Демон

Затем Конел стал смотреть, как Рокки подходит к Капитану и опускается рядом с ней на колени. Змей передал Рокки черный чемоданчик, откуда тот достал стетоскоп. Пока он прилаживал прибор к своим большим ушам, Сирокко ухватила другой конец и приставила его к своей выбритой голове. Затем она несколько раз стукнула себя кулаком по лбу.

— Бомм, бомм, бомм, — гулко проинтонировала Фея и расхохоталась.

— Да, Капитан, очень смешно, — сказал Рокки, передавая блестящие стальные скальпели и сверла Змею, который отвечал за стерилизацию. Конел пододвинулся поближе и сел рядом с Рокки. Сирокко потянулась и крепко пожала ему руку.

— Рада, что ты пришел, Конел, — сказала она и, похоже, нашла в этом что-то смешное, поскольку снова принялась хохотать. Конел сообразил, что она под наркозом. Одна из сестер Псалом сняла с ног Сирокко одеяла и принялась вкручивать иглы между большим и указательным пальцами.

— Ай, — без особого выражения произнесла Фея. — Ой. Мама.

— Что, больно?

— Не-а. Ни черта не чувствую. — И она захихикала.

Конел взмок от пота. Он смотрел, как Рокки нагибается, снимает одеяло с груди Сирокко и прикладывает ухо к ее сердцу. Прослушав в нескольких местах, Рокки затем прислушался к ее голове. Далее он повторил весь процесс со стетоскопом, не испытывая, судя по всему, особого доверия к прибору.

— Но слишком ли тут жарко? — спросил Конел.

— А ты куртку сними, — не поворачивая головы, посоветовал Рокки.

Конел последовал совету и тут же понял, что в палатке скорее холодно. Пот, струившийся по всему телу, казался липким.

— Скажи-ка, док, — начала Сирокко. — Когда ты все провернешь, смогу я на пианино играть?

— Конечно, — отозвался Рокки.

— Во здорово! Ведь я...

— ...никогда на нем играть не умела, — закончил Рокки. — Старый прикол, Капитан, очень старый.

А Конел не удержался — он этого прикола еще не слышал. И расхохотался.

— Какого черта ты там веселишься? — проревела Сирокко, привстав с кресла. — Я тут, можно сказать, уже одной ногой в могиле, а тебе смешно, да? Ах ты скотина! Да я тебя... — Конелу так и не довелось услышать, что же она с ним сделает, так как Рокки стал ее успокаивать. Гнев ее улегся так же стремительно, как и вспыхнул, — и Сирокко рассмеялась. — Слышь, док, так смогу я на пианино играть?

Рокки тем временем мазал лоб Сирокко зеленым составом. Три титаниды негромко запели. Конел знал, что это успокоительная песнь, но на него она не подействовала. А вот Сирокко заметно расслабилась. Наверное, песнь помогала, если знать слова.

— Подождал бы ты, Конел, снаружи, — не поднимая головы, предложил Рокки.

— О чем речь? Я останусь здесь. Надо же кому-то смотреть, чтоб ты не напортачил.

— Я серьезно думаю, что тебе лучше уйти, — глядя на него, сказал Рокки.

— Ерунда. Я выдержу.

— Ладно.

Рокки взял скальпель и быстро провел аккуратную дугу от макушки Сирокко до самых ее бровей. Затем алыми кончиками пальцев оттянул кусок кожи вправо, обнажая окровавленный череп.

— Вынесите его наружу, — сказал Рокки. — Через пару минут оклемается.

Он услышал, как Челеста трусит наружу с обмякшим телом Конела — точно так же, как чуть раньше услышал глухой стук падения. Глаз от работы Рокки никогда не отрывал. Он знал, что Конел упадет в обморок. Парень уже десять минут просто об этом кричал. Любой титанидский целитель легко распознавал симптомы, хотя человеческое ухо ничего такого не слышало.

К безусловным преимуществам титанид над людьми в первую очередь относился слух.

Именно ухо титаниды первым услышало странные звуки, исходящие у Сирокко из головы. Звуки эти не зафиксировала бы никакая магнитофонная пленка. Пожалуй, в человеческом понимании, это были даже и не звуки. Но целый ряд титанидских целителей их расслышал: злые шепотки, предательское ворчание. В голове у Сирокко находилось нечто, чему там быть не полагалось. И никто понятия не имел, что это.

Рокки прилично изучил человеческую анатомию. Кое-кто предлагал подыскать для операции человеческого доктора, но в конце концов Сирокко это отвергла, предпочитая попасть пусть не в столь опытные, зато в дружеские руки.

И вот Рокки оказался здесь. Готовый вскрыть череп существа, значившего для его расы примерно то же, что Иисус Христос для человеческой секты, известной как христиане.

Рокки отчаянно надеялся, что никто не понял, как ему страшно.

— Ну и как там? — спросила Сирокко. Голос ее произвел на Рокки уже лучшее впечатление: намного спокойней. Он счел это добрым знаком.

— Никак не пойму. Тут эта большая черная восьмерка в белом круге...

Сирокко хихикнула.

— А я думала там будет написано: «Оставь надежду всяк сюда входящий». — Закрыв ненадолго глаза, она глубоко вздохнула. — Думала, смогу хоть на секунду это почувствовать, — дрожащим голосом продолжила Фея.

— Невозможно, — отозвался Рокки.

— Тебе лучше знать. Можно попить?

Валья поднесла к ее губам соломинку, и Сирокко втянула в себя глоток воды.

— Так я и думал, — после тщательного выслушивания заключил Рокки. — Проблема лежит глубже.

— Надеюсь, не слишком глубоко.

Рокки пожал плечами и потянулся за дрелью.

— Если так, то я тут бессилен. — Соединив дрель с растением-батарейкой, он проверил ее работу и услышал пронзительный вой. Сирокко скривилась.

— Расскажи мне про рок-н-ролл, — попросила она. Рокки приставил сверло к черепу Сирокко и включил дрель.

— Рок-н-ролл возник как смесь нескольких музыкальных направлений, существовавших в человеческой культуре в начале 1950-х годов, — начал Рокки. — Ритм-энд-блюза, джаза, госпела, отчасти кантри. Все это под различными названиями и в различных стилях начало складываться воедино где-то в районе 1954 года. Большинство членов нашего аккорда считает, что своего первого синтеза все это достигло у Чака Берри в песне под названием «Мейбеллина».

— "Зачем ты неверна мне?" — пропела Сирокко. Переместив сверло на новое место, Рокки с подозрением посмотрел на Фею.

— Ты даже расследование провела, — осудил он ее.

— Просто полюбопытствовала насчет названия твоего аккорда.

— Рок-н-ролл стал изящной нотой в истории музыки, — признал Рокки. — Какое-то время он содержал в себе притягательную энергию, но потенциал его вскоре был подорван. В то время такое, разумеется, случалось довольно часто; новая музыкальная форма редко протягивала даже пару лет, а уж тем более десятилетие.

— Но ведь рок-н-ролл продлился пять десятилетий, разве не так?

— Тут мнения расходятся. — Он закончил вторую дырку и приступил к третьей. — Разновидность музыки, известная как «рок», просуществовала долго, но она отказалась выражать цайтгайст.

— Ты мне тут без ученых словечек. Я всего лишь тупая женщина, куда мне до хитрозадых титанид.

— Извини. Созидательная энергия расходовалась на все более витиеватую продукцию, подавленную техническими возможностями, которые у людей не хватало пороху с толком использовать и не хватало ума осмыслить. В результате получилась пустышка в блестящей обертке, где процесс был важнее тезиса. Мастерство в роке с самого начала не сильно ценилось, а вскоре о нем и совсем забыли. Достоинства музыканта стали измерять в децибелах и мегабаксах. За неимением лучшего рок плелся дальше, мертвый, но не погребенный, пока где-то в середине 90-х его окончательно не перестали считать серьезной музыкой.