Демон Максвелла
Шрифт:
На этот раз чернобородый не отводит взгляда в сторону и ухмыляется прямо в лицо Девлину, убеждая его в правильности первоначальной догадки, – гнилостное дыхание с тихим присвистом выходит из его корявого рта.
– Я слышал, что ты сказал, ублюдок.
Вцепившись в противоположные концы палки, они смотрят друг на друга. Дебори из последних сил заставляет себя не отводить глаз, но чувствует, что надолго его не хватит. Он сейчас не в той форме, чтобы соперничать с противником такого калибра. Во взгляде оппонента кипит обвинение, неопределеное, но настолько яростное, что сила воли Дебори начинает перед ним никнуть. Он чувствует, как потоки ненависти
– Все имеют право на жизнь, – повторяет чернобородый сквозь кривую ухмылку и делает шаг в сторону, чтобы покрепче вцепиться в палку обеими руками. – И все… – Он не успевает закончить. Дебори с силой ударяет кулаком по палке и разламывает ее надвое, затем, прежде чем чернобородый успевает среагировать, разворачивается и дает Стюарту пинок. Пес издает удивленный всхлип и убегает за амбар.
Маневр оказывается действенным и успешным. Оба туриста изумлены. И прежде чем они успевают прийти в себя, Дебори своим концом палки указывает им на противоположный конец двора и сообщает:
– Вон там начинается тропа на Хайт-Эшбери, ребята. Масса выпивки.
– Пошли, Боб, – говорит светлоголовый, с ухмылкой глядя на Дебори. – Пошли. Ну его. У него с головой не все в порядке. Как у Лири и Леннона. Как у всех знаменитых уродов. Звездная болезнь.
Чернобородый смотрит на свою часть палки. Она на несколько дюймов короче, чем у Дебори.
– А пошел ты, – наконец бормочет он себе под нос и разворачивается.
По дороге он вытаскивает из чехла нож. И светлоголовый пацан поспешно занимает место рядом со спутником, но тот уже смеется и срезает со своей палки длинную завивающуюся стружку. За первым перышком на землю опускается следующее.
Девлин стоит, упершись руками в бока, и наблюдает за тем, как падает стружка, до тех пор, пока они не выходят за границу его владений, и лишь после этого возвращается к поискам своих очков.
До него снова доносится вой приближающейся машины. Он открывает глаза, возвращается к окну и раздвигает шторы. Розовая машина развернулась и вновь едет к дому. Он завороженно смотрит, как она снова пролетает мимо подъездной дорожки, тормозит, дает задний ход, сворачивает к дому и, вереща и подскакивая на колдобинах, направляется к амбару. Наконец он смаргивает, задергивает шторы и тяжело опускается в кресло.
Машина останавливается, и ее владелец великодушно отключает двигатель. Девлин не шевелится. Хлопает дверца и снизу раздается голос из его прошлого:
– Дев?
Слишком поздно он задернул штору.
– Девлин? Эй ты, Девлин Дебори! – Интонация полушутливая, полуистерическая – так кричала в Мексике эта девчушка Сэнди, когда потеряла свои мраморные шарики.
– Дев? У меня новости. О Хулигане. Плохие известия. Он умер. Хулиган погиб.
Он откидывается на спинку кресла и закрывает глаза. Он не подвергает сомнению услышанное. Этого можно было ожидать, учитывая время и ситуацию. А потом ему приходит в голову новая мысль: «Если положить руку на сердце, именно в это и превратилась революция. В постоянные утраты!»
Он заставляет себя встать, подойти к окну и отдернуть штору. Он вытирает слезящиеся глаза и высовывается наружу. Несмотря на дымку, солнечный свет кажется еще ярче и жестче, чем обычно. Хромированные поверхности автомобиля нещадно блестят и режут глаза.
– Хулиган, – моргая произносит он. Облако пыли, поднятое автомобилем, по инерции медленно
движется к амбару, и он даже ощущает его слабое дуновение. – Хулиган умер? – вопрошает он, глядя на задранное вверх розовое лицо.– От переохлаждения, – хриплым голосом отвечают снизу.
– Когда? Недавно?
– Вчера. Я только что узнала. Сегодня утром столкнулась в аэропорту Окленда с одной знакомой девицей. Она подошла ко мне в баре и сказала, что великий Хулиган стал великим покойником. Кажется, вчера. Она только что прилетела из Пуэрто-Санкто, где Хулиган жил вместе с ее приятелями. На той самой улице, где когда-то жили мы. Наверное, пил и принимал транквилизаторы, а потом пошел ночью шататься и забрел хрен знает куда. Шел по рельсам между Санкто и Манзанилло и замерз в пустыне. Ты же знаешь, Дев, как там бывает холодно после захода солнца.
Это и вправду Сэнди, но как она изменилась! Ее когда-то длинные волосы пострижены и выкрашены в тот же ржавый оттенок, что и у решетки радиатора машины. Глаза и губы накрашены, лицо нарумянено, и вообще кажется, что на ней не менее сотни фунтов косметики.
– Умер наш герой шестидесятых, Деви. Умер, умер, умер. От транквилизаторов, выпивки и сырого тумана. Хул-Хул, ну и дурак же ты! Кретин несчастный. Как его Керуак назвал в своей книжке? Классическим кретином?
– Нет. Святым придурком.
– Я собиралась к своей тетке в Сиэтл, чтобы немножко «а» и «п», а-атдохнуть и пописать, сечешь? Но когда услышала об этом в Окленде, то подумала – а знает ли Дев и прочие Друзья Животных? Наверное, нет. И когда самолет сел в Юджине, я вспомнила об этой вашей коммуне и сказала себе: Сэнди, старик Дебори должен знать об этом. И вот Сэнди получает наличные за сданный билет, берет напрокат машину и приезжает сюда. Послушай, а что они имеют в виду под всеми этими «М» и «Б»? Разве это не означает вождение во мраке и среди бела дня?
– Ты что, всю дорогу от аэропорта ехала на малой скорости?
– Возможно. – Она смеется и захлопывает крышку капота рукой, унизанной кольцами. – Только представь меня среди всех этих трейлеров и сухогрузов на машине, которая ревет громче всех.
– Да уж, представляю.
– Но когда она начала дымиться, я решила пойти на компромисс и переключила на «Б1». Черт бы побрал этих автомобилестроителей! Я же, наверное, ее угрохала. А? Скажи честно. – Она растирает шею и устремляет взгляд туда, откуда приехала. – Господи, что творится? Хулиган скапутился. Свинарник помер от цирроза печени, Бродяга Терри перебрал кокаина, да и старушка Сэнди уже с дюжину раз стояла на пороге. – Она начинает расхаживать взад и вперед по гравию. – У меня такое ощущение, что я все время хожу кругами, понимаешь, старик? Это отвратительно. И послушай, я только что сбила там на дороге собаку.
Он понимал, что надо что-то ответить – «Да?» или «Не может быть», потому что она продолжала говорить без умолку:
– Старая сука с целым выводком щенков. Так треснулась!
Сэнди обходит машину, открывает правую дверцу, отодвигает розовое кресло и начинает вытаскивать на гравий свои вещи, не переставая рассказывать о том, как, круто повернув, наскочила на спавшую на дороге собаку. Прямо посередине дороги! Из соседнего дома выскочила женщина и бросилась вытаскивать задавленную тварь из кювета, в который та с воем отползла. Женщина ощупала позвоночник собаки и изрекла свой приговор, избавлявший животное от дальнейших мучений. И после ее многочисленных призывов из дома наконец появился ее сын-подросток с винтовкой в руках.