Демон тринадцатого месяца

— Обнажилась перед нашим праведником и аскетом? — всплеснул руками маг. Игра была позабыта надолго.

— Похоже, на то, — хмыкнул лекарь. — Нервы у Главы и не выдержали лицезреть такое.

— Но послушай, брат, — озадачился маг. — Может так быть, что его вовсе не интересуют женщины?

— Утверждать сие не берусь, — с сомнением покачал головой лекарь, — только сам собой напрашивается вопрос: отчего ни у девицы Ло, ни у Третьего мастера не получается заполучить его?

«Так старый Глава — гомик? — охнула про себя Ли Мин. — Тогда это и впрямь объясняет, что старания девушек проходят впустую».

А произошедший через три дня после дождливого вечера сплетен, случай, лишь подтвердил ее подозрения.

В тот день ее старички не явились к обеду и Ли Мин забеспокоилась. Подождав еще немного и вконец встревожившись, она пошла в Поместье. Слава Небу, что спешащие куда-то люди, не обращали на нее внимания. Посторонившись перед пробегавшими мужчинами и проводив взглядом спешащую молодую мамочку с ребенком на руках, она, когда ее толкнул какой-то парень не соизволивший даже извиниться, наконец, сообразила, что все спешат в одну сторону и пошла туда же, пока вслед за остальными не вышла к площади Поместья с возвышавшейся над нею трехярусной пагодой. Там, в кругу людей, стояли несколько старцев: трое Хранителей и ее старички и между ними что-то происходило. Старцы, как поняла прислушавшаяся Ли Мин, чем-то возмущались и все их возмущение сводилось примерно к одному:

— Он вел себя недопустимо и нарушил заветы совершенномудрых, что были заложены много веков назад!

Оставалось понять, кто именно «вел себя недопустимо», и какие такие заветы были нарушены. К тому же, ее старички держались как-то на особицу. «Они что тут изгои?» — запереживала Ли Мин. Маг поднял руку, призывая остальных к вниманию и когда возмущавшиеся затихли, сказал:

— Мы не можем судить лекаря клана без Главы, тем более выносить решительный приговор. Глава должен сказать свое слово.

— Вам бы лучше помолчать, — напустился на него самый вредный из Хранителей дедок. — Глава еще не знает, что лекарь Бин использовал недозволенные методы лечения. Вспомните, почтенные, тот случай, когда лекарь безрассудно послал к Главе непотребную девицу, совершив тем преступление, едва ли не тяжелее того, что сотворил с раненными в деревне.

— Как вы можете такое говорить?! — возмутился маг, горячо вступаясь за друга.

Поднялся гвалт. На ее старичков наступали негодующие Хранители. Трое против двоих, но Фэй Я упрямо возражал, отметая все обвинения на счет, стоявшего позади него непривычно молчаливого лекаря Бина. Сзади к толпящимся, в сопровождении двух девиц, подошел заинтересовавшийся происходящим молодой человек с бледным лицом аристократа, в подбитом лисьим мехом светло сером бархатном плаще, который в такой летний денек носить было самоубийством. В одной из девушек в красных одеяниях воина с мечом на поясе Ли Мин признала Ся Гэ, вторая в светлых одеждах, изящная с нежными чертами лица была ей незнакома. Вот и здешние мажоры подтянулись. Эти трое встали за спинами людей, слушая препирательства и ругань Хранителей, пока их не заметили и не стали с поклонами расступаться, чтобы пропустить их поближе к месту горячих дебатов. Так что чахлый молодчик с капризным лицом баловня вынужден был войти в круг спорящих. Третьего мастера шла впереди, расчищая ему путь. Старцы, перестав ругаться, почтительно поприветствовали молодого человека.

— Глава.

— Дафу.

«Глава?» — изумилась Ли Мин, привыкшая думать о нем как о глубоком старце, стоявшего одной ногой в могиле. Глава не стал выходить в центр окруженного зеваками пятачка, а остановившись огляделся с кислым выражением и, словно из меховых створок, выпростал руку из-под полы плаща, которую изящная девушка тотчас тихо и ненавязчиво подхватила. Но он медленно отвел ее руку, давая понять, что не нуждается в поддержке.

— Что здесь происходит? — спросил он вяло и равнодушно.

Хранители запальчиво наперебой принялись высказывать ему свое недовольство.

— Попраны устои Поднебесной! Святотатство и богохульство! — ярился самый вредный старикашка, потрясая корявым пальцем. — Видано ли дело, чтобы какой-то лекарь, что уже развращал вас, требует теперь помиловать безлицего, нашего злейшего врага. Я уж не говорю о том, что он посмел резать тело человека и копаться в его внутренностях?! Мерзость невиданная! Лекарь Бин низко пал, он не почитает заветов предков, запрещавших резать плоть словно какую-нибудь тряпку.

Ли Мин закусила губу: выходит сейчас лекарь Бин огребал за нее по полной.

— За подобное богохульство четвертуют! — фальцетом выкрикнул другой Хранитель-дедок и требовательно уставился на Главу.

Глава глухо закашлялся и все с вежливым терпением переждали этот его приступ. Третий мастер услужливо подала дафу платок и когда тот не спеша принял его, с видом победительницы взглянула на изящную девушку как на свою соперницу.

— Богохульство? — надменно переспросил Глава и брезгливо уточнил: — Вы предлагаете мне четвертовать лекаря за то, что он дал возможность выжить раненным?

— Но разве его методы лечения не преступны? — запальчиво возразил вредный дедок, еще не остыв от спора.

Ли Мин напряглась, уже прокручивая в уме планы спасения старичков от казни и бегства с ними из клана.

— Разве посмею я перечить решению мудрейших, — тихо произнес Глава капризно скривив пухлые губы. — Так лекарь должен быть сурово наказан за свое ужасное злодеяние — спасение солдат клана? Стало быть я должен буду мужественно переносить отсутствие лекарств, которые готовит мне ныне этот преступник, как и вы свои приступы подагры, Третий Хранитель? О, не принимайте во внимание подобные пустяки, — и опершись на руку милой девушки, Глава покинул площадь в сопровождении Третьего мастера.

Ли Мин огляделась на возмущенно перешептывающихся людей, бросавших недобрые взгляды на Хранителей, а возле лекаря и мага встала стража клана с явным намерением помешать исполнению несправедливого приговора. Наконец, из толпы степенно вышел Старейшина деревни, что направился к Хранителям. Значит, не только ей показалось, что слово «мудрейшие» у Главы прозвучало как «полные кретины». Более решительного и ясного «нет», сказать было невозможно и Ли Мин ушла из Поместья со спокойной душой. М-да, задохлик Глава, конечно, отстоял ее старичков, но Ли Мин не хотелось, как-нибудь ненароком, попасть под его убийственную иронию.

Ни в этот вечер, ни в следующий она не показывалась в доме стариков. Ей было не по себе, что учитель чуть было не пострадал из-за нее. Зато на утро третьего дня он сам появился в пещере и отругав ее за лень, велел идти собирать мяту, кипрей репешок, спорыш и хвощ. Ох, как бы чего не позабыть!

А тем временем в Поместье случился переполох. После обеденного риса Глава вошел в кабинет и остановился. Доносящийся из сада аромат жасмина перебивал другой, более резкий запах. Посмотрев на палочку благовоний источающий дымок на его столе, Глава прикрыл рот и нос рукавом.

— Дафу, — окликнули его и резко обернувшись, он увидел Третьего мастера, приближающуюся к нему. Все так же прижимая рукав к лицу, Глава вдруг повалился на пол без чувств.

— Дафу? — перепугалась Третий мастер, затормошив неподвижно лежавшего Главу и в полный голос позвала: — Эй! Кто ни будь! Сюда! Главе плохо!

Когда в кабинет ворвался Цао стражник клана, она бросила ему:

— Беги за лекарем!

Но Цао, прежде чем кинуться выполнять ее приказ, пройдя к окну, выбросил тлеющую палочку благовоний и только потом вышел за двери. К кабинету через залу с Хоу, личным слугой Главы, торопилась и дочь казначея. Отважный Цао, прежде робевший перед ней, теперь решительно заступил ей дорогу.