Демон
Шрифт:
На искусителя взглянул
И, радостно взмахнув крылами,
В сиянье неба потонул.
И проклял Демон побежденный
Мечты безумные свои,
И вновь остался он, надменный,
Один, как прежде, во вселенной
Без упованья и любви!..
На склоне каменной горы
Над Койшаурскою долиной
Еще стоят до сей поры
Зубцы развалины старинной.
Рассказов, страшных для детей,
О них еще преданья полны…
Как призрак, памятник безмолвный,
Свидетель тех волшебных дней,
Между деревьями чернеет.
Внизу рассыпался аул,
Земля цветет и зеленеет;
И голосов
Теряется, и караваны
Идут, звеня, издалека,
И, низвергаясь сквозь туманы,
Блестит и пенится река.
И жизнью вечно молодою,
Прохладой, солнцем и весною
Природа тешится шутя,
Как беззаботная дитя.
Но грустен замок, отслуживший
Года во очередь свою,
Как бедный старец, переживший
Друзей и милую семью.
И только ждут луны восхода
Его незримые жильцы:
Тогда им праздник и свобода!
Жужжат, бегут во все концы.
Седой паук, отшельник новый,
Прядет сетей своих основы;
Зеленых ящериц семья
На кровле весело играет;
И осторожная змея
Из темной щели выползает
На плиту старого крыльца,
То вдруг совьется в три кольца,
То ляжет длинной полосою
И блещет, как булатный меч,
Забытый в поле давних сеч,
Ненужный падшему герою!..
Всё дико; нет нигде следов
Минувших лет: рука веков
Прилежно, долго их сметала,
И не напомнит ничего
О славном имени Гудала,
О милой дочери его!
Но церковь на крутой вершине,
Где взяты кости их землей,
Хранима властию святой,
Видна меж туч еще поныне.
И у ворот ее стоят
На страже черные граниты,
Плащами снежными покрыты;
И на груди их вместо лат
Льды вековечные горят.
Обвалов сонные громады
С уступов, будто водопады,
Морозом схваченные вдруг,
Висят, нахмурившись, вокруг.
И там метель дозором ходит,
Сдувая пыль со стен седых,
То песню долгую заводит,
То окликает часовых;
Услыша вести в отдаленье
О чудном храме, в той стране,
С востока облака одне
Спешат толпой на поклоненье;
Но над семьей могильных плит
Давно никто уж не грустит.
Скала угрюмого Казбека
Добычу жадно сторожит,
И вечный ропот человека
Их вечный мир не возмутит.
Кориандр о «Демоне»
Мне всегда было интересно рисовать образные и эмоциональные истории, и каждая из сцен «Демона» Лермонтова буквально просится быть визуализированной. Романтизированный донельзя Дух Изгнания, Тамара – прекрасная, печальная, страстная. И потрясающий колорит Кавказа.
Я была однажды в Грузии проездом. Она запомнилась мне захватывающими дух перепадами высоты у самого Казбека, утренним туманом на вершине серпантинов – таким густым, что не видно края, и каким-то особенным спокойствием, которое сложно постичь жителям равнины – наверное, потому, что у нас нет напоминания в виде высоких гор, которые закрывают небо. Рядом с ними очень ясно ощущаешь границы своего могущества как человеческого существа.
И когда я перечитала поэму, я поняла, что на самом деле меня больше всего волнует в этой истории взгляд со стороны Тамары – юной, смертной. В своих иллюстрациях я хотела уделить больше внимания ей. Какой она была до появления Демона? Как изменился ее взгляд после? Всем нам, конечно, хочется любоваться
Демоном, и я не исключение (вы видели!). Но эта история – не просто конфликт Демона с миром, это еще и трагедия отдельной человеческой жизни – жизни ни в чем не повинной девушки.Такой фокус показался мне правильным, ведь для Демона эта история – очередной виток конфликта с небом, а для Тамары – вся ее жизнь и смерть. Мне хотелось исследовать ее эмоции, то, как на ней сказывалось влияние Демона, превратившее ее из жизнерадостной в почти что одержимую. Внимание к этой трансформации стало для меня ключевым моментом в разработке концепции иллюстраций, ведь передо мной в этот раз не стояла цель изобрести что-то радикально новое. Скорее, я старалась нащупать образы, которые уже сложились в коллективном восприятии, в том числе благодаря художникам, обращавшимся к «Демону» раньше. Нащупать и взглянуть на них через призму собственного стиля, восприятия и времени.
Эти размышления отразились на стиле графики. У всех цветных иллюстраций первый слой заполнен ярко-оранжевым – цветом жизни. Он проступает тут и там на стыке контуров и форм, светится ореолом вокруг предметов и людей. Тогда как синие оттенки я выбрала для образов смерти и Демона – на нем синий становится практически электрическим, а в сцене свидания с Тамарой заполняет все холодным светом. Оранжевый и синий находятся на разных сторонах цветового круга, что отсылает к конфликтной основе происходящего. Мне очень нравится, как этот концепт лег на иллюстрацию в «сцене со слезой», когда Демон колеблется под освещенным окном Тамары и находится буквально и фигурально между светом и тьмой. И его появления в начале и в конце происходят в закатных сумерках, ведь он «…Ни день, ни ночь, – ни мрак, ни свет!..»
Внимательный читатель найдет и другие отсылки, которые я расставила в иллюстрациях. Например, шрамы, которые носит Демон, когда-то носил художник, который оказал на меня большое влияние в начале моего пути (и имеет непосредственное отношение к этому произведению), а в основу фрески вокруг молящейся Тамары легла реальная фреска из древнего грузинского монастыря в Атени.
Я очень благодарна издательству за предложение проиллюстрировать «Демона», не могу представить себе другого произведения, которое бы настолько уместно возникло на моем художественном пути. Работа над ним дала мне шанс потрудиться над расширением стиля и наполнить свою графику живописными приемами. И конечно, особенное удовольствие мне доставила работа над сложными эмоциями – будь то страх, перемешанный с желанием на лице Тамары, или спонтанная мимолетная нежность Демона.
1
Вяземский П. Русские проселки.
2
Перевод Н. Холодковского.
3
Перевод М. Лозинского.
4
Пирамидальные тополя. Прим. ред.
5
Покрывало. Прим. М. Лермонтова.
6
Вроде волынки. Прим. М. Лермонтова.
7
Верхняя одежда с откидными рукавами. Прим. М. Лермонтова.
8
Стремена у грузин вроде башмаков из звонкого металла. Прим. М. Лермонтова.
9
Шапка, вроде ериванки. Прим. М. Лермонтова.
10
Мягкая подстилка под седло. Прим. ред.
11
Чингар, род гитары. Прим. М. Лермонтова.