство Блюма распалось и демократии оставили испанскую республику сражаться в одиночку; когда на усилия Советского Союза добиться коллективных гарантий против возможной агрессии со стороны Германии «демократии» ответили Мюнхенским соглашением (30 сентября 1938), продолжать поддерживать политику «фронтов» оказалось нелегко.
Долго будут спорить о том, какие косвенные и непосредственные причины привели к ошеломляющему дипломатическому повороту, известному как «русско-германский пакт» (23 августа 1939). Ясно по крайней мере, особенно в свете «Дневников» Димитрова, что со стороны Сталина это было стратегическое решение, а не тактический ход. Воздействие этого пакта на политику, намеченную VII съездом Коминтерна, было, как и следовало ожидать, сокрушительным. Тот факт, что англичане и французы всячески потворствовали Гитлеру — от Испании до Чехословакии, — отошел на второй план в глазах тех сил, уже разрозненных, для которых и была выработана политика «фронтов». Им русско-германское соглашение представлялось чем-то немыслимым. «Государственной» политике можно было многое простить, но такое не должно было оставаться безнаказанным. Самое страшное заключалось в том, что рухнула уверенность в изначальной непримиримости позиций СССР и нацистской Германии: Советскому Союзу не прощали того,
что он повел себя как всякое другое государство. Письма (1935-1939) Сарагата [453] к Ненни [454] , опубликованные Фондом Ненни в январе 1998 года, дают непосредственное представление о силе удара и о резком, радикальном переломе в отношениях. Достаточно сопоставить комментарии Сарагата после Мюнхена: «Россия просто великолепна. Литвинов преподал урок достоинства и демократии с искусством великого государственного деятеля. Действия Франции унижают ее, а русские воспаряют к звездам» (дальше он высмеивает «юродивых от антикоммунизма»; 24 сентября 1938). Но вот 22 августа 1939 года: «Дорогой Ненни, предательство русских свершилось. Мы не можем больше закрывать на него глаза. Это — конец Третьего Интернационала, и, может быть, начало нового социалистического движения, в которое должны влиться коммунистические бойцы, разочарованные, содрогающиеся от отвращения». Троцкий уже 2 сентября 1939 года вещает из Мексики о «страхе перед массами», который подвигнул Сталина на подписание пакта в тот момент, когда — считает изгнанник — нужно было делать ставку на европейскую (а может быть, и мировую) революцию [455] .453
Сарагат, Джузеппе (1898-1988) — итальянский политик, лидер социал-демократической партии. Министр иностранных дел (1963-1964), президент Италии (1964-1971) (прим. пер.).
454
Ненни, Пьетро (1891-1980) — итальянский политик-социалист. В 1931-1939 гг. — член исполкома Второго Интернационала, выступал за единство действий с коммунистами. Генеральный секретарь Итальянской социалистической партии в 1931-1939, 1943-1944 и 1949-1963 гг., председатель Объединенной социалистической и социал-демократической партии (1966-1969). Заместитель премьер-министра (1945-1946, 1963), министр иностранных дел (1946-1947, 1968-1969) (прим. пер.).
455
Троцкий Л. Д. «Война и революция». Итал. перевод: Guerra e rivoluzione, Mondadori, Milano, 1973, p. 57.
Более реалистический взгляд на это решение высказал Черчилль в первой части («От войны к войне») своего исторического труда «Вторая мировая война» [456] : «Франция и Англия должны были принять советское предложение и составить тройственный союз /СССР, Англия, Франция/»; только это могло бы предотвратить пакт. Известно, что Советский Союз почувствовал себя обманутым той намеренно непоследовательной манерой, в какой англичане и французы вели переговоры, и повторил Брест-Литовск в совершенно обратной ситуации, решив заранее обезопасить себя от неизбежно надвигающейся войны, как ранее Россия вышла из войны между империалистическими державами. По прошествии лет было нетрудно создать миф о Польше, «разделенной» между Гитлером и Сталиным; написать очередную главу истории разделов. Правда состоит в том, что в 1938-1939 годах Польша была охвачена антисоветской истерией и весьма благожелательно настроена к гитлеровской Германии, политике которой верно следовал польский министр иностранных дел Бек (включая разрыв с Лигой Наций 11 августа 1938) [457] . После Мюнхенского соглашения 1938 года Польша приняла участие в разделе Чехословакии, поглощенной Рейхом, и получила свою часть добычи — Цешинский горнопромышленный район [458] . Польскую политику в месяцы, предшествующие русско-германскому пакту, так описывает крупнейший западный исследователь истории Восточной Европы Хью Сетон-Уотсон в своей замечательной работе 1945 года «Eastern Europe between the Wars, 1918-1941» [«Восточная Европа между двумя войнами, 1918-1941»] [459] : «Уверенные в том, что они контролируют армию и полицию, коварно стравливая друг с другом различные группы оппозиции, руководители страны надеялись, что кризис продлится как можно дольше, покамест ограничиваясь незначительными приготовлениями как на внутреннем фронте, так и на границах».. Со своей стороны, СССР по этому пакту получал обратно территории, которые советская Россия утратила в результате мира, навязанного Германией в 1918 году (надо заметить, что Версаль в этом плане никак не исправил ситуацию).
456
Итал. перевод: Mondadori, Milano, 1948,1, p. 397. Дипломатическая обстановка, в которой был заключен «пакт», хорошо описана в труде Hugh Seton-Watson (Eastern Europe between the Wars, 1918-1941), Cambridge Univ. Press, 1945; итал. перевод: Rubbettino, Severia Mannelli, 1992, под названием Le democrazie impossibili): «Мюнхенское соглашение исключило Советский Союз из числа великих европейских держав и подорвало стратегические основания франко-советского пакта. Участники переговоров, состоявшихся летом 1939 г. между западными державами и Советским Союзом, не были откровенны, ни с той, ни с другой стороны. У России не было причин подвергать себя опасности ради двух стран, которые всячески выказывали свою к ней неприязнь и не были в состоянии предоставить помощь в случае войны, первый удар которой она должна была бы принять на себя. Польское правительство — если, конечно, можно доверять официальным и официозным заявлениям — полагалось на то, что их армия быстро захватит Берлин, и даже не задумывалось о том, чтобы «позволить» Красной Армии прийти на помощь. Крупнейшие английские журналисты заявляли, что союз с СССР был бы только помехой для европейских держав. Таким образом, хотя заключение августовского германо-советского пакта и привело в смятение мировое общественное мнение, по идее, это никого не должно было удивлять» (р. 430).
457
“Annuario di politica internazionale” (Milano, Ispi) 1938, p. 41.
458
Там же, pp. 399-402.
459
Цитированная работа, pp. 221-222.
Но это решение не могло восприниматься только на военно-дипломатическом уровне. Все, за что ни возьмись, неизбежно подвергалось сомнению и вызывало дискуссии. Исключения, разумеется, не составил и поворот в политике Коминтерна, обозначившийся на VII съезде. Естественно, это привело к долговременным последствиям, в частности, к переосмыслению роли руководителей.
Два года русско-германского союза (август 1939 — июнь 1941; контакты, однако, начали складываться уже в марте, когда Молотов занял место Литвинова) в немалой степени противоречат жесткой биполярной схеме «европейской гражданской войны». К тому же, поскольку его обычно оценивают исходя из последующих событий, внимание ученых к этому двухлетию не соответствует его значимости; исключение составляют замечательное исследование Анджело Таски [460] («Deux ans d’alliance germano-sovi'etique», [«Два года германо-советского альянса»] Fayard, Paris, 1949); собрание документов, подготовленное И. В. Брюгелем («Stalin und Hitler», Europa-Verlag, Wien, 1973); работа Э. Рида и Д. Фишера («The Deadly Embrace», [«Смертельное объятие»] Joseph, London, 1988) и еще несколько публикаций [461] . Есть и такие крайности, как монументальная «Всемирная история» Академии наук СССР, где данный факт даже не упомянут, разве что включен в краткую хронологическую таблицу!
460
Анджело Таска (1892-1960) — итальянский журналист и историк, социалист, один из основателей итальянской компартии (1921), исключен из нее в 1929 г., из-за расхождения во взглядах с А. Грамши и П. Тольятти. В 1926 г. эмигрировал во Францию. Автор ряда работ по истории фашизма и коммунизма (прим. пер.).
461
Отметим, ради честности и объективности изложения, IV главу книги Aldo Agosti, Bandiere rosse. Profilo storico dei com-munismi europei, Ed. Riuniti, Roma, 1999.
Этот болезненный отрезок истории второго мирового конфликта интересует нас не сам по себе: для нас важны его последствия, отразившиеся на политической линии «народных фронтов». Их поддержка прекратилась, прервалась и антифашистская кампания. Выступая в Верховном Совете 31 августа 1939 года, Молотов с присущей ему (как может показаться) грубостью говорит об «идиотическом антифашизме» [462] . 7 сентября, на встрече с Молотовым, Ждановым, Димитровым и Мануильским [463] , Сталин сам обрисовал свою позицию. В «Дневниках» Димитрова можно прочесть об этой встрече:
462
Источник — базельский «Rundschau» от 7 сентября 1939 г. См. Briigel, Stalin und Hitler, документ № 89.
463
Мануильский, Дмитрий Захарович (1883-1959) — советский партийный деятель, в 1928-1943 гг. секретарь исполкома Коминтерна (прим. пер.).
До начала войны /то есть до 1 сентября/ противопоставление фашизма демократическому режиму было абсолютно справедливым. Во время войны между империалистическими державами это уже неправильно. Разделение капиталистических государств на фашистские и демократические утратило то значение, какое имело прежде. Война вызвала коренной перелом. Единый народный фронт вчерашнего дня был призван облегчить положение рабов капиталистического строя. В условиях империалистической войны ставится вопрос об уничтожении рабства! Оставаться сегодня на вчерашних позициях (единый народный фронт, единство нации) означает соскальзывать на позиции буржуазии. Этот пароль выходит из употребления [464] .
464
Dimitrov G., Tagebiicher 1933-1943, I, Aufbau Verlag, Berlin, 2000, pp. 273-274. Итал. перевод: Diario. Gli anni di Mosca (1934-1945), Einaudi, Torino, 2002, p. 194.