Демон движения

____________

* Ex post {англ.) — постфактум, после.

– 130 -

утром из Парижа. Сел ли он на него в столице Франции или на какой-то станции по дороге — не ведал. Выехал откуда-то и ехал куда-то — вот и все, что можно было сказать по этому поводу...

Поерзал на подушках, выпрямил ноги и закурил сигару. Испытывал ощущение безвкусицы, едва ли не отвращения. Подобные чувства всегда возникали при виде кондуктора или вообще кого-то из железнодорожников. Эти люди сделались символом определенных недостатков или недочетов, воплощением несовершенств, которые он видел в устройстве поезда и железнодорожного движения. Шигонь понимал, что свои необычайные путешествия он совершал под влиянием космических, стихийных сил, реализация которых в форме поездки по железной дороге была ребяческим компромиссом, обусловленным характером его окружения и условиями земной среды. Он более чем ясно представлял себе это, полностью сознавая, что если бы ему не мешало данное печальное обстоятельство, если бы он не был прикован к Земле и ее законам, то его странствия стали бы несравненно более роскошными и великолепными, отбросив прочь все истертые шаблоны и методы.

И именно поезд, железная дорога и ее служащие олицетворяли для него эту тесную формулу, этот порочный круг без выхода, из которого он, человек, бедный сын земли тщетно пытался вырваться.

Поэтому он презирал этих людей, иногда даже ненавидел их. Порой эта ненависть к «прислужникам дарованной свыше свободы передвижения», как он их презрительно называл, возрастала по мере повторения тех странных «побегов», которых он стыдился не столько из-за их бесцельности, но скорее из-за того, что они совершались в таких жалких масштабах.

Эти чувства побуждали к мелким конфликтам или спорам с железнодорожным начальством, неизбежным из-за ненормального состояния путешественника. На некоторых линиях его уже хорошо знали; он не раз ловил на лету ироническую улыбку носильщика, кондуктора или начальника станции.

– 131 -

Кондуктор, обслуживавший вагон, в котором сейчас ехал, показался ему особенно знакомым — уже не раз перед его глазами, рассеянно всматривавшимися в пространство, мелькало это худощавое, побитое оспой лицо, при взгляде на него озарявшееся глумливой улыбкой. По крайней мере, так ему казалось...

Особенно Шигоня раздражали железнодорожные объявления, рекламы и мундиры. Каким смешным был пафос аллегорий движения, развешанных в залах ожидания, какими претенциозными были широкие жесты мелких гениев стремительного движения!

Но самое комичное впечатление производили эти крылатые колеса на фуражках и лацканах чиновников. Вот уж, что называется, размах! Вот фантазия!

При виде этих знаков отличия у Шигоня неоднократно возникало шальное желание содрать их и заменить изображением собаки, вертящейся в погоне за собственным хвостом...

Сигара медленно тлела, рассеивая по купе облачка синеватого дыма. Державшие ее пальцы лениво разжались, и ароматная Trabucco покатилась под диван, брызнув ракетой мелких искр: курильщик задремал...

Пущенный по трубам горячий пар тихо зашипел под ногами, разливая по купе уютное домашнее тепло. Какой-то запоздалый комар запел тонкую, слабую мелодию, сделал несколько нервных кругов и спрятался в темном закутке между выпуклостями плюшевых подушек. И снова только тихое гудение горелки и мерный перестук колес...

Через какое-то время Шигонь проснулся. Потер лоб, сонно потянулся, меняя позу, и оглянулся вокруг. К своему немалому изумлению он заметил, что находится в купе не один: у него появился попутчик. Напротив, удобно устроившись на подушках, сидел какой-то железнодорожный служащий и курил папиросу, нагло пуская дым в его сторону. Из-под небрежно расстегнутой служебной блузы выглядывала бархатная жилетка, совсем как у того начальника станции, с которым у Шигоня когда-то случился адский

– 132 -

скандал. В то же время под тугим воротником с тремя звездочками и парой крылатых колес шею обвивал красный, как кровь, платок, в точности как у наглого кондуктора, который раздражал его своей улыбкой.

«Что за черт?! — подумал он, внимательно рассматривая физиономию непрошеного гостя. — Судя по всему, это та самая омерзительная кондукторская рожа! Те же впалые щеки голодающего, те же следы оспы. Но откуда этот новый ранг и мундир начальника?»

Тем временем непрошенный «гость», заметил интерес попутчика; выпустил немного дыма, легко стряхнул пепел с рукава, приложил руку к козырьку фуражки и поздоровался со сладкой улыбкой:

— Добрый вечер!

— Добрый вечер, — ответил он сухо.

— Любезный господин издалека?

— Не имею сейчас настроения общаться с вами. И вообще люблю путешествовать молча. Поэтому я обычно выбираю пустое купе и плачу за это щедрые чаевые.

Не обратив внимания на грубую отповедь, железнодорожник блаженно улыбнулся и продолжил с невозмутимым спокойствием:

— Ничего страшного. Понемногу сами разговоритесь. Вопрос сноровки и навыка. Одиночество, как известно, плохой товарищ. Человек является общественной скотиной — zoon politikon*, не так ли?

— Если вы добровольно причисляете себя к категории скота — то лично я не имею ничего против. Я же всего лишь человек.

— All right!** — кивнул чиновник. — Видите, любезный господин, как у вас уже язык развязался. Не все так плохо, как казалось на первый взгляд. Вижу, что у вас есть большой талант общения, особенно по части парирования вопросов. Немного поработаем над этим. Ну-ну, пойдет как-нибудь дело, пойдет... — покровительственно добавил он.

____________

* Общественное существо (определение человека у Аристотеля).

** Хорошо! (англ.)

– 133 -

Шигонь подозрительно прищурился и сквозь щели мясистых век изучал нахала.

— Если не ошибаюсь, мы с вами старые знакомые. Виделись несколько раз в жизни, — после минутного молчания снова завязал разговор неутомимый железнодорожник.

Сопротивление Шигоня медленно таяло. Наглость этого человека, который позволял себе безнаказанно хамить без всякого повода, обезоруживала. Стало даже интересно, с кем он, собственно, имеет дело.

— Возможно — откашлялся он. — Только сдается мне, что до недавнего времени вы носили другой мундир.

В облике железнодорожника в этот момент произошла загадочная метаморфоза. Куда-то мгновенно исчезла блуза железнодорожного служащего, сверкавшая вышитыми золотом звездочками, исчезла красная железнодорожная фуражка, и вместо приветливо улыбающегося «начальника» напротив сидел сгорбленный, помятый и глумливый кондуктор вагона в потертом плаще, с неизменным фонариком, пришпиленным к груди.