Демон ветра

Охотник зря переживал за свой фонарь – упав на землю, тот нисколько не пострадал. Чего нельзя было сказать о его хозяине, на время потерявшем сознание и навсегда – передние зубы. Замерев над телом поверженного противника, Сото обвел взглядом освещаемое уцелевшим фонарем поле боя, после чего посмотрел на свой кулак, поморщился и лизнул рассеченные о зубы Охотника костяшки. Бросить вызов самым грозным врагам в Святой Европе оказалось не так уж и сложно…

Ближайшие полчаса Охотники в себя не придут – это точно, убойную силу своего неотъемлемого оружия Сото Мара изучил неплохо. Но дабы перестраховаться, он открыл капот «Хантера» и вырвал из двигателя провода зажигания. Неплохо было бы вдобавок также слить ценный бензин, но бак у Сото был полон, да и драгоценное время терять не хотелось. К тому же, того и гляди, из-за поворота вырулит грузовик торговца или нарисуются собратья этих неудачников.

Правда, кое-какой трофей Мара все же прихватил: за такой дорогой фонарь можно было выменять у байкеров либо искателей много чего полезного. Сам Сото фонарями не пользовался – тьма нравилась ему гораздо больше…

– Тебя не было в общине больше недели! – возмутился Лоренцо, когда Луис, или как он сам пожелал с недавних пор именоваться – Сото, – предстал перед старшиной после длительного отсутствия, исхудалый и небритый. – Где ты шатался все это время?

– Мне надо было подумать, – буркнул Сото. – Высчитай прогулы у меня из жалованья… Или даже высчитай все жалованье, только, пожалуйста, ни о чем не спрашивай.

– Я не принимаю такой ответ, – не согласился Гонелли. – Ты член общины и не имеешь права покидать ее без предупреждения. Последним тебя видел старый пердун Хосе, когда ты забирал у него со склада какие-то книги. Твоя отлучка связана с ними?

– Прошу тебя, давай поговорим позже, – Сото был крайне необщителен, что случалось с ним довольно редко. – Я устал и хотел бы выспаться – завтра на работу.

– Работа столько дней двигалась без тебя, потерпит еще один. Даю тебе на завтра выходной, только я обязан узнать, что с тобой происходит.

Ругаться с Лоренцо не хотелось – все-таки он был прав, и Сото не должен был держать старшину в неведении относительно места своего пребывания.

– Ничего не происходит, – раздраженно ответил Сото. – Просто… даже не знаю как объяснить… Ты никогда не приходил к мысли, что тот образ жизни, которым ты живешь, – не для тебя; что ты достоин чего-то… совершенно особенного?

– Да десятки раз я хотел махнуть на все рукой, забрать семью и податься на все четыре стороны, – признался Гонелли, довольный тем, что блудный общинник снизошел-таки до разговора. – Однако что дальше? Ну осяду в другом месте; а кто сказал, что там будет лучше? Барселонская Особая, дружище, далеко не самое худшее место в мире, и с годами я понимаю это все сильнее и сильнее. Для такого человека, как я, наша община – просто дар свыше. И ты в свои годы ничем не отличаешься от меня, уж поверь. Так что смирись, обзаведись семьей, и вот увидишь – очень скоро мысли «о лучшей доле» сами перестанут тебя одолевать.

– Наверное, не получится, – вздохнул Сото. – Я не такой, как ты и твои друзья. Я – другой. Не только внешне, но и внутренне. Ваши праздники, ваши обычаи, ваш жизненный уклад… Я до сих пор чувствую себя гостем в вашей общине.

– Я не ослышался: ты сказал «в вашей»?

– Видимо, так. Не могу сказать «в моей», а притворяться, ты знаешь, я не очень-то умею.

– Вот уж не думал, что через семь лет твоего членства в общине услышу от тебя такое… – обиженно проговорил Лоренцо. – Ну ладно, сказал бы ты мне это поначалу, но теперь, когда каждый из нас считает тебя чуть ли не родным братом…

– Извини.

Гонелли хмыкнул и отвернулся.

– Кем же тогда ты себя считаешь? – спросил он после минутного молчания. – Вечным Бродягой, как байкеры, с которыми ты, кстати, последнее время что-то сильно спелся?

– Нет, я не хочу быть байкером, – возразил Сото. – Обычаи байкеров мне чужды. Я хочу жить так, как жили мои предки – по тем же принципам и законам.

– Так живи себе на здоровье! – воскликнул Лоренцо. – Кто мешает тебе здесь, в общине, соблюдать свои принципы? Можешь даже поклоняться своим древним богам, но только чтоб никто этого не видел. Поверь, более демократичного старшину тебе во всей Святой Европе не встретить.

– Да я пока никуда и не ухожу, – ответил Сото. – Куда мне еще идти-то?..

– Но судя по твоему настроению, ты уже недалек от того, чтобы помахать дядюшке Лоренцо ручкой, – пробормотал старшина. – И вообще, что это за принципы такие, если они мешают тебе нормально уживаться с людьми?.. Постой-ка, я кажется догадался: ты заболел очередной книгой! Верно? Я прав?

Сото не ответил: Лоренцо редко оказывался не прав, а своего младшего товарища он и подавно видел насквозь.

– Не хочешь посвятить меня в прочитанное? – полюбопытствовал Гонелли.

Сото помотал головой: последуют ненужные комментарии и советы, в которых он сегодня не нуждался. Да и кому понравится, если посторонние вдруг возьмутся обсуждать приходящие к нему письма откровенного содержания? А то, что прочтенное недавно Сото «послание через века» предназначалось лишь ему и никому больше, он не сомневался, ибо кто из его знакомых мог бы по-настоящему оценить эти строки?

– Ну как знаешь, – махнул рукой старшина. – Однако после того турнира, когда ты сменил имя, ты пугаешь меня все больше и больше. Даже не знаю, что тебя ожидает, если дальше так дело пойдет…

На этой неопределенной ноте их разговор в тот день и завершился. Завершился, чтобы через полгода возобновиться, но уже не в такой приятельской атмосфере…

«Самурай должен прежде всего постоянно помнить – помнить днем и ночью, с того утра, когда он берет в руки палочки, чтобы вкусить новогоднюю трапезу, до последней ночи старого года, когда он платит свои долги, – что он должен умереть. Вот его главное дело. Если он всегда помнит об этом, он сможет прожить жизнь в соответствии с верностью и сыновней почтительностью, избегнуть мириада зол и несчастий, уберечь себя от болезней и бед и насладиться долгой жизнью. Он будет исключительной личностью, наделенной прекрасными качествами. Ибо жизнь мимолетна, подобно капле вечерней росы и утреннему инею, и тем более такова жизнь воина…»

Эти слова были написаны предком Сото по имени Юдзан Дайдодзи в далеком семнадцатом веке, когда до Каменного Дождя оставались еще столетия. Так начинался трактат «Будосесинсю», который в переводе с языка предков звучал как «Напутствие вступающему на Путь воина».

Трактат этот, вместе с другим заключенным с ним под одну обложку трактатом Ямамото Цунэтомо «Хагакурэ» – «Сокрытое в листве», – пополнил небольшую библиотеку Сото не так давно. Но он уже успел затмить собой по значимости все имеющиеся у молодого искателя книги, что медленно – две-три в год – продолжали скапливаться у него на полке. Некоторые из собранных книг были для Сото подобны пустой скорлупе, поскольку не содержали ничего нового, помимо того, что он уже знал. Некоторые были полностью написаны на непонятном языке предков – Сото оставил эти книги лишь из-за фотографий.

Две вышеупомянутые книги были вовсе без фотографий и картинок. Даже скомпонованные вместе, они недотягивали по объему и до половины все той же книги о боевых искусствах. Однако ради этого неброского тома Сото готов был пожертвовать всей своей библиотекой, если бы вдруг кто-то поставил его перед подобным выбором.

Попади «Будосесинсю» и «Хагакурэ» к Сото в четырнадцать лет – во времена, когда Лоренцо еще не научил его читать многие мудреные произведения между строк, – он бы не отнесся к ним с таким почтением. Просто счел бы сборником нудных нравоучений, коими его так любили пичкать в приюте. Но сегодня, когда затхлый воздух приюта остался лишь в воспоминаниях, а Сото для своих лет был довольно рассудителен, дисциплинирован и являл собой весьма грозного противника для любого недоброжелателя, книга под заголовком «Напутствие вступающему на Путь воина», да еще написанная рукой мудрого предка, попалась ему очень кстати.