Демонолог

– Тэсс плачет, Дэвид, – говорит оно. – Ты разве не слышишь?

– Слышу.

– Она уже не верит, что ты когда-нибудь придешь. И это значит, что она будет принадлежать мне, когда луна…

– Нет!

– НАЗОВИ МОЕ ИМЯ!

На этот раз голос выражает ненависть, которая и является сутью его истинного характера. Слова, исходящие из потрескавшихся губ Тоби, выходят с пузырьками слюны.

– Велиал.

Это уже я сам. Имя демона падает с моих губ и летит куда-то в пространство, подобно какому-нибудь крылатому созданию, которое пряталось где-то у меня внутри, а теперь поспешно возвращается к своему хозяину и хранителю.

– Я так рад, – говорит мальчик. И оно действительно радо, его голос становится прежним. Безжизненная, пустая улыбка широко раздвигает ему губы, словно невидимыми крючками. – И когда ты в этом уверился?

– Думаю, какая-то часть меня знала это с того момента, когда я услышал твой голос, говоривший со мной устами Тэсс в Венеции. Мне потребовалось довольно много времени, чтобы окончательно в этом увериться. И принять это.

– Интуитивно.

– Нет. Все дело в твоей заносчивости, высокомерии. В твоих претензиях на вежливость, интеллигентность, корректность. В твоей фальшивой, поддельной изощренности и утонченности.

Мальчик снова улыбается. Но на сей раз не радостно.

– Это все?

– И еще дело в твоих риторических изысках, – продолжаю я. Нет сил перестать пытаться задержать его внимание. – Ты же самый убедительный мастер уговаривать во всем Стигийском Совете.

Тут, насупротив,Поднялся Велиал; он кротким былИ человечным внешне; изо всехПрекраснейшим, которых НебесаУтратили, и с виду сотворенДля высшей славы и достойных дел,Но лжив и пуст…

Тот самый изящный и убедительный голос, который утихомирил яростный призыв Молоха к оружию, убеждал подождать, пока утихнет гнев Господень, прежде чем осуществить внезапное нападение на небеса.

Ведь у насОсталось то, чего не может ОнНи яростью, ни силой отобрать —Немеркнущая слава!

– Ты большой поклонник пустой славы и пустой эрудиции, – продолжаю я. – Хотя его слова ласкали слух… но мысли были низки. Вот что в конечном итоге означает твое имя, Велиал. Никчемнный, не имеющий никакой ценности.

Лицо мальчика снова застывает. Не меняется, ничего не выражает. Только нога продолжает пинать пыльную землю под качелями. Он медленно раскачивается взад-вперед, заставляя меня поворачивать голову, следя за ним. Этакий маятник, вызывающий головокружение.

– У тебя много общего с Джоном Милтоном, – говорит оно.

– Я много лет изучал его работы. Вот и все.

– А ты когда-нибудь задавал себе вопрос, почему они тебя так привлекают?

– Любое произведение искусства достойно изучения.

– Но тут дело совершенно в другом! Милтон – автор самого яркого и красноречивого в истории рассказа о расколе! О мятеже! Именно поэтому в своих стихах Джон дает столь сочувственное описание моего хозяина. Он на нашей стороне, пусть тайно, неосознанно. Он как бы один из нас. И ты тоже.

– Ты ошибаешься. Я никогда и никому не причинял вреда.

– Дело вовсе не в причиненном кому-то вреде, Дэвид. Насилие, преступления – это все обломки, осколки зла, мелкие делишки в сравнении с вопросами духа. А то, что сближает тебя с Джоном, – это дух сопротивления.

– Сопротивления чему?

Мальчик не отвечает. Он раскачивается взад-вперед, не дергая ногами, не касаясь земли, не сводя своих глаз с моих. С каждым качком цепи качелей скрипят, взвизгивают, словно от боли.

– Всю свою взрослую жизнь ты изучал религию – догматы христианства, послания апостолов, – и тем не менее ты не веришь в Бога, – продолжает он через некоторое время. И снова делает паузу.

Нет, это не просто пауза. Это открывшийся провал во времени. И падение в него.

Еще секунду назад мы двое сидели на качелях на игровой площадке в пригороде флоридского городка. Теперь же, когда я поднимаю взгляд, то вижу, что, хотя мы по-прежнему сидим на качелях, сразу за этой маленькой, посыпанной песком площадкой начинается лес. Деревья стоят голые, слишком близко друг к другу, они страдают от недостатка воды, которую нужно высасывать из глубин усыпанной пеплом земли. Я пытаюсь разглядеть, что там, за их стволами, но вижу только еще больше скрюченных, высохших древесных стволов и плоскую землю без конца и края. Это видение леса на противоположном берегу реки, которого мы с братом так боялись в детстве. Я не чувствую воздуха, я не слышу пения птиц или чьих-то голосов, ничего, кроме голоса мальчика, шепчущего у меня в голове слова из Священного Писания.

И сказал Господь сатане: откуда ты пришел? [42]

Я не вижу этого, но знаю, что нечто наблюдает за мной из-за деревьев. Это некая плотность, столь огромная, что она сгибает воздух, это нечто вроде гравитации, действующей вбок, растягивающей все вокруг себя. Вневременная и ненасытная, она ничего не сообщает своим раздувающимся молчанием – только желание чего-то. Это территория странствий и блужданий, она тянется все дальше и дальше. Голодная, алчущая горя и бед.

42

Иов, 2:2.

И отвечал сатана Господу, и сказал: я ходил по земле, и обошел ее [43] .

Мой взгляд перемещается обратно на песчаную игровую площадку. Я стараюсь не сводить с нее глаз. Ничего не впускаю в себя, только слова мальчика, который теперь вещает вслух.

– А почему бы и нет? – продолжает он, словно я останавливал время, а теперь снова позволил ему идти дальше. – Это все потому, что ты не в силах воспринять понятие о его абсолютном добре! Ты слишком много страдал – это были твои собственные страдания, твоя собственная меланхолия, – чтобы потом без сомнений и вопросов служить вечно любящему, вечно тиранствующему Господу. Его доброта – это еще одно наименование Власти, это как бы письменный приказ от имени отсутствующего отца. Твой критический ум не дает тебе никакого иного выбора, как только видеть это. И этим ты напоминаешь мне Джона.

43

Там же.

Мальчик смотрит в небо. Сперва я даже благодарен ему за то, что он отвел от меня взгляд. Но затем он начинает говорить другим голосом – своим собственным. Это похоже на какое-то влажное и ненавидящее шипение, и я понимаю, что именно эти звуки, а не его взгляд я никогда не забуду. Этот голос, цитирующий стихи поэта, будет всегда читать их в моих снах, навсегда останется кошмаром всей моей оставшейся жизни.

Но знай, к ДобруСтремиться мы не станем с этих пор.Мы будем счастливы, творя лишь зло.Его державной воле вопреки.

Выговорив это, Тоби снова смотрит на меня. Голос снова тот, который он выбрал для разговора со мной:

– Мужественное сопротивление. Вот что связывает нас, Дэвид.

– Я не с вами.

– С нами, с нами! – Мальчик вскакивает, еще не договорив последнее слово. – Ты всегда знал это. Джон был с нами с самого начала, точно так же, как и ты.

– Это ложь!

– Неужели? Его лучший друг детства гибнет в море. Его первая жена бросает его вскоре после свадьбы. Его на время исключают из Кембриджа за спор с наставником. Потом он сидит в тюрьме за свои раскольнические, сектантские взгляды. Он был такой же, как ты и я, – такой же, как мой хозяин, его наиболее великолепно написанный герой, – всегда сопротивлялся попыткам порабощения. Мятежник, чувствительный ко всем утратам и несправедливостям жизни. «Рай утраченный» – это самый замечательный, самый великолепный умышленный обман, отличная попытка ввести в заблуждение. Вроде как предназначенная для оправдания деяний Господних в отношении человека, но на самом деле это – оправдание борьбы за независимость, за свободу. Это было для своего времени самым прекрасным образцом того, что можно назвать демонической пропагандой. Мой шедевр.