Демонический Любовник

Слабый звук, донесшийся с другой стороны комнаты, заставил ее очнуться; мертвый лист, поднятый каким-то блуждающим потоком воздуха, перелетел через подоконник и упал на полированный пол.

– Будь проклято это окно! – воскликнул Батлер, которого подобное вмешательство заставило прийти в ярость, и пройдя в другой конец комнаты в своих тяжелых охотничьих ботинках, он с грохотом его закрыл. Вернувшись к камину, он снова встал перед девушкой.

– Ну же, Вероника? – сказал он. – Каким будет ваш ответ?

Веронике показалось, что холодная, невидимая тьма проникла в комнату сквозь открытое окно. Ее прежний страх перед Незримым вернулся с новой силой, и, повернувшись к Батлеру, как к спасительной башне, она протянула ему руки; он схватил их своей сильной, теплой хваткой, и, встав перед ней на одно колено, приблизил к ней свое взволнованное лицо. Но когда она посмотрела ему в глаза, то внезапно осознала, что ей было совершенно нечего ему дать, ибо душа ее последовала за другим мужчиной в темноту; затем, глядя поверх его головы, она увидела, что свет лампы стал менее ярким, а тени из углов комнаты начали стекаться к камину, и внезапно еще сильнее сжала руки, которые держали ее. И все же она ничего не могла пообещать ему; не могла, как бы ей ни было страшно, закрыть себе путь в невидимый мир.

Она неуверенно поднялась на ноги.

– Мне нужно время, чтобы подумать, – сказала она. – Это слишком серьезно, мне необходимо время, чтобы принять решение. А теперь уходите, пожалуйста, Алек. Приходите завтра утром и я дам вам ответ.

Он встал перед ней.

– Как бы то ни было, – сказал он, – А я намерен поцеловать вас, прежде чем уйду, – и заключив ее в объятия, он поцеловал ее прямо в губы.

На мгновение перед глазами Вероники возникло лицо Лукаса, искаженное яростью и скрежещущее зубами. Батлер отпустил ее.

– Пока-пока, – сказал он, – Я вернусь рано утром, а если случится что-то, что сможет мне помешать, то я вам сообщу.

Вероника внезапно подумала, что будь она на месте поклонника, ничто не смогло бы помешать ей вернуться узнать свою судьбу, и закрыв за ним дверь, она стояла, прислушиваясь к его тяжелым, удаляющимся шагам на гравийной дорожке. Он дошел до края леса и шаги стихли, стоило ему ступить на мягкую земляную тропу. Но внезапно сердце Вероники замерло; тихо и молниеносно, словно тень, мимо окна пробежал мастиф, нюхая землю и идя по свежим следам уходящего человека.

Вероника, словно парализованная, оперлась на окно, чтобы не упасть. Должна ли она крикнуть, чтобы предупредить его? Может быть, ей стоит вооружиться чем-нибудь и пойти следом? Может быть, ей нужно бежать к хибарам за помощью? Пока она раздумывала, в ночи раздался дикий, ужасающий крик, и затем внезапно оборвался. Все смолкло. Колени Вероники подогнулись и она бесформенной грудой плюхнулась в ближайшее кресло.

Некоторое время она сидела, утонув головой в подушках. Затем она поднялась. Вернется ли пес обратно? Уставившись в темноту, она ждала, и ей не пришлось ждать долго. Смутная тень показалась на лужайке, а потом над ступенями, которые вели на террасу, возникла тяжелая голова и у двери возник пес.

Темная пенистая слюна свисала с его морды, а бока тяжело вздымались; это был старый пес и борьба его измотала. Девушка посмотрела животному в глаза и они наполнились странным свечением. Пес встал на задние лапы и положил передние на стекло. Вероника беспомощно и зачарованно наблюдала за тем, как ветхая деревянная конструкция напряглась, а затем поддалась защелка и дверь широко распахнулась; в проеме показались пятнистые плечи и замерли, как будто бы ожидая приглашения. Вероника не издала ни звука и даже не пошевелилась, и животное вошло в комнату.

Оно подошло к ней и положило морду на колени. Она все еще не шевелилась; на нее нахлынул страх перед зверем, убившим одного из ей подобных, и странный паралич не давал ей пошевелиться. Псу, казалось, передалось понимание того, какие чувства он у нее вызывает, ибо шерсть на его шее вздыбилась в гневе и он низко зарычал сквозь зубы; затем Вероника увидела, как зрачки его глаз медленно сузились до двух зеленовато-коричневых дисков, матовых, словно фарфор. Что-то щелкнуло в мозгах Вероники и прояснилось; на морду собаки наложилось лицо человека; старые, забытые истории об оборотнях всплыли в ее памяти, истории о созданиях, которые были наполовину животными, наполовину людьми, об оживленных магами телах зверей, а также клубок сказочных сказаний и историй о приведениях, а животное меж тем продолжало все также сидеть рядом с ней, высунув изо рта красный язык в усмешке, как если бы говоря «Ну наконец-то до тебя дошло».

И тогда Вероника потеряла сознание. Когда она пришла в себя, собаки уже не было, но дверь все еще была открыта; дрожащими руками она закрыла ее; а затем, в полубессознательном состоянии, не способная соображать, поплелась в свою комнату. Она пребывала между сном и бодрствованием до тех пор, пока за окнами не забрезжил серый рассвет, и лишь тогда ее настигло истощение и она забылась настоящим сном.

ГЛАВА 20

Проснувшись, Вероника обнаружила, что комнату заливает теплый осенний солнечный свет, и услышала пение птиц; на мгновение настроение ее поднялось, приветствуя яркое свежее утро, но затем на него упала тень, и солнечный свет начал казаться бледным и холодным; она только проснулась от глубокого сна и некоторое время не могла понять, что отделяло ее от яркого утра и окутывало холодным мраком. Затем она вспомнила про Лукаса.

Сидя в кровати и глядя невидящими глазами на верхушки деревьев, видневшиеся на фоне голубого неба, она вспоминала свою жизнь с момента знакомства с этим странным существом. В ее душе открылись двери; одна из них вела к звездам, другая – в подземный мир, и жители обоих планов теперь были доступны для нее; она была подхвачена потоками судьбы, которые милостиво обходят стороной большинство других людей, и ее стремительно несло вперед к какой-то неведомой цели; в этом быстром потоке не могло существовать никакой бесцельности, в нем не было ни одного случайного завихрения, и только самая решительная борьба с ее стороны могла помочь ей выбраться на стремительно удаляющийся берег.

Лукас не был мертв; она была абсолютно уверена в этом; более того, она знала, что он не отказался от своего стремления к ней; он парил где-то очень близко, хотя и был невидимым, и мог использовать как сосуд проявления лишь определенные формы материи, заставляя их служить своим целям хотя бы несколько секунд; он был духом внешней темноты и приходил холодным вихрем ветра, который, возникая из ниоткуда, закручивал в спиралевидном танце мертвые листья и утихал также неожиданно, как и возникал; его воля не могла удерживать эту нестойкую форму дольше нескольких секунд, но и этого времени, и ее силы было достаточно, чтобы распахнуть хилые створки застекленный двери и смахнуть бумаги с ее стола, как если бы он с возмущением смахнул их со стола рукой.

Теперь всё это было ей предельно ясно; Лукас, развоплощенный и неспособный проявиться разум, неспособный материализоваться никак иначе, кроме как в мимолетных и нестабильных формах, но все еще осознающий происходящее и ничуть не изменившийся после смерти, был движим все той же беспринципной волей, которая вела его по жизни; все его интересы были сосредоточены на материальном мире, делая его привязанным к земле духом; бестелесный, бесформенный, он все еще жаждал телесных удовольствий, и Вероника была его главным стремлением.