Демон в моих глазах

– Вас не затруднит в будущем класть каждую пятницу ваш чек в эту книжку, а книжку – в этот конверт? А я потом буду забирать конверт у вас. Или вы можете оставлять его на столике в холле.

Антони кивнул в знак согласия и подписал чек.

– Слава богу, что полиция перестала нас мучить.

– До меня они вообще еще не добрались, – заметил Антони.

– Ну, конечно, ведь любой нормальный человек прекрасно понимает, что убийца – этот мистер Котовски. Говорят, что он сейчас в Южной Америке и его собираются экстрадировать.

– Ну что за бред, – произнес Антони грубее, чем ему бы этого хотелось. – Я во всем этом очень сильно сомневаюсь. Я ни на йоту не верю, что это сделал именно Брайан.

На предыдущей неделе Артур был слишком взволнован, чтобы заметить, что два раза по утрам почту забирал кто-то из других жильцов. Однако начиная с субботы он вновь занял свой постоянный пост у окна гостиной, чтобы видеть, как почтальон поворачивает из-за угла Камера-стрит, и успеть спуститься вниз к тому моменту, как он подойдет к их дверям. Женщина больше писать не будет. Она уже дважды получила по носу и больше рисковать не станет. Прошли вторник 19 ноября и среда 20 ноября. Это были критические дни, но пришло только письмо от матери Антони Джонсона из Йорка. Артур чувствовал себя гораздо спокойнее и расслабленнее, чем за все то время, которое прошло с 5 ноября. И хотя он с горечью заметил, что за последнюю неделю дважды свет из комнаты № 2 не освещал внутренний дворик по вечерам, но причины отсутствия Антони его радовали. Почти ничего из происходящего не проходило мимо Артура. Он видел, как темнокожая женщина приходила к ним в дом вместе со своим ребенком. Он видел, как она приходила одна. Иногда Артур наблюдал за тем, как тени от их силуэтов падали на зеленоватые плиты двора. И теперь, когда он увидел Антони Джонсона, готового к выходу с бутылкой вина под мышкой, Артур уже знал, куда он направляется. Хотя Артуру и не нравилась сама идея того, что светловолосый англичанин увлекся темнокожей женщиной, он понимал, что это отвлечет внимание Антони Джонсона от Бристоля.

Пятница, 22 ноября, выдалась холодной и сырой. Артур видел, как Антони Джонсон вышел из дома в половине девятого. Уинстон ушел через пять минут после него. Потом появилась Ли-Ли Чан. Она стояла у ворот дома под зонтом в форме пагоды и внимательно рассматривала машины, поворачивающие с Магдален-хилл на Тринити-роуд. Затем входная дверь захлопнулась с шумом, который бы сделал честь самому Дину, и Артур услышал, как платформы Ли-Ли Чан прогремели по ступеням. Артур отпер дверь и оставил ее закрытой на щеколду.

Девушка говорила по телефону.

– Ты сказал, что заберешь меня в восемь тридцать. Ты что, проспал? А почему ты не купишь себе будильник? Ах, ты бы не проспал, если бы я спала рядом? – Услышав такое, Артур поцокал языком. – Может быть, и дождешься, а может, и нет. Ну, конечно, я люблю тебя. А теперь приезжай поскорее, пока меня не вышвырнули с работы.

Без пяти девять за ней приехала машина – на этот раз это был старый, потрепанный фургончик. Артур спустился, чтобы забрать почту. На коврике ничего не оказалось, так что почтальон, по-видимому, еще не появлялся. Но, обернувшись, он увидел, что на столике, который вчера был совсем пустым, если не считать скидочных ваучеров, лежит пачка конвертов. Почтальон, должно быть, появился раньше, в то время, когда он подслушивал разговор Ли-Ли Чан. И китаянка сама положила почту на столик. Артуру прислали его новую кредитную карточку из «Барклайз», два письма были адресованы Уинстону Мервину – и, совершенно невероятно, на столике лежал конверт цвета лаванды со штампом Бристоль. Х. написала еще раз. Она что, никогда не остановится? Артур держал конверт кончиками пальцев на вытянутых руках, как будто тот вот-вот взорвется. Что же, он уже решил, что ни одно письмо из Бристоля не должно дойти до Антони Джонсона, и от своего решения не откажется. Лучше уж сразу сжечь это письмо, так же, как он сжег предыдущие. И тем не менее… Артур почувствовал страх. Неизвестно, заметила ли конверт Ли-Ли, которая подняла почту с коврика. И как он может узнать это наверняка? Если Антони Джонсон, не получающий писем вот уже третью неделю, начнет расспрашивать жильцов – так, как, в сущности, посоветовала ему Х., хотя он об этом и не знал, – тогда Ли-Ли может все вспомнить.

Артур опять открыл конверт с помощью пара.

Милый Тони, что я тебе сделала? Почему ты отказался от меня, ничего не объяснив? Ты ведь сам умолял, чтобы я приняла решение и сразу же сообщила тебе о нем. Я сообщила тебе во вторник. Я написала тебе, что готова уйти от Роджера и переехать к тебе, как только ты меня позовешь. Это было 5 ноября, а сейчас уже 21-е. Пожалуйста, скажи мне, что я сделала не так. Это что, потому что я написала тебе, что не могу обещать тебе вечной любви? Видит бог, я уже тысячу раз пожалела, что написала эти слова. Или все это из-за того, что я еще ничего не сказала Роджеру? Поверь мне, я бы все ему рассказала, как только услышала бы твое согласие. Мне кажется, что я тебя потеряла. И тогда, когда я начинаю думать рационально, мне приходит в голову, что я тебя больше никогда не увижу. Тони, ты бы пожалел меня, если бы узнал, какое черное отчаяние я испытываю. Мне все время кажется, что я не доживу до следующего дня. Я бы даже приехала к тебе сама, если бы не боялась так твоего гнева. Ты сказал, что на свете есть и другие женщины. Мне страшно, что если я приеду, то найду тебя с другой женщиной. Это меня убьет. Ты ведь говорил мне, что я единственная женщина, к которой ты испытываешь какие-то чувства кроме желания дружить или уложить в постель. Ты говорил мне, что раньше думал, что «любить » – это такое старомодное и бессмысленное слово, но теперь ты понял, что это слово значит, потому что любишь меня. Я не верю, что такие чувства могут исчезнуть только потому, что я умудрилась написать бестактные вещи в своем первом письме. Кому нужна была эта откровенность? Роджер в командировке в Шотландии. Он проведет там не меньше двух недель и хотел, чтобы я поехала с ним, только мне не удается освободиться раньше чем к следующей среде. Тони, пока я здесь одна, пожалуйста, позвони мне на домашний телефон. В любое время, в выходные – я совсем никуда не буду выходить – или на следующей неделе. Я тебя умоляю. Если я хоть что-то значила для тебя в прошлом, если мы что-то значили друг для друга, я умоляю тебя позвонить. Даже если ты изменил свое отношение – я хочу услышать это от тебя. Не будь жестоким и не заставляй меня ждать у телефона все выходные. Я смогу – мне кажется – перенести, если ты скажешь, что все кончено. Я не могу переносить это ужасное молчание. Но, Тони, если ты не позвонишь, а я не могу исключить такую возможность полностью, больше я тебе никогда не напишу. Не знаю, что буду делать, но те крохи гордости, которые у меня еще остались, не позволят мне продолжать безрезультатно бросаться в твои объятья. Поэтому, что бы ни случилось, это письмо – последнее. Х.

Вот за это, подумал Артур, перечитывая последнюю фразу, тебя стоит поблагодарить. Но если Антони Джонсон прочитает это письмо, то он немедленно, уже сегодня, позвонит. И он выяснит все даты, когда она писала письма, и все, что в них было написано. А вот это письмо от Антони Джонсона утаить не удастся, потому что его видела Ли-Ли Чан.

Было уже почти девять двадцать утра. Артур даже подумал, что стоит позвонить мистеру Грейнеру и, сославшись на гастрит, отпроситься на сегодня с работы. Однако перед его взором встала тетушка Грейси, которая качала головой, осуждая его за лживость и трусость. Дрожа, как будто он действительно заболел, Артур натянул плащ и взял свой зонт из стойки в холле. Что же делать с письмом от Х.? Надо взять его на работу и еще раз попытаться найти какой-то выход. Он ведь может прийти домой во время обеденного перерыва и опять заклеить письмо, если не найдет приемлемого решения. Тогда он сможет лично вручить его Антони Джонсону.

Естественно, что он опоздал, первый раз за многие годы. Порывы ветра горстями бросали дождь в стекла, и на них оставались дорожки от стекающих капель. В самом мерзопакостном состоянии, чувствуя себя одновременно очень возбужденным и в то же время совершенно апатичным, Артур стал открывать почту, хотя у него было ощущение, что он был бы счастлив, если бы до конца своих дней не прикоснулся больше ни к одному конверту. Просьбы потенциальных заказчиков, которые хотели, чтобы им перекрыли крышу или установили центральное отопление, плясали у него перед глазами. Артур с трудом напечатал два ответа, все с ошибками, и в конце концов понял, что просто должен достать письмо Х. из портфеля и еще раз все обдумать. Стоит ли рискнуть и понадеяться на то, что Ли-Ли не обратила на письмо внимания? Был небольшой шанс, что она просто не заметила этот конверт среди кучи других. Так как другой альтернативы Артур не видел, то ему, по-видимому, придется рискнуть. Надо сейчас же уничтожить это письмо и молить бога, чтобы Антони Джонсон не стал ни у кого о нем спрашивать или чтобы Ли-Ли о нем не вспомнила. Однако новый приступ ужаса заставил Артура сжать листки письма в руке: даже если Антони Джонсон не получит последнего письма Х., он все равно поймет, какой ему был нанесен урон. Потому что в среду, 27 ноября, в следующую среду, в последнюю среду месяца, он позвонит в Бристоль, как он это всегда делает, и все раскроется.

Артур вставил два листа бумаги в пишущую машинку и попытался сочинить ответ мистеру П. Коулмену, который хотел, чтобы его каретный сарай XIX века был переделан в апартаменты для его тещи. Письмо Х. надо будет вернуть на Тринити-роуд № 142 к часу дня, а сейчас еще только одиннадцать. Артуру придется заклеить это письмо так, чтобы Антони ничего не заподозрил. А потом он будет стоять намертво и отрицать, что когда-либо дотрагивался до писем Антони Джонсона. Глупо постоянно думать об одном и том же, когда все равно ничего не можешь придумать. Артур посмотрел на бумагу, на которой печатал ответ, и увидел, что вместо инициала П. он поставил перед фамилией Коулмен инициал Х., а там, где должно было стоять слово «обновляемый», он написал «обвиняемый». Ответ был разорван, и Артур вставил новый лист в машинку. Антони Джонсон сразу же обратится в полицию. И полиция прекратит поиски Брайана Котовски и обратит пристальное внимание на Артура Джонсона, который никогда по вечерам не выходил из дома, но почему-то вышел именно в ночь убийства; который жил на Кенборн-вейл во время убийства Морин Кован и во время убийства Бриджит О’Нил; который так нагло врал полиции… Артур сжал пальцы, пытаясь унять противную дрожь. Невероятное усилие воли и невероятная концентрация интеллектуальных усилий привели к созданию более-менее приемлемого ответа мистеру Коулмену, в котором Артур советовал ему обратиться в одно архитектурное бюро на Кенборн-вейл. Но как только он закончил печатать и перечитал текст, то понял, что если этот ответ случайно попадется на глаза мистеру Грейнеру, тот будет очень недоволен. Мистер Грейнер предпочел бы, чтобы Артур, упомянув вскользь архитектурное бюро, подчеркнул бы, что сам магазин «Грейнерс» будет счастлив выступить генеральным подрядчиком работ. Артур почувствовал, что теперь им будут недовольны все, кто что-то для него значил, что теперь весь мир ополчится против него. Он прерывисто выдохнул. Надо срочно сочинить новое, совершенно другое письмо. Он вставил чистые листы бумаги в каретку, прежде чем осознал значение того, что сам только что чуть слышно произнес. Надо сочинить новое, совершенно другое письмо…

Глава 16

Для своих писем Х. всегда использовала тонкую бумагу, которую в «Грейнерс» использовали для вторых и третьих копий. Машинка у нее была такой же, как у Артура. Что, если он сам напечатает письмо Антони Джонсону и вложит его в конверт цвета лаванды? Конверт будет оригинальным, штамп и дата будут соответствовать действительности, и его можно будет спокойно положить на журнальный столик в холле задолго до того, как Антони Джонсон появится дома. Просто содержание письма будет другим.

Артур, который уже однажды провел полдня, сочиняя со страхом и большим тщанием извинительную записку, был заворожен масштабом и сложностью предстоящей работы. Но, с другой стороны, письмо не должно было быть слишком длинным. Его целью, которую он уже почти сформулировал для себя, было сделать письмо как можно короче. Он вполне сможет повторить истеричный тон писем Х. – прочитал их он достаточно много – и сможет сделать те же ошибки, которые обычно делала она: нажать не на ту клавишу, чтобы вместо запятой иногда появлялась цифра 8, или слишком долго нажимать на верхний регистр, чтобы вторая буква в слове после заглавной тоже оказывалась заглавной. А инициал Х. он сможет поставить своей синей шариковой ручкой.

Артур вставил два листка тонкой бумаги в машинку. Начнем с даты: НOябрь, 21. Причем так, чтобы буква О после Н тоже получилась заглавной.

Дорогой Тони– нет, женщина не станет называть его дорогимв таком письме, которое Артур собирается сочинить. А как она назовет его? Единственные личные письма, которые Артур писал в своей жизни, были письма одному кузену тетушки Грейси, который делал ему денежные переводы на пять шиллингов на его дни рождения. Дорогой дядя Альфред, большое спасибо за ваш денежный перевод. Ваши деньги я положу в свою копилку. У меня был хороший день рождения. Тетушка Грейси подарила мне новый школьный пиджак. Любящий вас Артур. Дорогой Тони? Наконец, не имея ни малейшего представления можно ли так писать, Артур написал Тони. Просто Тони.